Александр Генис: P.S. Эта передача уже была готова к эфиру, но последние новости из Украины заставили меня приписать к ней постскриптум. Дело в том, что когда мы, чтобы не растерять спортивного и всякого другого азарта записывали эту беседу по горячим следам Олимпиады, события в Крыму еще не успели развернуться со всей своей пугающей определенностью. Теперь, однако, как пишет в своей редакционной статье “Нью-Йорк таймс”, Путин рискует войти в историю не успешными Олимпийскими играми в Сочи, а грандиозной геополитической авантюрой в Украине. Среди прочего это значит, что сегодня разбазаривается тот репутационный капитал, который, не пожалев неслыханно огромных затрат, Россия заработала Олимпиадой. Увы, постфактум Сочи-2014 рифмуется с Московскими олимпийскими играми 1980 года. Со всеми вытекающими из этой параллели последствиями. Все это не отменяет ничего из нижесказанного, но нынешняя украинская трагедия невольно вынуждает сменить акценты.
(Музыка)
Александр Генис: Соломон, открывая нашу ежеквартальную рубрику «Зеркало», которая рассказывает, как и что пишут о России западные средства массовой информации, сегодня, конечно же, мы сосредоточимся на главном событии последнего времени — на Олимпиаде в Сочи. Должен сказать, что давно я не видал в западной медиа такого обвала публикаций, как в эти дни, дни Олимпиады. И особенно после Олимпиады, когда все ведущие аналитики, все ведущие журналисты, историки, публицисты, те, кто называются “публичные интеллектуалы”, нашли необходимым высказаться по поводу Олимпиады и высказать свои соображения по поводу более широкой темы, чем, конечно, спорт.
Александр Генис: Я не верю, что люди смотрят Олимпиаду, потому что они редко болеют за те виды спорта, которые там представлены. Одно дело - футбольные болельщики, футбол понятен всем — это универсальный язык. Другое дело - Олимпиада, которая часто связана с такими техническими видами спорта, которые никто не понимает. Кто знает, что такое кёрлинг?
Соломон Волков: Что такое бобслей?
Александр Генис: Ну это я знаю. Я однажды даже спускался на бобслее и понял, как это страшно. В принципе это все для избранных, особенно зимние виды спорта, которые нам и представить себе нельзя, речь там идет о сотых секунды. Ничего мы в этом не понимаем и поэтому Олимпиаду смотрим не по этому. Для меня Олимпиада — это праздник. И не потому, что я так люблю спорт, а потому что я так люблю античность. Надо вспомнить, что Олимпиада — это праздник и ритуал самой древней религии, из всех которые еще практикуется, она древнее христианства, ислама, даже буддизма, древнее всех религий, которые сегодня выжили. Собственно говоря, что такое Олимпиада в Древней Греции? Альтернативная реальность. Во время Олимпиады жизнь была посвящена богам. Причем ведь интересно, что именно было посвящено богам? Спортивный азарт, состязание, борьба, агон — вот что приносили в жертву богам. То есть само соревнование было священным. Часть этого сакрального переживания, по-моему, в олимпиадах осталась. Потому что трудно представить, как взрослые люди уделяют такое количество денег, сил и все, что есть, такому пустому занятию, как спуску, например, на лыжах с гор.
Соломон Волков: Знаете, я тут вам попробую возразить, потому что в современной ситуации как назло все время вторгаются в Олимпиаду, которая, согласно вашей схеме, Олимпиады должны быть чем-то священным и туда мирские дела никак не должны вмешиваться, тем более военные действия. Почему-то так все время получается наоборот. Помните, была Олимпиада в Москве, ее сильно подпортили события в Афганистане, во время Олимпиады 2008 года в Пекине была грузинская война, в Сочи - события в Украине.
Александр Генис: Совершенно справедливо. Конечно, Олимпиада не может изменить нашу жизнь, но она и жизнь греков не меняла, они воевали всегда. И несколько дней олимпийских — были всего перемирим в постоянной войне.
Соломон Волков: Но сейчас перемирия, я смотрю, нет никакого.
