Русский вариант фильма о Распутине с Депардье в главной роли не то чтобы разочаровал, а как бы вообще не состоялся. Фильма по существу нет, сюжета в нем нет. То есть внешняя фабула, конечно, присутствует, общеизвестные факты воспроизводятся, но в них нет никакой внутренней связи, нет логики разворачивания событий и тем более характеров. Это не сюжет, а "картинка", как теперь говорят. Есть американский термин "драматизэйшн": ведут по телевидению какую-нибудь образовательную передачу, скажем, о Древнем Риме, и помимо выступающих специалистов и реальных сохранившихся мест – скажем, Колизея, – периодически и не в фокусе возникают какие-то фигуры в тогах и с мечами, изображающие, скажем, убийство Цезаря или сражение Пунической войны. Это и называется "драматизэйшн", в данном случае – иллюстративный материал. Как картинка в книжке, только что движущаяся. Вот такая картинка, такая пустая, чисто внешняя иллюстрация – фильм о Распутине, и никакой Депардье такой фильм не вытянет. Да он, кстати, и внешне не сходен с Распутиным, не тот тип. У Распутина было удлиненное и вообще-то довольно благообразное лицо – если б не удивительные демонские, прожигающие глаза, ощутимые даже на черно-белых фотографиях. У Депардье, конечно, по-своему выразительная внешность, но ничего, так сказать, мистического в ней нет, наоборот, преизбыточествует плоть. Его энергетика – другого порядка.
Да если подумать, сюжет о Распутине вообще трудно решить на глубинном его уровне. Главными сценами в этом сюжете должны быть заговаривания крови у младенца-наследника. Вне этого не было бы такого доверия царской семьи к Распутину. А такие сцены поставить очень трудно, это не для ходовой дежурной поделки. Но в теме есть, конечно, очень богатый внешний материал, благодарный для использования. Можно вспомнить случай удачной утилизации этого материала в давней пьесе Алексея Толстого "Заговор императрицы". В дневниках Корнея Чуковского есть интересное свидетельство: он оставил описание актера Монахова в роли Распутина в этой пьесе. В его исполнении, писал Чуковский, начинаешь Распутина любить, донесено обаяние Распутина и какая-то коренная его русскость. Дело не в том, что Депардье француз, а в том, что и русских сейчас таких нет, которые могли бы почувствовать тип Распутина. Слишком много времени прошло, другая эпоха. А вот Алексей Толстой и соавтор его историк Щеголев все эти сюжеты и положения знали вживе, они-то были коренными русскими людьми. Алексей Толстой, если хотите, сам был кем-то вроде Распутина, сам очаровал тогдашнюю власть.
Кстати, деталька. В фильме кто-то говорит о Распутине: он хлыстовец. Авторы русского варианта даже не знают, что надо говорить хлыст.
Но в принципе сюжет Распутина настолько глубок и сложен, что его вообще не решить адекватно средствами массовой культуры, тем более на внешнем изобразительном уровне. Это ни для кино, ни для театра. Это сюжет религиозно-мистический, причем многослойно мистический. Сама фигура Распутина уже предельно сложна в своей необычности. Мистическая его одаренность несомненна. Какие-то хтонические инспирации у него несомненно были. И он не только был способен останавливать кровотечение, но и ощущал свою тайную, глубинную, именно хтоническую связь с Россией, с царской династией. Ведь он правильно предсказал ее судьбу: не будет меня, и вы кончитесь. Он предостерегал от вступления в мировую войну: дело политически необходимое, но мистически гибельное. Это, между прочим, отмечает с сочувственным пониманием Солженицын. При всем при том Распутин был человек явно не святой, своими дарами он злоупотреблял и вообще был, так сказать, не на высоте своей миссии, какой ее хотели видеть многие, прежде всего царская семья. Кстати, этот тип верующего жулика отнюдь не специфически русский, он наличествует, например, в Америке: читайте роман Синклера Льюиса "Элмер Гантри" или ознакомьтесь хотя бы поверхностно с историями телевизионных проповедников.
Есть очень интересное суждение о Распутине философа, позднее священника и богослова отца Сергия Булгакова. Он хотел поставить феномен Распутина в связь с учением Владимира Соловьева о царе, первосвященнике и пророке. Монархическая власть оправдана как религиозно санкционированная, как теократия, но кроме необходимых в этом случае фигур царя и первосвященника необходима фигура пророка – как народного религиозного прозорливца, судящего и учащего народ и царей. Таковы типы библейских ветхозаветных пророков. И вот в явлении Распутина можно было попытаться, понадеяться на появление пророческой фигуры – поставить его в этот священно-исторический контекст. Но такая подстановка явно не удавалась, слишком скандальным было поведение самого Распутина и всё, что вокруг него завязалось, весь этот сонм великосветских нимфоманок и биржевых жуликов. И с горькой иронией о. С. Булгаков пишет о царе:
И разве не правого он восхотел, когда он, теократический царь, как это он верно и глубоко понял в царском сердце своем (вопреки всем окружающим, хотевшим видеть в нем только политического монарха, самодержавного императора), взыскал вдохновения свыше, духа пророчественного, и обрел его... в Распутине.
Мистический сюжет, таким образом, не удался, не состоялся – в самой истории, давно уже обмирщвленной и рационализованной. Или так скажем: мистика продолжает действовать в делах человеческих, но действует, как ей и положено, тайно и никак не может быть управляема. Единение царя с народом в лице полусвятого-полушарлатана – жестокая, конечно, пародия. Сегодня этот сюжет называется – духовные скрепы.
Ну-ну.
Да если подумать, сюжет о Распутине вообще трудно решить на глубинном его уровне. Главными сценами в этом сюжете должны быть заговаривания крови у младенца-наследника. Вне этого не было бы такого доверия царской семьи к Распутину. А такие сцены поставить очень трудно, это не для ходовой дежурной поделки. Но в теме есть, конечно, очень богатый внешний материал, благодарный для использования. Можно вспомнить случай удачной утилизации этого материала в давней пьесе Алексея Толстого "Заговор императрицы". В дневниках Корнея Чуковского есть интересное свидетельство: он оставил описание актера Монахова в роли Распутина в этой пьесе. В его исполнении, писал Чуковский, начинаешь Распутина любить, донесено обаяние Распутина и какая-то коренная его русскость. Дело не в том, что Депардье француз, а в том, что и русских сейчас таких нет, которые могли бы почувствовать тип Распутина. Слишком много времени прошло, другая эпоха. А вот Алексей Толстой и соавтор его историк Щеголев все эти сюжеты и положения знали вживе, они-то были коренными русскими людьми. Алексей Толстой, если хотите, сам был кем-то вроде Распутина, сам очаровал тогдашнюю власть.
Кстати, деталька. В фильме кто-то говорит о Распутине: он хлыстовец. Авторы русского варианта даже не знают, что надо говорить хлыст.
Но в принципе сюжет Распутина настолько глубок и сложен, что его вообще не решить адекватно средствами массовой культуры, тем более на внешнем изобразительном уровне. Это ни для кино, ни для театра. Это сюжет религиозно-мистический, причем многослойно мистический. Сама фигура Распутина уже предельно сложна в своей необычности. Мистическая его одаренность несомненна. Какие-то хтонические инспирации у него несомненно были. И он не только был способен останавливать кровотечение, но и ощущал свою тайную, глубинную, именно хтоническую связь с Россией, с царской династией. Ведь он правильно предсказал ее судьбу: не будет меня, и вы кончитесь. Он предостерегал от вступления в мировую войну: дело политически необходимое, но мистически гибельное. Это, между прочим, отмечает с сочувственным пониманием Солженицын. При всем при том Распутин был человек явно не святой, своими дарами он злоупотреблял и вообще был, так сказать, не на высоте своей миссии, какой ее хотели видеть многие, прежде всего царская семья. Кстати, этот тип верующего жулика отнюдь не специфически русский, он наличествует, например, в Америке: читайте роман Синклера Льюиса "Элмер Гантри" или ознакомьтесь хотя бы поверхностно с историями телевизионных проповедников.
Есть очень интересное суждение о Распутине философа, позднее священника и богослова отца Сергия Булгакова. Он хотел поставить феномен Распутина в связь с учением Владимира Соловьева о царе, первосвященнике и пророке. Монархическая власть оправдана как религиозно санкционированная, как теократия, но кроме необходимых в этом случае фигур царя и первосвященника необходима фигура пророка – как народного религиозного прозорливца, судящего и учащего народ и царей. Таковы типы библейских ветхозаветных пророков. И вот в явлении Распутина можно было попытаться, понадеяться на появление пророческой фигуры – поставить его в этот священно-исторический контекст. Но такая подстановка явно не удавалась, слишком скандальным было поведение самого Распутина и всё, что вокруг него завязалось, весь этот сонм великосветских нимфоманок и биржевых жуликов. И с горькой иронией о. С. Булгаков пишет о царе:
И разве не правого он восхотел, когда он, теократический царь, как это он верно и глубоко понял в царском сердце своем (вопреки всем окружающим, хотевшим видеть в нем только политического монарха, самодержавного императора), взыскал вдохновения свыше, духа пророчественного, и обрел его... в Распутине.
Мистический сюжет, таким образом, не удался, не состоялся – в самой истории, давно уже обмирщвленной и рационализованной. Или так скажем: мистика продолжает действовать в делах человеческих, но действует, как ей и положено, тайно и никак не может быть управляема. Единение царя с народом в лице полусвятого-полушарлатана – жестокая, конечно, пародия. Сегодня этот сюжет называется – духовные скрепы.
Ну-ну.
