Ссылки для упрощенного доступа

Как работает витраж


Впервые за тысячу лет прославленные витражи Кентерберийского собора сдвинулись с насиженного в Англии места и отправились за океан, чтобы познакомить с собой Америку. Выставка восьми окон в средневековом музее Нью-Йорка “Клойстерс” – столь редкое и волнующее зрелище, что посетители ведут себя, как притихшие от благоговения паломники. Зато под сводами, привезенными из Старого Света в Новый, чувствуют себя дома сами витражи.

Заново очищенные от многовековой пыли (обычная практика всех выставок в США – бесплатная реставрация экспонатов), они представляют библейских царей, патриархов, героев. Огромные портреты, обрамленные сложным орнаментом и флоральными узорами, выступают из почти кромешной тьмы. Главное в них – игра света с сюжетом. По возможности избегая подсказок живописца, старинные витражи рассказывали свои истории светом, цветом и жестом. Не лица, а позы, вместе с богатой цветовой символикой и запутанным аллегорическим антуражем, объясняют роль и смысл изображения. Так, Авраам в изящной зеленой хламиде, напоминающей об античном мастерстве в изображении складок, показан тревожно прислушивающимся к голосу только что открытого им нового бога.

Лучшим из восьми экспонатов выставки кажется Ной – еще и потому, что одноименный фильм сейчас захватил Америку. Кентерберийский Ной, в отличие от кинематографического, полон сомнений. Протянув ладонь в риторическом жесте, подавшись вперед в ораторском раже, он будто спорит со своим непосильным предназначением, ужас перед которым мешает ему усидеть на месте. Мы, однако, знаем, что все кончится хорошо, и на это намекает глубокая, безмятежная, божественная синева, мягко окутывающая строителя ковчега.

Выставка приближает нас к витражам, позволяя рассмотреть такие мелкие детали, которые в самом соборе не увидишь и в бинокль. Беда, однако, в том, что, освещенные искусственным – постоянным! – светом, цветные окна лишаются своего главного достоинства: динамики, движения образа, меняющегося с каждым лучом и тучей, с каждым временем дня и года. Поэтому, как ни умно и заботливо устроена экспозиция в “Клойстерс”, она – лишь пролог к настоящему путешествию в мир витражей.

Вполне осознать его величие мне удалось лишь в его столице – Шартре. Знаменитый кафедральный собор с лучшей в мире коллекцией витражей подавлял город. Собор был его центром и причиной, поэтому я не решался от него отойти – ни далеко, ни надолго. Погода быстро менялась, и мне нравилось поминутно забегать внутрь, чтобы полюбоваться тем, что натворило с витражами новое облако.

У каждого окна был свой сюжет – полупонятный, полузнакомый, как слова в мессе. От старых мастеров не требовали подробностей – ветвь заменяла сад, плод – соблазн, череп – грех. Рассказ лепился из цвета и не зависел от действительности. Богородица любила синий. Злодеи носили желтое. Рыцари получались зелеными, кони – розовыми, неба не было вовсе. Каждый витраж безошибочно балансировал между наррацией и декорацией. Смысл и красота складывались в подвижную гармонию. Всякий луч менял состав, но всегда к лучшему. Цветной воздух дрожал в соборе, выжимая последние фотоны из заходящего солнца. Когда оно исчезло, заиграл орган. Сперва я даже не заметил инструмента, да и потом он терялся в каменных зарослях, но звук нельзя было не узнать: токката и фуга ре минор. В триллерах ее играют свихнувшиеся монстры, здесь она была на месте.

Романтики сравнивали средневековые соборы с лесом, с кружевами, с симфонией, мы, как все умное и сложное, – с компьютером. Чтобы он заработал, в него надо загрузить программу. Бах писал лучшие из них. Они создавали резонанс музыки с архитектурой, поднимая душу.

– Высшие проявления духа, – думал я, покидая закрывавшийся на ночь собор, – неосязаемы, как свет, и невидимы, как звук. Чтобы возникло такое чудо, как оснащенные витражами великие церкви Европы, не нужен был даже Бог, достаточно было в Него верить.

Партнеры: the True Story

XS
SM
MD
LG