Александр Генис: К несчастью, это так. И тем не менее, - олимпиад могло не быть. Олимпиада — это ведь игрушка, никакой практической цели она не имеет, никакой прагматической пользы она не приносит. Олимпиада невыгодна, она нерентабельна. Олимпиада — это игра. И в этом отношении игра всегда хорошо, потому что игра — это, как говорил Кант, незаинтересованное эстетическое усилие. Конечно, теперь оно очень заинтересованное - политика вмешалась. Но все-таки я - за Олимпийские игры. Я считаю, что даже такие Олимпийские игры, как в Сочи, которые были связаны с чудовищной коррупцией, господи, сколько всего плохого можно про них сказать, и все-таки есть положительный фактор.
В первую очередь потому, что каждый раз, когда такое количество иностранцев приезжает в Советский Союз или в Россию, это всегда связано с меньшей изоляцией режима. Помните, в 1959 году выставку США в Москве. Сам я не был на этой выставке, но мой отец был, и он рассказывал об этом, как о перломном событии в его жизни. Я подумал, что вот и сейчас в Сочи десятки тысяч добровольцевобщались с иностранцами. Причем они, конечно, странно общались, во всех газетах написано, что добровольцы, необычайно симпатичные ребята, когда их спрашивали, как куда-то пройти или еще какую техническую информацию, то они громко, четко и ясно отвечали, но - по-русски. Мол, пусть иностранцы, но хоть несколько русских слов смогут понять. Может быть теперь они выучат английский язык, когда сами увидят, как это хорошо и полезно. То есть любой контакт такого рода, конечно, полезен.
Но я понимаю, что не о спорте мы будем с вами говорить, как не о спорте говорят американские политические обозреватели. Они говорят о том, что Олимпиада стала декларацией путинизма. И вот это то, что стоит обсудить. В последнем номере «Ньюйоркера» на эту тему высказался Дэвид Ремник, главный редактор журнала, человек, который прекрасно знает Россию, который написал дивные книги о России и лучше всех понимал перестройку, лауреат нашей премии «Либерти», человек, который любит и очень хорошо понимает Россию, причем именно нынешнюю Россию. Во время открытия Олимпийских игр именно он комментировал для американцев то, что происходило на арене. Он подсказывал, как читать то, что видит зритель, и он рассказывал о том, что Путин хотел сделать из этой Олимпиады. Теперь он подытожил свои наблюдения. Главный тезис заключается в том, что автократический режим Путина наконец-то нашел себе выражение — это выражение - декларация путинской идеологии. По этому же поводу - что такое путинизм и как он связан с Олимпиадой - была напечатана, я бы сказал, программная статья в «Нью-Йорк Таймс». Это статья колумниста «Нью-Йорк Таймс» Роса Доутэта, который, по-моему, очень ярко, четко и лапидарно сформулировал свою позицию, показал, как американцы, как Запад в целом, понимает Путина сегодня.
Что же нам показали на Олимпиаде? Эта была попытка модернизировать облик России прежде всего через ее культуру, через самое ценное, чем обладает в данный момент Россия, самое авторитетное, самое значимое на мировой сцене. Была сделана попытка представить Россию в новом свете. Мы с вами уже много раз говорили о том, что официальные представители России, в том числе и в Соединенных Штатах, когда заходила речь о том, чтобы представить нечто русское, выводили девиц в кокошниках в сопровождении ансамбля балалаечников.
Александр Генис: Я это сам видел, собственно, мы это вместе с вами видели в росской консульстве, где такие действия сильно веселят, потому что напоминают белогвардейский ресторан в старом Париже.
Соломон Волков: Но то, что было продемонстрировано сейчас в Сочи, мне кажется, представляет собой попытку радикальной модернизации этого кондового облика. Потому что впервые на моей памяти в официальную презентацию культурного облика России были включены те культурные ее достижения, которые на Западе давным-давно признаны и интегрированы, ибо через них и воспринимается Россия. Но в самой России все еще к ним относились с подозрением. Например, «Черный квадрат» Малевича, “Мир искусства”, Кандинский, Шагал, Набоков, дело дошло до хорошо нам с вами знакомого Иосифа Бродского, который, наверное, шибко бы подивился тому, что его включили в программу презентации на Олимпиаде. Если вспомнить, как он в свое время относился к московской Олимпиаде в связи с событиями в Афганистане.
Александр Генис: Он, конечно, был за бойкот этой Олимпиады.
Соломон Волков: Конечно.
