Затертая метафора представляет политическую карту мира как огромную шахматную доску, на которой некие могущественные игроки совершают свои ходы – от тщательно продуманных до крайне легкомысленных, за что и получают либо новые петлицы, либо путевку на эшафот. О самих игроках еще придется сказать два слова, но прежде речь пойдет о шахматных полях: тут очевидно, что метафора изначально притянута за уши и в таком контексте не работает. В игре эти поля нейтральны, они обозначают лишь маршрут к победе или поражению, тогда как в жизни они являются главным содержанием всей партии. Это территории, населенные, как правило, все теми же народами, что и десять ходов назад, народам безразлично, какие фигуры воображают себе политики, и в конечном счете именно эти народы решают исход партии.
А коли так, то вот другое свойство шахматного поля: оно имеет фиксированное место на доске, и его никуда не передвинешь. Для какого-нибудь b3 мечта продвинуться на f6 лишена смысла и содержания – точно так же, как мечта оказаться в стороне от навязших в зубах b2 или c3. Страна и ее народ на протяжении всей своей истории остаются там, где были. Порой случается, что один народ воображает себе именитых предков в месте, отдаленном от своего нынешнего проживания, но эта иллюзия только сбивает с толку и проходит в случае достижения политической зрелости.
Писать об Украине становится рискованно, поскольку перспектива автоматически упирается в сегодняшний день, а при такой скорости событий сегодняшний – уже автоматически вчерашний. Но есть факторы, которые никуда не исчезают, и география – один из них. Противостояние на киевском Майдане началось с отказа президента Украины Виктора Януковича подписать соглашение об ассоциации с Европейским союзом и его броска в сторону предполагаемого Таможенного союза с Россией, существующего пока лишь в воображении кремлевского объекта пластической хирургии. Иными словами, речь шла о выборе между реальными историческими соседями. Но по мере нарастания протестов и огнестрельной реакции процесс приобрел собственную инерцию, а проблема выбора отошла на задний план. Постепенно сложился некий мираж будущего Украины, с одной стороны, в головах плохо информированных, но умеренно сочувствующих россиян, а с другой – у многих составителей украинских манифестов: дескать, страна борется не за уход в сомнительную Европу и не за разрыв с Россией, а за независимое и свободное развитие в соответствии с волеизъявлением собственного народа.
Никаким конкретным документом я не могу подтвердить этого поворота, но для тех, кто следит за процессом, он был очевидным. Тут явно сказался тот факт, что претензии к Януковичу и его клике после полной отмены гражданских свобод и выдачи лицензий на отстрел населения стали гораздо более серьезными, чем после его отказа подписать вильнюсскую бумажку. Кроме того, налицо желание, может быть, реабилитировать себя перед российскими сочувствующими, оглушенными шквалом телевизионной лжи, а также раздражение недостаточным вниманием со стороны упомянутой Европы. Но если трезво взглянуть на шахматную доску, ничего не изменилось.
Мексиканский диктатор начала прошлого века Порфирио Диас прославился изречением: "Так далеко от Бога, так близко к Соединенным Штатам". Ангельский чин Диаса был немногим выше, чем у украинского президента, но он знал, о чем говорил. США в ходе разных эпизодов, в том числе военных, сумели заполучить в собственность больше половины мексиканской территории. Впрочем, вполне возможно, что сегодня точка зрения могла бы быть и другой: мексиканская экономика сильно выигрывает от близости к американской, а политический строй в стране сильно сдвинулся в сторону реальной демократии. Как бы то ни было, Диас уважал географическую реальность: никакой народ не может силой декрета объявить себя островом.
Выбор Украины никуда не делся и деться не может, она по-прежнему расположена между Россией, желающей реставрировать колониально-имперские отношения, и Европой, далекой от желанного совершенства. Экономика Украины сегодня на нуле, и ожидать, что она поднимет себя с нуля за шнурки собственных ботинок, наивно. То же можно сказать и об украинской государственности: на текущий момент это чисто виртуальное понятие, и реализовать его можно лишь с реальным образцом перед глазами. У России и Европы эти образцы очень разные, поэтому в заключение — небольшая иллюстрация.
Вот редактор ведущего российского политологического журнала во всеоружии геополитической премудрости обращает на Украину просвещенный взгляд, и он исполнен печали и снисхождения. В частности, редактор замечает, что разговоры на тему Майдана слишком напоминают ему российские времен 1992 года, иронизируя по поводу этого "прогресса", а государственности у них там никакой.