Александр Генис: Когда дело идет о Набокове (хотя и за самзидатского Набокова можно было сесть в тюрьму), когда дело идет о старых авторах, еще можно понять. Но я смотрел на портрет Бродского на стадионе в Сочи и думал о том, что еще, наверное, живы люди, которые его посылали в ссылку. И та организация, которая гноила Бродского — это тот самый КГБ, откуда вышел Путин. То есть это все на одной трибуне, все это вместе происходит — и КГБ, и Бродский, и Солженицын. Конечно, объединить эту кашу вместе можно только одним образом — сделать вид, что ничего не происходило и все было мирно и складно.
Мне это напоминает рассказ Аксенова «Маленький Кит, лакировщик действительности». Если вы помните, там речь идет о том, как маленькому мальчику рассказывают сказку, страшную сказку про козу, козленка и серого волка, а он рисует эту сказку. В его трактовке серый волк не съел козленка, а стал папой козы. То есть всем вместе хорошо. Был царь, потом был Ленин, потом стал Ельцин, потом Путин, и все они вместе строили одну и ту же Россию, никакого противоречия, никакой революции, никакого царя не убивали - сплошной прогресс.
Александр Генис: Я не нахожу этот выход разумным, потому что он предусматривает умолчание всего страшного в советской истории. И получается так, что уже не нужен Нюрнбергский процесс над коммунистами, уже не нужно осуждать КГБ, уже не нужно вспоминать ГУЛАГ. Вместо разрыва - естественная преемственность, и между Петром и Путиным нет никакой принципиальной разницы. Как матрешки на Арбате, когда внутри Николай, потом Ленин, в Ленине Сталин и так далее.
При всем том, я не хочу сказать, что на трибуне в Сочи, зрители должны смотреть на «Архипелаг ГУЛАГ», нет. Я не считаю, что история России в парадном преломлении, в парадном шествии, которое устроили во время открытия Олимпийских игр, должна была включать страшные страницы из истории Советского Союза.
Соломон Волков: Представьте себе, что устраиваются Олимпийские игры зимние в Сиэтле. Вы хотите, чтобы там был сделан акцент на рабстве?
Александр Генис: Тут я совершенно с вами согласен. Более того, есть прецедент - Олимпиада в Атланте. Атланта была, как мы знаем, главным городом южан. На стадионе, как всюду во время открытия Олимпийских игр, выстраивают национальную историческую панораму. Но там же не упоминали гражданскую войну, потому что это было неуместно, я согласен. Так и во время Олимпийских игр в Сочи неуместно было вспоминать ГУЛАГ, хотя о нем надо поминать всегда. Кстати, Ремник упоминал о том, что не показали во время открытия.
Интересно еще и другое. Для того, чтобы создать непротиворечивую историю России, понадобился крайне любопытный эстетический выверт, а именно -обращение к авангарду, о чем вы и скзали. Для того, чтобы создать экспортный вариант России, валютный ее облик, понадобились эмигранты. Вы обратили внимание, какое количество эмигрантов, людей, которые либо были высланы из России, либо бежали из нее, художников, которые были запрещены в этой стране на протяжение многих лет, оказались теперь главной гордостью России.
Соломон Волков: Я в итоге могу со своей стороны только приветствовать такую интегрированную картину. Потому что, конечно же, если речь идет об учебнике истории, о том, что будут проходить школьники или студенты в вузах, там главы о ГУЛАГе, и о преследованиях замечательных представителей русской культуры, все это должно быть там, школьники, студенты должны знать об этом. Но когда речь идет об имидже России, который выставляется на экспорт, хотя, между прочим, замечу — это даже не сугубо экспортный вариант, потому что то, что сделали во время олимпийской церемонии — это так же очень важно для внутреннего потребления России.
Александр Генис: Верно, не так просто предложить все эти имена Западу просто потому, что на Западе не так уж хорошо знают русскую культуру. Я следил за закрытием Олимпийских игр, когда американские комментаторы говорили: а вот это русская литература, посмотрите — “здесь и Толстой, и Чехов, и Солженицын, и Достоевский, и опять - Толстой, и Чехов, и Солженицын”. Потому что они не узнавали портреты Цветаевой или Мандельштама.
Соломон Волков: Или Бродского.
Александр Генис: Бродского как раз узнали, слава богу. Они не могли свободно ориентироваться в этом культурном пространстве. Трудно сказать, что это только на экспорт, потому что далеко не так уж хорошо знает мир русскую литературу.
Соломон Волков: В связи с Шагалом некоторые американские комментаторы дивились тому, почему же дома вверх ногами.
Александр Генис: Это, конечно, деталь, которая меня задела. Как же так, ведущий американского телевидения, неужели он никогда не был в музее, неужели никогда не видел Шагала? В каждом американском хорошем музее висит Шагал.
Соломон Волков: Как-то прошел мимо человек.
Александр Генис: Вы правы, в Сочи произошло возвращение имен в русскую массовую культуру. Потому что до сих пор ни Шагал, ни Малевич не являются расхожими образами в России.
Соломон Волков: Не мейнстримные фигуры.
Александр Генис: Совершенно верно. Я бы сказал так: Олимпийские игры а Сочи сыграли роль, подобную мемуарам Эренбурга «Люди. Годы. Жизнь»: просвещение для всех, потому что действительно вся Россия смотрела Олимпийские игры.
Соломон Волков: Да, вспомним, какую роль сыграли упомянутые вами «Люди. Годы. Жизнь» - великую, и другого слова здесь нет. Если мы можем сравнить эту программу с тем, что сделал в свое время Эренбург, то тогда у этой программы, я считаю, существенное место в истории русской культуры 21 века.
Александр Генис: В общем я с вами согласен. Конечно, трудно создать непротиворечивую историю, когда Маяковский, который себя под Ленином чистил, появляется на арене вместе с Солженицыным, который писал про Ленина что-то другое.
Соломон Волков: Но в этой программе они подали друг другу руку. И другого выхода, вы знаете, я не вижу. Я считаю, что направление, заданное олимпийской программой, правильное.
Александр Генис: Конечно, это потемкинская деревня, но сама Олимпиада - потемкинская деревня.
Соломон Волков: Всегда и везде.
Александр Генис: В этом отношении в том же журнале «Ньюйоркер» была напечатана любопытная статья, где говорилось о том, что Олимпийские игры — этот мега-проект Путина, который стоил, как мы знаем, 51 миллиард, по крайней мере - очень нерентабелен. В связи с этим автор привел историческую аналогию. “Конечно, пишет он, это так же нерентабельно, как египетские пирамиды”.
Но тут я задумался: а так ли уж нерентабельна пирамида Хеопса? Давайте подумаем, сколько денег Египет заработал на пирамидах, которые смотрят миллионы туристов и будут смотреть всегда. Еще римляне приезжали смотреть на пирамиды. То есть в конечном счете пирамиды окупились, они оказались рентабельными.
Соломон Волков: Великая культура всегда в итоге оказывается рентабельной — вот что интересно.
Соломон Волков: Я как раз хотел сказать, что это все является частью формирования идеологии современной России, то, с чего мы начали наш разговор сегодня. Здесь хочу я подчеркнуть, что Эрнсту приходится выдерживать борьбу и конкуренцию с прямо противоположным крылом, среди тех людей, которые формируют идеологию путинизма сегодня. Мне представляется, что Путин наблюдает за этим в роли арбитра.
Александр Генис: Вы хотите сказать, что идет старая борьба между славянофилами и западниками? В данном случае на этой Олимпиаде победили западники. Потому что главная ценность русской культуры — это то искусство, которое конвертируется, это - Набоков, это - Дягилев, это - вечный балет. Но это не матрешки, не балалайки, не “петушки”, не тот ложно русский стиль, который насаждался славянофилами.
Соломон Волков: Это исторически важная, исторически существенная и очень актуальная борьба, мы за нею наблюдаем и болеем за то, чтобы победил либеральный лагерь как всегда.
Александр Генис: Соломон, а теперь я предлагаю вернуться к программному, как я считаю, документу Роса Доутэта, который, по-моему, очень любопытно говорит о том, как Путин видит себя во всей этой ситуации. Все говорят, что это - Олимпиада Путина, это его главное достижение. Он ведь хотел Олимпийские игры привезти в Петербург еще в 2004 году, то есть это его давняя мечта, и вот она сбылась. В связи с этим бозреватель «Нью-Йорк Таймс» пишет, что для Путина это возможность назаначить себя лидером мирового масштаба, заявить о себе, как о главе консервативного крыла человечества. Это же очень любопытная позиция, то есть Доутэт считает, что Путин хочет быть неримским “Папой консерваторов”.
Соломон Волков: Это совершенно справедливое наблюдение. Я должен сказать, что когда начались соответствующие административные перестановки в путинском идеологическом аппарате некоторое время тому назад, я не прочитывал этой стратегии, на которую указывает обозреватель «Нью-Йорк Таймс», а сейчас я с ним в этом плане совершенно согласен. Кстати, Рос Доутэт - консервативный публицист.
Александр Генис: В либеральной «Нью-Йорк Таймс» - это надо подчеркнуть.
Соломон Волков: Это такой трезвый, разумный консерватор. И он вовсе не однозначно оценивает позицию Путина.
Александр Генис: Любопытна здесь его историческая аналогия. И тут я хочу обратиться к вам как к историку Романовых, в конце концов, это ваша тема. Он говорит, что Путин хочет играть на ту роль, на которую претендовали русские цари.
Соломон Волков: Именно так. Причем эта международная роль Романовых началась, если вы вспомните, с Александра Первого, который вошел победителем в Париж после победы над Наполеоном. Тогда впервые Россия реальным образом встала во главе консервативного крыла в Европе.
Александр Генис: Она была самой консервативной частью, как тогда это называли, “европейского концерта великих держав”.
Соломон Волков: Именно так. Мы все знаем, что сам Александр в этом разочаровался. Его личная судьба была печальной. Но воспользовался плодами победы Александра Первого над Наполеоном Николай Первый, который пытался выступить в роли консервативного охранителя существующих монархических режимов в Европе, но которому это не очень удалось.
Причем, что интересно, Александра Первого как раз Европа приветствовала, потому что видела в нем освободителя от узурпатора Наполеона. Николая, который реальных шагов за исключением ситуации с Польшей или в Венгрии, он реальной угрозы для Европы не представлял и не думал об этом.
Александр Генис: Крымская война...
Соломон Волков: Ну, там отдельная и довольно сложная ситуация, связанная с Оттоманской империей и с нежеланием Англии в первую очередь и ее союзницы Франции допустить того, чтобы Россия стала доминантной страной на Балканах. Но в целом, Николай Первый вел очень осторожную политику. Если вы вспомните, он не позволял Тютчеву, который сочинял славянофильские стихи о том, что нужно немедленно захватывать Константинополь с проливами и так далее, он не разрешал публиковать эти стихи. Политиком он был чрезвычайно осторожным, он не позволял себе такие жесты радикальные. И в этом смысле он как раз похож на Путина, потому что Путин тоже говорит часто гораздо более жестким образом, чем потом действует.
Александр Генис: Вашими устами да мед пить, особенно теперь, пока в Украине все не устоялось. Нь вернемся в 19 век. Во времена Крымской войны, вокруг этого времени сформировалось четкое деление. На Западе все знали, что существуют две громадные империи, одна империя. Одна — это либеральная империя, империя закона, Британская империя. И какие бы безобразия ни творились под ее флагом, но так или иначе Британская империя несет народом просвещение и цивилизацию. Но есть в мире и реакционная империя — это Российская империя, этакая анти-Британия. Именно в этих категориях мыслилась политика 19 века. И вот сейчас, пишет Рос Доутэт, как будто воспроизводится та же расстановка сил. Путин хочет объединить консервативный лагерь, причем не только в России, не только в Европе, но даже и в Америке. Он считает, что он обращается к консерваторам всех стран, которые выступают против размывание устоев, против, скажем, прав гомосексуальных меньшинств, против всего того либерального, что в России называют мерзким словом “Гейропа”.
Соломон Волков: Когда когда черты путинизма стали пропечатываться более внятным образом, а все это началось сравнительно недавно, то я как раз поначалу думал, что Путин не найдет себе союзников в этой своей идеологической программе. Но,, и об этом упоминает Доутэт, что у Путина нашлись союзники среди радикальной части консервативного лагеря в Америке. Тот же Пат Бьюкенен выступил в поддержку Путина и сказал, что Путин один из нас, он наш.
Александр Генис: Это, конечно, странная деталь, хотя нам вполне понятная. Потому что политический комменатор Пат Бьюкенен - одиозная фигура среди либералов, это, я бы сказал, - радикальный экстремист среди консерваторов. Но всерьез говорить о поддержке Путина, конечно, невозможно. Рос Доутэт как раз об этом пишет. Он говорит о том, что для того, чтобы создать консервативный полюс в мировой идеологии, нужно чтобы Россия была притягательна для других. И где мы видим эту тягу к России? По-моему, прямо наоборот. Вспомним, Майдан.
Соломон Волков: Здесь я как раз может быть, если бы у меня была такая возможность, возразил бы Доутэту. А именно: он игнорирует, хотя и упоминает, но он игнорирует позицию Путина по отношению к странам Азии и Африки, по отношению к странам третьего мира, где Путин вполне вероятно может найти соратников своей антилиберальной, антимодернистской стратегии.
Александр Генис: Я думаю, там для этого есть Китай, “магнит попритягательнее”. Та ситуация, которая была во время «холодной войны», когда коммунизм был притягательным - и не только для стран третьего мира, хотя для стран третьего мира в первую очередь - то эта ситуация уже не воспроизводится. Мы уже забыли, что во времена «холодной войны» существовала могучая пятая колонна, существовали интеллектуальные силы на самом Западе, которые на протяжение всей жизни Советского Союза поддерживали коммунизм и считали, что это альтернатива Западу. Можно ли считать путинизм альтернативой того, что мы условно называем “либеральным капитализмом” сегодня?
Соломон Волков: Мы наблюдали на протяжение нашей жизни здесь в Америке, как симпатии интеллектуальных светил западного мира перемещались от Советского Союза к Китаю, от Китая к Фиделю Кастро, от Фиделя Кастро к Уго Чавесу.
Александр Генис: Пока, как сказал Фукуяма, марксисты не остались всего в двух местах — в Пхеньяне и в Гарварде.
Соломон Волков: Вывод, к которому приходит Рос Доутэт, звучит приблизительно так: исторический урок заключается не в том, что современная постмодернистская либеральная цивилизация заслуживает существование, при котором ей не будет никакой альтернативы и ей не будет никакого вызова.
Александр Генис: Это как раз позиция Фукуямы: Конец истории заключается в том, что альтернативы не осталось.
Соломон Волков: Но, заключает Рос Доутэт, спустя 25 лет после окончания «холодной войны» от Киева до Каракаса альтернативы такой не выработано, хотя, как мы видим, Путин и старается такую альтернативу представить.
Александр Генис: А теперь, Соломон, вернемся к Олимпиаде и поговорим на приятную тему — о музыке.Когда речь шла о церемонии открытия и закрытия Олимпийских игр, то Эрнст сказал, что России нечего представить миру, ибо в поп-музыке России не существует. Хорошо англичанам, у них есть все, что только может быть, начиная с «Битлз», естественно. А России не существует на мировой арене поп-музыки, поэтому для России есть только один выход — обратиться классическая музыка.
Это мне напоминает литературу: в России никогда не было хороших приключенческих детских романов, потому что все хорошие детские приключенческие романы стали взрослыми романами. Например, «Герой нашего времени» или “Тарас Бульба”. Я всегда считал, что русская литература перестаралась и сделала слишком хорошую литературу для того, чтобы считать ее только детской. Вот и здесь, классическая музыка - главное конвертируемое искусство России. И именно на классическую музыку был опор всей церемонии. Как вы относитесь к музыкальному сопровождению Олимпиды?
Соломон Волков: Я считаю, что все это было сконструировано и преподнесено с большим вкусом. Действительно все величайшие достижения, все величайшие имена российской музыки были так или иначе представлены.
Александр Генис: Вы всегда говорили про литературоцентризм России, всегда обвиняли русскихв том, что они не ценят своих композиторов. Что вы теперь скажете?
Соломон Волков: Разумеется, здесь композиторы были задействованы вовсю и это можно только приветствовать. Опять-таки я подчеркну то, что впервые со стремлением донести это до самых широких телевизионных масс отнюдь не только на Западе, а, пожалуй, в первую очередь в России самой, впервые были включены имена и творчество таких людей как Стравинский или Шостакович. Впервые было продемонстрировано, что и этих композиторов сейчас включили наконец в этот общенациональный канон, наряду, конечно, с авторами, которые всегда звучали и которые всегда олицетворяли русскую музыку, начиная от Бородина, через Чайковского и к Рахманинову.
Александр Генис: Интересно, что именно Рахманинов прощался со зрителями, Второй концерт Рахманинова, который по моим представлениям является архетипическим произведением не только русской музыки, но и русской души. Первый концерт Чайковского и Второй концерт Рахманинова — в них сосредоточено все русское, что может быть. Вместо матрешек и балалаек.
Соломон Волков: Мы завершим нашу постолимпийскую беседу музыкой из Второго концерта Рахманинова в исполнении двух замечательных исполнителей — пианиста Андрея Гаврилова и дирижера Владимира Ашкенази, это русские музыканты, которые живут на Западе и которые представляют сегодня русское искусство в глобальном масштабе.