Надо все же обладать немалым самомнением, чтобы учить какой бы то ни было народ государственности с высоты российских достижений в этой области. Что же касается разговоров 1992 года, то посмею предположить, что многим в России они вспоминаются с ностальгией, потому что казались в ту пору предвестниками зарождения гражданского общества. В Украине, в отличие от России, оно сегодня вполне сформировалось, и каждый волен судить, что почетнее: гражданское общество европейского образца или государственность российского. А куда засунуть шахматную доску, здесь объяснять неуместно.
Алексей Цветков – нью-йоркский политический комментатор, поэт и публицист
Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции
А коли так, то вот другое свойство шахматного поля: оно имеет фиксированное место на доске, и его никуда не передвинешь. Для какого-нибудь b3 мечта продвинуться на f6 лишена смысла и содержания – точно так же, как мечта оказаться в стороне от навязших в зубах b2 или c3. Страна и ее народ на протяжении всей своей истории остаются там, где были. Порой случается, что один народ воображает себе именитых предков в месте, отдаленном от своего нынешнего проживания, но эта иллюзия только сбивает с толку и проходит в случае достижения политической зрелости.
Писать об Украине становится рискованно, поскольку перспектива автоматически упирается в сегодняшний день, а при такой скорости событий сегодняшний – уже автоматически вчерашний. Но есть факторы, которые никуда не исчезают, и география – один из них. Противостояние на киевском Майдане началось с отказа президента Украины Виктора Януковича подписать соглашение об ассоциации с Европейским союзом и его броска в сторону предполагаемого Таможенного союза с Россией, существующего пока лишь в воображении кремлевского объекта пластической хирургии. Иными словами, речь шла о выборе между реальными историческими соседями. Но по мере нарастания протестов и огнестрельной реакции процесс приобрел собственную инерцию, а проблема выбора отошла на задний план. Постепенно сложился некий мираж будущего Украины, с одной стороны, в головах плохо информированных, но умеренно сочувствующих россиян, а с другой – у многих составителей украинских манифестов: дескать, страна борется не за уход в сомнительную Европу и не за разрыв с Россией, а за независимое и свободное развитие в соответствии с волеизъявлением собственного народа.
Никаким конкретным документом я не могу подтвердить этого поворота, но для тех, кто следит за процессом, он был очевидным. Тут явно сказался тот факт, что претензии к Януковичу и его клике после полной отмены гражданских свобод и выдачи лицензий на отстрел населения стали гораздо более серьезными, чем после его отказа подписать вильнюсскую бумажку. Кроме того, налицо желание, может быть, реабилитировать себя перед российскими сочувствующими, оглушенными шквалом телевизионной лжи, а также раздражение недостаточным вниманием со стороны упомянутой Европы. Но если трезво взглянуть на шахматную доску, ничего не изменилось.
Мексиканский диктатор начала прошлого века Порфирио Диас прославился изречением: "Так далеко от Бога, так близко к Соединенным Штатам". Ангельский чин Диаса был немногим выше, чем у украинского президента, но он знал, о чем говорил. США в ходе разных эпизодов, в том числе военных, сумели заполучить в собственность больше половины мексиканской территории. Впрочем, вполне возможно, что сегодня точка зрения могла бы быть и другой: мексиканская экономика сильно выигрывает от близости к американской, а политический строй в стране сильно сдвинулся в сторону реальной демократии. Как бы то ни было, Диас уважал географическую реальность: никакой народ не может силой декрета объявить себя островом.
Выбор Украины никуда не делся и деться не может, она по-прежнему расположена между Россией, желающей реставрировать колониально-имперские отношения, и Европой, далекой от желанного совершенства. Экономика Украины сегодня на нуле, и ожидать, что она поднимет себя с нуля за шнурки собственных ботинок, наивно. То же можно сказать и об украинской государственности: на текущий момент это чисто виртуальное понятие, и реализовать его можно лишь с реальным образцом перед глазами. У России и Европы эти образцы очень разные, поэтому в заключение — небольшая иллюстрация.
Вот редактор ведущего российского политологического журнала во всеоружии геополитической премудрости обращает на Украину просвещенный взгляд, и он исполнен печали и снисхождения. В частности, редактор замечает, что разговоры на тему Майдана слишком напоминают ему российские времен 1992 года, иронизируя по поводу этого "прогресса", а государственности у них там никакой.
Надо все же обладать немалым самомнением, чтобы учить какой бы то ни было народ государственности с высоты российских достижений в этой области. Что же касается разговоров 1992 года, то посмею предположить, что многим в России они вспоминаются с ностальгией, потому что казались в ту пору предвестниками зарождения гражданского общества. В Украине, в отличие от России, оно сегодня вполне сформировалось, и каждый волен судить, что почетнее: гражданское общество европейского образца или государственность российского. А куда засунуть шахматную доску, здесь объяснять неуместно.
Алексей Цветков – нью-йоркский политический комментатор, поэт и публицист
Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции
