Политика Вашингтона по отношению к ливанской проблеме: есть ли выход из кризиса
Ирина Лагунина: Кровопролитие на юге Ливана вот уже три недели остается главным предметом политической дискуссии в США. Неэффективность нынешнего политического курса администрации подвергается критике практически со всех сторон. Но что следует предпринять Вашингтону? Об этом шла речь в понедельник на конференции, организованной одним из ведущих американских «мозговых центров» - Институтом Брукингса. Рассказывает Владимир Абаринов.
Владимир Абаринов: Все участники дискуссии были согласны с тем, что новая фаза конфликта – поворотный пункт, за которым уже не должно и не может быть возврата к прежнему положению. Но как добиться продолжительного и прочного прекращения огня, какими возможностями располагает американская дипломатия? Разговор начал Майкл Херцог – бригадный генерал, занимавший ряд значительных постов в министерстве обороны Израиля и принимавший участие в мирных переговорах последнего 10-летия.
Майкл Херцог: Хезболлах нанесен серьезный удар. С военной точки зрения, ее возможности подорваны. Они обстреливали ракетами Хайфу, третий по величине город Израиля. Последние четыре или пять дней они прекратили обстрел, потому что Израиль сконцентрировался на боевых действиях против Тира, откуда они в основном запускают свои ракеты. И теперь им трудно достать ракетами район Хайфы. После трагического инцидента в Кане, где погибло много мирных жителей, они хотели было запустить ракеты средней дальности, но не смогли. Они устроили обстрел ракетами малой дальности, «катюшами», и вместо ста ракет в сутки выпустили вчера по израильским городам сразу 150. Я бы сказал, что в отношении военного потенциала они отброшены на годы назад. Однако одновременно с военной идет и другая кампания – война восприятия. Кого сочтут победителем в этом войне? С этой стороны, картина, к сожалению, другая.
Владимир Абаринов: Генерал Херцог считает, что, несмотря на военные успехи, Израиль терпит поражение в пропагандистской войне.
Майкл Херцог: Израиль – открытое, прозрачное общество. Мы сразу же получаем информацию о наших потерях, обо всех случайных происшествиях, о тактических ошибках. А Хезболлах контролирует информацию. Они не сообщают о своих потерях. Они не говорят, пострадали или нет их старшие командиры. Они не рассказывают, в какой мере разрушен их военный потенциал. Они не сообщают ничего о своих отрядах, только о гражданском населении, и это порождает асимметрию восприятия. Асимметрия этой войны состоит также в различии целей, которые ставят перед собой воюющие стороны. Насралла назвал очень простую, пассивную цель – выжить. Он открыто сказал, что для него победа – это выживание. Так что все, что ему требуется сделать, это пригнуться под огнем, спрятаться, продолжать обстреливать Израиль ракетами, продолжать убивать, а потом, когда война закончится, выйти из бункера и объявить себя победителем. Израильская сторона ставит перед собой гораздо более масштабные задачи. Это создание нового статус кво в Ливане, а не возвращение к старому, который позволял Хезболлах вооружаться, иметь тысячи ракет, угрожать Израилю и под прикрытием ракетного щита совершать нападения на Израиль. Это более амбициозная цель.
Владимир Абаринов: Ливанский взгляд на конфликт представил Хишам Милхем – вашингтонский корреспондент крупнейшей ливанской ежедневной газеты «Аль-Нахар», который ведет также ток-шоу в телекомпании «Аль-Арабия».
Хишам Милхем: Когда Израиль начал свою кампанию против Ливана после вылазки Хезболлах, появился целый ряд возможных сценариев прекращения огня. Один из них предполагал, что Израиль достигает заявленных целей, то есть разрушает военный потенциал Хезболлах, после чего сирийцы и иранцы начинают просить о мире, потому что они видят, как израильтяне уничтожают арсеналы, на которые Иран потратил годы и миллионы долларов. Другой сценарий исходил из того, что война переходит на другой фронт, в Сирию, и тогда вмешиваются Россия и Европа и заставляют Соединенные Штаты настаивать на прекращении огня. Для многих из нас, людей, хорошо знающих ситуацию в Ливане и не забывших историю, было ясно, что заставить Израиль прекратить операцию может только новая Кана, подобно тому, как это случилось 10 лет назад, когда более сотни мирных ливанцев были убиты израильской бомбой, попавшей в здание ООН, где эти несчастные люди пытались укрыться. И вот теперь побоище в Кане произошло. История оказалась беспощадна – та же деревня, почти ровно через 10 лет. Первый раз это было в апреле 1996 года; по меньшей мере, 60 человек, в основном женщин и детей, были убиты.
Владимир Абаринов: Хишам Милхем убежден, что Иран и Сирия – государства, с которыми не желает иметь дела Вашингтон – будут противодействовать попыткам заключить соглашение о прекращении огня, если оно не будет учитывать их интересы.
Хишам Милхем: Думаю, Иран и Сирия будут отчаянно сопротивляться разоружению Хезболлах, особенно если они не смогут участвовать в обсуждении вопроса. Это будет удар не только по Хезболлах – полное разоружение Хезболлах будет ударом по сирийскому влиянию в Ливане, ударом по иранскому влиянию в восточном Средиземноморье и Леванте. Сирия, государство с населением 20 миллионов человек, зависит от Хезболлах, чтобы поддерживать ту малую долю ее регионального влияния, которая у нее еще остается. Есть ирония во взаимоотношениях Насраллы с иранцами. Я убежден, что они никогда не инвестировали бы в него такие средства, если бы знали, что тысячи ракет будут растрачены даром, в войне, которая не имеет никакого отношения к интересам национальной безопасности Ирана. Иранцы, конечно же, вкладывали ресурсы в Хезболлах в расчете на то, что эти арсеналы будут использованы в случае, если Израиль или США начнут военные действия против Ирана вследствие его ядерной программы.
Владимир Абаринов: Хишам Милхем крайне пессимистически оценивает политические перспективы Ближнего Востока в целом.
Хишам Милхем: Государственный секретарь сказала, что это родовые муки нового Ближнего Востока. Но мы видим, что реакция простых арабов заставила даже дружественные Соединенным Штатам правительства отступить от своего первоначального осуждения действий «Хезболлах». Даже до Каны, даже до начала войны антиамериканизм охватил Ближний Восток, как лесной пожар. Это новая религия Ближнего Востока. У этой религии есть свои апостолы. У нее есть свои ритуалы. У нее есть, есть угодно, свое священное писание. Никогда прежде я не видел такой демонизации Соединенных Штатов арабскими комментаторами и политиками. Народ цепляется за «Хезболлах» и ХАМАС, потому что они представляются ему единственной силой арабского мира, которая еще оказывает сопротивление тому, что арабы считают планом установления американо-израильской гегемонии в регионе. Для этих людей это не родовые схватки нового Ближнего Востока, а, быть может, последние спазмы умирающего старого порядка на Ближнем Востоке. Неоконсерваторы этой страны последние три-четыре года твердят, что силой можно изменить общественное устройство на Ближнем Востоке. Но точно так же считают и исламисты. Они верят, что из бедствий и хаоса рождается исламистская альтернатива. В 1982 году израильтяне разделались с Организацией освобождения Палестины и получили «Хезболлах». «Хезболлах» родилась на руинах Бейрута в 1982 году. В 2000-м обуздали Фатах – главную ударную силу интифады. На смену Фатах пришли исламисты. Они теряют сто, тысячу человек, объявляют их мучениками веры – и продолжают борьбу. Это почти зеркальное отражение. Сейчас на Ближнем Востоке исламисты пользуются доминирующим влиянием. Самое влиятельное лицо в Иране носил тюрбан. Самый влиятельный человек в Багдаде, великий аятолла Али Аль-Систани, носит тюрбан. Самый влиятельный человек в Ливане, Насралла, носит тюрбан. Все остальные отступили на дальний план. Это не родовые муки нового Ближнего Востока. Это умирающий Ближний Восток. Мы на пороге безумного, хаотического переходного периода.
Владимир Абаринов: Третьим участником дискуссии был Мартин Индик – эксперт Института Брукингса, в прошлом высокопоставленный сотрудник администрации Билла Клинтона, бывший посол США в Израиле.
Мартин Индик: У нас сейчас нет Анвара Садата на стороне Ливана. Насралла действует не ради мира с Израилем. У нас нет активной и эффективной американской дипломатии, которая могла бы превратить эту волю к миру в серию соглашений, завершившихся заключением израильско-египетского мирного договора. Как и все другие участники этой дискуссии, я заново переживал кошмар израильско-ливанского конфликта последних трех недель в ожидании того, что Кана рано или поздно случится. Я был американским послом в Израиле в 1996 году, когда произошла первая Кана. Как уже говорил Хишам, 109 мирных ливанцев нашли убежище в здании ООН, и шальной израильский артиллерийский снаряд убил их.
Владимир Абаринов: Мартин Индик подчеркнул, что в дни прошлого кризиса у США был точный адрес, куда обращаться – к Сирии.
Мартин Индик: В те дни Уоррен Кристофер поспешил в Дамаск, чтобы добиться прекращения огня. Конечно, мне скажут, что и сегодня мы должны сделать то же самое, но я хочу напомнить им кое-что. Во-первых, когда мы прибыли в Дамаск, чтобы решить проблему, президент Хафез Асад унизил нас – он заставил Кристофера ждать в приемной, и американская пресса пригвоздила к подзорному столбу наши попытки договориться о прекращении огня – точно так же, как теперь она клеймит Кондолиззу Райс за то, что она не поехала в Дамаск. Не думаю, что Уоррен Кристофер забыл этот эпизод. Но, как бы то ни было, мы поулчили соглашение.
Владимир Абаринов: Если при Клинтоне американской доктриной на Ближнем Востоке было достижение прочного мира дипломатическими средствами, то сегодня стратегия в корне иная.
Мартин Индик: У Соединенных Штатов сегодня, как и при Клинтоне, есть масштабная стратегия, но это совершенно другая стратегия. Она основана на идее демократизации смены режимов, а не на поддержке мирного процесса дипломатическими средствами. И поскольку мы проводим такую политику, мы не можем ехать в Дамаск, мы и не должны ехать в Дамаск, потому что в нынешнем контексте визит в Дамаск будет означать приглашение сирийцам вернуться в Ливан, где народ, отзываясь на наш призыв к демократии и свободе. потребовал ухода сирийцев. Не стоит заблуждаться. Именно это будет означать сегодня поездка в Дамаск. Мы будем просить Дамаск взять под контроль Хезболлах, а это значит пригласить их обратно в Ливан. Такой шаг потребует полного изменения стратегии, это не просто визит госсекретаря.
Владимир Абаринов: По мнению Мартина Индика, перед Вашингтоном стоит исключительно сложная задача.
Мартин Индик: Так как же достигнуть устойчивого прекращения огня? Проблема нынешней стратегии администрации заключается в том, что ей приходится опираться на самое слабое звено – ливанское правительство. Если мы не едем ни в Дамаск, ни в Тегеран, тогда ливанское правительство должно взять на себя задачу поставить Хезболлах под свой контроль, послать войска на юг Ливана, распространить там свою власть и постепенно разоружить Хезболлах. Сирийцы держали в Южном Ливане 15 тысяч солдат и контролировали каналы снабжения Хезболлах. У ливанского правительства нет 15-тысячной боеспособной армии, и у него определенно нет законного права бросать вызов Хезболлах, представляющей крупнейшую общину Ливана, шиитов, и имеющей своих министров в кабинете. Расчет состоит в том, что израильские войска ослабят Хезболлах и выгонят ее с юга, и тогда туда войдет ливанская армия при поддержке международных сил. Но, как мы уже здесь слышали, Хезболлах, наоборот, окрепла, даже если это всего лишь восприятие, даже если оценка израильских военных успехов точна. Хезболлах сегодня сильнее, чем прежде в глазах ливанцев.
Владимир Абаринов: Тем не менее, Мартин Индик считает реальным прекращение огня. Однако это лишь первый шаг на пути к прочному урегулированию. Вторым должна стать всемерная поддержка демократического правительства Ливана.
Мартин Индик: Поскольку мы отводим центральную роль ливанскому правительству, мы должны делать все возможное для укрепления его позиций. Прекращения огня нам поможет, особенно если правительство будут воспринимать как одну из сторон, заключившую соглашение ради защиты гражданского населения Ливана. Критически важно для укрепления правительства, чтобы реконструкцию Ливана проводила не Хезболлах, а правительство. Критически важно, чтобы соглашения об обмене пленными заключало ливанское правительство, а не Хезболлах. И наконец, территориальный спор по поводу ферм Шебаа, который Хезболлах использует как предлог не разоружаться – этот спор должен быть решен Израилем и ливанским правительством.
Владимир Абаринов: Ни у кого сегодня нет сомнения в том, что Хезболлах должна лишиться своего статуса «государства в государстве». Вопрос в том, как этого добиться.
Предприятия энергетики и национальная безопасность. Проект нового закона в Польше
Ирина Лагунина: В Польше разрабатывается проект закона, который позволит правительству национализировать предприятия, имеющие стратегическое значение для государственной безопасности. Рассказывает наш корреспондент в Варшаве Алексей Дзиковицкий.
Алексей Дзиковицкий: «Право и справедливость» пугает национализацией» - статья с таким заголовком, опубликованная в одном из июльских номеров «Газеты Выборчей», стала настоящей сенсацией. Газета написала, что в канцелярии президента Польши Леха Качиньского разрабатывается Закон о национальной безопасности, работа над которым должна быть завершена к началу сентября. Особенное беспокойство, как написала «Выборча», вызывает положение проекта, согласно которому государство получит право насильно выкупать частные фирмы. Речь идет о фирмах, «важных для национальной безопасности страны, в ситуации, если есть угроза, что они попадут в руки капитала, имеющего недружественные намерения».
Решать, есть такая угроза или нет, будет, скорее всего, правительство на основании данных спецслужб – данных о происхождении капитала и фирм, намеревающихся завладеть польским предприятием.
«Сама только возможность такой проверки должна отпугивать подозрительный капитал. Это делается для того, чтобы потом никто не мог сказать, что не знает, что случилось и как до этого могло дойти», - заявил премьер-министр Польши Ярослав Качынський.
По его словам, в последние годы некоторые страны неоднократно пытались взять под контроль топливно-энергетический сектор Польши.
Кроме того, в проекте закона нет слова «национализация», которое подразумевает конфискацию в пользу государства без всякой компенсации. Речь идет о выкупе, причем о выкупе по рыночной цене.
Однако, несмотря на аргументы премьера, слово «национализация», слишком хорошо известное в Польше после четырех десятилетий строительства социализма, сделало свое дело – идею принятия закона немедленно раскритиковала оппозиция, так что на помощь брату-премьеру вынужден был прийти президент Лех Качыньский.
Лех Качыньский: Естественно, речь идет о национализации через выкуп. Прошу не забывать, что подобная система существует, например, при строительстве дорог. Если строится автострада, а кто-то не хочет продать свой кусок земли, через который должна пройти эта дорога, то владелец вопреки своему желанию обязан это сделать по закону. Речь идет лишь о том, чтобы цена за эту землю была достойной.
Алексей Дзиковицкий: Оппозиция обвинила правительство в том, что принятие такого закона и даже сама дискуссия вокруг него имеют крайне отрицательное влияние на имидж Польши на международной арене, испугают потенциальных иностранных инвесторов, которые тем более предпочтут вложить свой капитал в Румынии, Болгарии или Украине, где, кроме прочего, дешевле рабочая сила.
Говорит один из лидеров оппозиционной либеральной партии «Гражданская платформа» Ян Рокита.
Ян Рокита: Это означает усугубление плохой атмосферы вокруг Польши, что в общем-то никому не нужно. В последнее время премьер Ярослав Качынський сделал немало, чтобы развеять эту плохую атмосферу и вот опять перечеркивает результаты своего труда. Конечно же, эта информация появится на первых страницах западноевропейских газет и о Польше снова будут говорить в крайне отрицательном контексте. А потом политики будут удивляться, почему так происходит – сами ведь виноваты.
Алексей Дзиковицкий: Кроме того, по словам Яна Рокиты, подобный закон противоречил бы конституции.
Ян Рокита: В польской конституции ясно сказано, что подобные действия, такая экспроприация, возможны только в исключительных случаях, как например, строительство автострады. Экспроприировать имущество частной фирмы из-за того, что какому-то политику что-то показалось, недопустимо. Если такой закон появится и будет принят, то нормальный конституционный суд должен просто-напросто признать его не имеющим силы, поскольку он не соответствует конституции.
Алексей Дзиковицкий: Его партия «Гражданская платформа» обратилась к президенту Леху Качыньскому с призывом немедленно отказаться от разработки проекта закона о национальной безопасности, где предусматривается возможность принудительного выкупа государством контрольного пакета акций частных фирм.
Зачем понадобился этот закон именно сейчас? Какие стратегически важные отрасли польской экономики могут оказаться под угрозой выкупа «капитала, имеющего недружественные намерения»? Премьер Ярослав Качынський упомянул о том, что «в последние годы некоторые страны неоднократно пытались взять под контроль топливно-энергетический сектор Польши». Как можно расшифровать эти слова?
Об этом мы говорим с Валерием Круговым - экономистом, директором варшавской фирмы «Белоил», работающей в топливном секторе Польши.
Господин Круговой, какова на сегодняшний день структура собственности крупнейших польских топливно-энергетических компаний? Как она меняется?
Валерий Круговой: После прихода к власти партии «Право и справедливость», вес процессы приватизационные, в том числе и в топливно-энергетической сфере, были заморожены. На данный момент большинство электроэнергетических предприятий Польши – государственные. Несколько предприятий подготовлены к приватизации, но остаются в государственных руках до сих пор. Что касается газа, то на польском рынке есть монополист – Польский нефтегазовый концерн, порядка 70-75% акций которого принадлежит государство. Что касается нефтяных компаний, то два крупнейших нефтяных концерна также полностью контролируются государством. У государства 75% акций «Лотоса» и около 35% «Орлена».
Алексей Дзиковицкий: А что касается экспорта в Польшу нефти и газа из России – его количество как-то меняется или остается примерно на том же уровне уже некоторое время?
Валерий Круговой: На том же уровне. 100% нефти – из России. Что касается газа, то из всего потребляемого Польше газа – 70-75% российский газ. Ожидается, что импорт газа из России будет уменьшаться, поскольку польский нефтегазовый концерн разрабатывает новые собственные месторождения, но это перспектива 5-6 лет. Но поскольку в целом потребление газа растет, то можно прогнозировать, что уровень закупок из России останется на том же уровне.
Алексей Дзиковицкий: Каковы перспективы, по вашему мнению, норвежского газопровода, строительства газового терминала в Гдыне – об этих проектах в последнее время говорят все меньше.
Валерий Круговой: О газопроводе из Норвегии уже в самом деле никто не говорит, потому что это проект из области экономической фантастики. Что касается терминала для так называемого вкрапленного газа, то о нем говорят. Но это разговоры на уровне мелкого политико-экономического шантажа. Мол, не будете с нами лояльны по другим вопросам, будем завозит газ из Норвегии, Алжира и так далее. Но это чисто политические разговоры. Вкладывать в строительство терминала 200-300 миллионов долларов не будут – им не до этого, инвестируют в совершенно другие области. Все и в Польше и в мире понимают, что экономически этот проект необоснован и реализовываться он не будет.
Алексей Дзиковицкий: Премьер Ярослав Качынський говорил о том, что «в последние годы некоторые страны неоднократно пытались взять под контроль топливно-энергетический сектор Польши». Как можно расшифровать эти слова?
Валерий Круговой: Конечно он имел ввиду Россию, исключительно Россию. Думаю, здесь имелась ввиду единственная попытка «Лукойла» купить Гданьский нефтеперерабатывающий комбинат, которая, кстати, даже если бы и удалась, то и так не принесла бы российской фирме контроля над польским рынком – гданьский комбинат имеет только около 20% рынка. Западные страны, например, никогда не пытались взять нефтегазовый сектор Польши под контроль и делать этого не будут, поскольку он для них не интересен. Западные фирмы контролируют значительную часть розничной торговли и им этого достаточно, перерабатывающие мощности у них свои есть. У России дефицит перерабатывающих мощностей в Европе не хватает, да.
Алексей Дзиковицкий: Так есть ли основания для опасений такого плана, что вот российские концерны выкупят стратегически важные польские топливные предприятия?
Валерий Круговой: Этого не будет. Те российские фирмы, которым нужны мощности в центральной и восточной Европе – в первую очередь ЛУКОЙЛ – уже решают свои проблемы в других станах – Венгрии, Словакии. Разницы нет, где перерабатывать, в Польше или Венгрии. Экономисты понимают, что в этом секторе интерес российских концернов к польскому рынку на долгие годы утерян.
Алексей Дзиковицкий: Почему же тогда возникает весь этот шум в связи с законом, что он направлен в первую очередь против российских концернов?
Валерий Круговой: То, что Качинськие об этом говорят, это чистой воды политика. Они всегда говорили и говорят, что то немцы на Польшу наседают, то россияне. В этом нет ничего нового.
Алексей Дзиковицкий: Мы беседовали с Валерием Круговым - экономистом, директором варшавской фирмы «Белоил», работающей в топливном секторе Польши.
Россияне в испанских тюрьмах – интервью с российским моряком.
Ирина Лагунина: Сегодня мы поговорим о тюрьмах в Испании. Эта тема, как не парадоксально, в последние годы стала россиянам не столь уж далекой и чуждой. Ведь немало граждан России, нагрешивших на родине и укрывшихся в Испании, отправляются за решетку по требованию российской прокуратуры с целью последующей экстрадиции. Кое-кто отбывает наказание за содеянное непосредственно в этой стране. В Москве у посольства Испании прошла акция в защиту российских моряков, которые уже 7 лет содержатся в тюрьме под Мадридом. А в четверг пройдет пресс-конференция организации «СОС-Россия», которая занимается их судьбой. С одним из моряков в Испании встречался наш корреспондент Виктор Черецкий. Но сначала о том, что такое испанская тюрьма.
Виктор Черецкий: Самая известная испанская тюрьма Сото-дель-Реаль находится в 38 километрах к северу от Мадрида в месте довольно унылом: на равнине, лишенной какой-либо растительности. Правда, недалеко - водохранилище, а на горизонте видны скалы горного массива Гуадарамы, что, безусловно, скрашивает пейзаж.
Заведение это вполне современное, построено в середине 90-х годов. И как говорят сами испанцы, с «учетом всех конституционных прав заключенных». Побег отсюда практически невозможен. Гарантия тому – электронная система наблюдения и пять так называемых «колец безопасности»: заграждений из колючей проволоки, бетонных заборов и рвов.
Рассчитана тюрьма на 1200 заключенных, которые размещаются в 14 блоках-модулях. Один из блоков – для особо опасных преступников. Здесь сидят террористы из баскской сепаратистской группировки ЭТА. В каждом блоке – свой режим. Но камеры везде на одного или два человека. По желанию, в ней можно установить телевизор. Правда, не бесплатно – купленный или взятый на прокат в самой тюрьме.
Аналогичные условия содержания и в тюрьме Вальдеморо, к югу от Мадрида. Восьмой год в этом заведении находится российский моряк Юрий Кривонос, осужденный на 10 лет вместе с другими восемью членами экипажа морозильного траулера «Таамсаре».
Юрий Кривонос:
Юрий Кривонос: Камера на двоих. В камере можно иметь телевизор, который мы покупает, естественно, за свой счет. Что еще? Туалет, умывальник и две кровати – двухъярусные. Можно иметь радио, плеер и так далее.
Виктор Черецкий: В Сото-дель-Реаль и в Вальдеморо есть крытые спортивные залы с соответствующим оборудованием, летние спортивные площадки, футбольное поле и даже бассейн.
Медпункт принадлежит государственной системе здравоохранения. Однако если вы хотите и имеете материальную возможность продолжать пользоваться услугами частного врача, который лечил вас на воле, то вам это позволят без проблем.
Тюремные власти обеспечивают заключенных постельными принадлежностями и предметами гигиены: мылом, туалетной бумагой, зубной пастой и шампунем. Держать себя в чистоте, ежедневно принимать душ – одно из основных требований администрации.
В тюрьме есть мастерские: пошивочная, слесарная, жестяных работ, пекарня и теплица. Здесь заключенные не только работают за зарплату, но и могут получить новую профессию. В Сото дель Реаль, к примеру, можно приобрести любую строительную специальность, а также стать специалистом в области информатики.
В Вальдеморо – ситуация аналогичная. Юрий Кривонос, к примеру, выучился здесь на мастера офсетной печати. Правда, работает он по своей старой специальности – чинит электронное оборудование. Эта специальность оказалась в тюрьме более нужной. Работают и все его товарищи – моряки с «Таамсаре»:
Юрий Кривонос: Я электронщик. Это моя основная профессия. Ремонтирую все – от спутниковых тарелок: у нас стоит пара тарелок... Недавно вся эта аппаратура сгорела, и я ее отремонтировал. Камеры слежения я тоже ремонтирую. Работаю с восьми до часу. Платят мне за это 250 евро – это то, что я получаю. Один парень у нас работает на кухне, двое мусор возят. Со мной еще работает парень один – он механик. У нас все заняты, все работают.
Виктор Черецкий: В каждом блоке-модуле есть салон с телевизором и видеомагнитофоном, библиотека и видеотека. Рядом – двор для прогулок. Есть и общий большой киноконцертный зал, где проводятся мероприятия культурного характера. При тюрьме открыты художественные кружки и мастерские: рукоделия, рисования, керамики и так далее.
Есть здесь и своя самодеятельность. Репертуар хора в Сото-дель-Реаль, естественно, состоит из произведений местных самодеятельных сочинителей – песен о тюрьме, о воле, о женщинах, которые ждут возвращения любимого... Солист - заключенный по кличке «Торрихос»...
Виктор Черецкий: В часы досуга, в испанских тюрьмах, как и в тюрьмах любой другой страны, заключенные любят поиграть в карты. Правда, в Испании своя – чисто испанская колода и свои игры, которые россиянам не приглянулись.
О том, как он и его товарищи проводят свободное время рассказывает Юрий Кривонос:
Юрий Кривонос: Модуль 150 человек. Это максимум. В нашем модуле где-то 130. Это модуль «рабочий». Играем и в карты, и в домино, и в «парчиш» и во все игры. Так что общение всегда есть. Я закончил здесь курсы, получил диплом машиниста офсетной печати и когда проходил этот курс, договорился с ребятами, напечатали карты - нормальные наши карты без этих кинжалов и чашек. Домино есть, шахматы... В шахматы в основном русские играют. Я пару испанцев видел, которые играют, но в основном, русские, конечно.
Виктор Черецкий: Работает в Сото-дель-Реаль средняя школа. Можно заочно учиться и в высшем учебном заведении. Все студенты-заочники живут в одном блоке и могут периодически связываться с курирующими их преподавателями вузов.
Питание трехразовое. В каждом блоке есть своя столовая. Продуктовые передачи в испанских тюрьмах запрещены. Но на это никто не жалуется. В рацион включены и свежие овощи, и фрукты.
Юрий Кривонос:
Юрий Кривонос : Питание вполне нормальное, в общем-то. Ну, как сказать... это не наши тюрьмы. Чего тут говорить... Питание идет по норме... достаточно обильное, и мясо и так далее. Нормальное питание.
Виктор Черецкий: Заключенные в испанских тюрьмах могут рассчитывать на помощь юриста. И не только по собственному уголовному делу. Вам, к примеру, могут подсказать, как получить пособие для семьи, оставшейся без кормильца, добиться других льгот для малообеспеченных.
Обычно, после отбытия половины срока, если заключенный не относится к числу особо опасных и ведет себя в тюрьме прилично, ему даются отпуска с возможностью побывать дома, а затем присваивают так называемую «третью категорию» и позволяют проводить дома конец недели.
Отбыв две трети срока, заключенный может претендовать на условно-досрочное освобождение. Вопрос этот решает дирекция - «хунта» тюрьмы с учетом поведения заключенного. Юрий Кривонос:
Юрий Кривонос: У них по законам есть такая форма... можно сидеть весь срок, но в то же время, при хорошем поведении и если есть две трети, то хунта тюрьмы может рекомендовать на изменение меры пресечения.
Виктор Черецкий: Заключенным разрешаются свидания с родственниками в здании тюрьмы. Как минимум раз в месяц заключенный может требовать встречи с женой или подругой в особой комнате для интимных встреч. Таких комнат с двуспальной кроватью в Сото-дель-Реаль – 22.
На телефонные звонки существуют ограничения. Обычно разрешено звонить лишь раз в неделю, не более 5 минут и в присутствии охранника. Впрочем, начальство может разрешить пользоваться телефоном и чаще, если заключенный обоснует необходимость своих звонков. Мобильные телефоны в тюрьме категорически запрещены.
Носильные вещи и книги с воли можно получать хоть ежедневно. Другие предметы – два раза в месяц. Кроме продуктов питания, запрещено передавать в тюрьму оружие, алкоголь и наркотики.
За драки, посягательство на сексуальную свободу других заключенных, пьянку или попытку побега обитатели испанских тюрем могут быть наказаны пребыванием в карцере сроком до 2 недель, лишением возможности покидать тюрьму в конце недели сроком до двух месяцев или лишением свиданий в тюрьме до одного месяца. Кстати решение о наказании передается заключенному в письменном виде, а он имеет право его обжаловать. Жалобы принимает судья по тюремному надзору.
Россияне на условия содержания не жалуются. Тем не менее, настроение у большинства из них подавленное. Они считают, что испанский суд отнесся к ним несправедливо, а Россия до сих пор не оказала им практически никакой помощи. Юрий Кривонос:
Юрий Кривонос: Семь лет, все-таки, большой срок прошел. Настроение, ну, я не знаю, уже упало. Надежды, как таковые, отсутствуют.
Виктор Черецкий: Большой морозильный траулер «Таамсаре» был перехвачен в июне 1999 года испанским спецназом вблизи Канарского архипелага. На борту было обнаружено шесть с половиной тонн кокаина. Моряки утверждают, что ничего не знали об этом грузе. Да и по международным морским законам знать о содержании контейнеров они не были обязаны. Тем не менее, испанские власти решили тогда устроить показательный процесс и наказать всех подряд. Следствие и суд проходили с многочисленным нарушениями, что признают теперь и испанские юристы. У моряков не было на суде даже нормального переводчика. Юрий Кривонос:
Юрий Кривонос: Когда нас привезли на берег... Кстати, судно мы доставили своим ходом, сами управляли, потому что испанцы это судно не знают... тот же «бармалей» - БМТР... Мы приехали 10 июля, была одна какая-то девчушка адвокат – одна на всех... чистая формальность. Например, моего адвоката – узнал я, что у меня есть адвокат только в ноябре месяце, 2 ноября. В течение трех месяцев у меня адвоката, как такового, не было. Он не был назначен коллегией, а я не мог его нанять, потому что не имею золотого запаса... Так что адвокат должен был быть бесплатным, но я получил его только в ноябре. Это первое нарушение, второе: у нас была переводчик – русская девушка Светлана, которая могла перевести на русский язык. Потом, в процессе суда меняют переводчика. Появляется какой-то словак, который говорит с такими ошибками, что я его не понимаю. Появилась другая – литовка, которая тоже... говорит, что на пароходе был флаг и не знает этого слова – не может вспомнить – говорит: это такая штука, с которой на демонстрации ходят... Мы потом, хотя язык не хорошо знали, но уже понимали кое-что... Когда зачитывается протокол заседания, кое-какие факты опускаются или изменяются. По идее должна была вестись полностью видеосъемка всего процесса, потому что камеры стояли и так далее.
Виктор Черецкий: Между тем, российские моряки с надеждой восприняли недавнее послание Патриарха Алексия к королю Испании Хуану Карлосу с просьбой помиловать и отпустить россиян домой по «гуманным соображениям». Моряки полагают, что решение об их судьбе может быть принято уже до конца года. Тем более, что многие из них страдают хроническими заболеваниями.
Юрий Кривонос: Ну, больных у нас всегда хватает... Это же ведь русские люди, которые всю жизнь работают и поэтому... Есть ребята и с подагрой... болячек у нас всегда хватает. Ну а форма лечения здесь чисто испанская – таблетку дали и все...
Виктор Черецкий: Мы беседовали с Юрием Кривоносом, одним из российских моряков-заключенных в испанских тюрьмах. Недавно в Мадриде побывал представитель российской общественной организации «СОС Россия», которая пытается помочь россиянам, попавшим за границей в сложную ситуацию. Так, в прошлом году «СОС Россия» смогла освободить из нигерийской тюрьмы и вернуть на родину группу российских моряков. Представитель гуманитарной организации посетил тюрьму Вальдеморо и обещал морякам сделать все возможное для их досрочного освобождения.
Пиар и благотворительность.
Ирина Лагунина: В современном русском языке прочно закрепилось слово пиар. Собственно, это аббревиатура от двух английских слов – точнее, аббревиатура, образованная первыми буквами, с которых начинаются два слова: паблик – общественный, и рилейшнз – отношения. В русском языке, когда не хотят употреблять слово «пиар», то говорят: «связи с общественностью».
Любопытно, что в связи с массовыми политическими кампаниями последних полутора десятков лет в России, очень часто стало употребляться понятие «черный пиар». Так вот, сегодня – мы – о черном пиаре -- говорить не будем. Что такое современный пиар -- как общественная практика? Для чего нужны – эти самые связи с общественностью? Чем отличается российский пиар от заграничного – в частности, например, от литовского? Об этом – Владимир Ведрашко – беседует с директором московского коммуникационного агентства «Деловая Лига» – Александром Цурканом и с консультантом вильнюсского пиар-агентства «Коммуникация и консультанты» Андриусом Каспаравичусом.
Владимир Ведрашко: В 2006 году в России разворачивается первый в истории страны проект национального масштаба, направленный на вовлечение в благотворительный процесс широких слоев общества. Этот проект называется «2006 – Год Благотворительности в России». А только что прочитанные мною слова, характеризующие масштаб и цель этого проекта я процитировал по официальному сайту коммуникационного агентства Деловая лига.
С директором этого агентства Александром Цурканом в Москве -- я связался из пражской студии Радио Свобода.
Как связана российская пиар-культура с культурой благотворительности?
Александр Цуркан: Вы знаете, на самом деле это очень сложная тема. Очень приятно вообще, что в России в последние годы начали как государственные структуры, так и коммерческий сектор начал удивлять внимание вопросам развития благотворительности. Причем не в контексте продвижения собственного имени за счет благотворительной деятельности, а именно в контексте так называемой системной благотворительности, когда организации задумываются о системных преобразованиях в обществе и готовы вкладывать в это значительные ресурсы. И именно благодаря таким организациям и появился этот проект, который носит громкое название «Год благотворительности в России». В рамках этого проекта удалось объединить усилия многих как общественных, так и коммерческих структур, которые направлены на изменение отношения общества в целом к самому понятию благотворительность.
Владимир Ведрашко: Слушателям было бы интересно узнать несколько конкретных примеров благотворительности.
Александр Цуркан: Весь проект «Год благотворительности в России», он не призван ни в коей мере привлекать и собирать средства на решение каких-то конкретных проблем, стоящих перед конкретным человеком или организацией. Это сугубо информационно-пропагандистский проект, направленный исключительно на популяризацию самой благотворительной деятельности. То есть задача года благотворительности – это, говоря простым языком, сделать так, чтобы люди или организации, нуждающиеся в помощи, смогли громко заявить, что они в ней нуждаются и найти доноров или тех людей, условно говоря, волонтеров, которые могут помочь им решить проблемы. То есть мы конкретно не привлекаем деньги на решение каких-то общественных, проблем конкретного человека – это я хотел особо подчеркнуть.
Владимир Ведрашко: Усиливается ли доверие общественности к той информации, которую вы распространяете?
Александр Цуркан: Безусловно, за тот короткий период, который проект существует, а он существует всего семь месяцев, кардинально изменить отношение общества в целом и его узких слоев невозможно, и мы не ставили себе целью за короткий период времени коренным образом изменить это отношение. Да, это системная длительная работа. Российский журналист всегда в материале о благотворительной тематике пытается найти коммерческую сторону вопроса и найти, кому же из коммерческих компаний выгодно освещение какой-то благотворительной акции. Это основная проблема, из-за которой, собственно говоря, СМИ не особо охотно освещают благотворительную тематику. В Общественной палате, которая не так давно начала свою деятельность, создан комитет по благотворительности, который занимается в том числе законодательными вопросами.
Владимир Ведрашко: Александр, давайте вернемся к пиару, к связям с общественностью. Вы как специалист, работающий в этой отрасли, молодой для России, развивающейся отрасли, могли бы оценить эволюцию российского пиара? Когда он зародился в современном понимании этого слова, где он находится сейчас, каковы тенденции его развития?
Александр Цуркан: Можно сказать, что российский пиар зародился в начале 90 годов. Само собой пиар в России поселился благодаря приходу на российский рынок крупных западных компаний, и они, соответственно, пытались переносить западные технологии на российский рынок. В те годы в России открылось, насколько я знаю, достаточно большое представителей западных крупных пиар-компаний, которые в общем-то и сопровождали деятельность пришедших на российский рынок компаний на российском рынке, извините за тавтологию. Со временем появились российские пиар-агентства, которым на самом деле удалось вытеснить западные пиар-компани и практически занять львиную долю российского рынка на сегодняшний день.
Если говорить о том, как развивался российский пиар, на самом деле большая доля в 90 годах пиар-компаний занимались политическим пиаром в связи с постоянными различными выборами в России. Лагерь пиар-агентств разделился на две части: агентства, занимающиеся полт-консалтингом и агентства, занимающиеся так называемым бизнес-пиаром. Соответственно, львиная доля бюджетов приходилась на политический пиар. В связи с изменением политической ситуации в стране, после прихода на пост президента Путина и в связи с изменением вообще политической ситуации в регионах и изменения порядка выборов изменилась и ситуация на рынке политических пиар-услуг. И на сегодняшний день многие агентства, специализирующиеся на полит-консалтинге, вынуждены были перепрофилироваться и сконцентрировать свои усилия именно на бизнес-пиаре.
Если говорить о сегодняшних тенденциях, первая тенденция – это увеличивающийся рост объемов заказов государственных структур на пиар-поддержку различных государственных программ, социальных проектов. Вторая, наверное, тенденция это значительный рост и укрупнение состава корпоративных пиар-служб. Все меньше и меньше заказов отдается на аутсорсинг, то есть на выполнение пиар-агентствами и все больше работы, именно стратегической работы выполняют корпоративные пиар-службы компании. Это относится как к российским компаниям, так и к западным компаниям, работающим в России. Вот, наверное, две такие, на мой взгляд, основные тенденции.
Владимир Ведрашко: Говорил директором агентства Деловая лига Александр Цуркан. Это агентство – в рамках одноименной коммуникационной группы Деловая лига, активно работает над осуществлением национального проекта 2006 – Год Благотворительности в России».
Давайте сравним услышанное с точкой зрения консультанта пиар-агентства Коммуникация и Консультанты – Андриуса Каспаравичуса. Строго говоря, у этой кампании на ее сайте дано такое название ПИАР НЕТ, что означает «сеть пиар» и там в логотипе есть еще строка – «Ваш партнер в странах Балтии». Однако, мой собеседник, представляя свою фирму, назвал ее по-русски именно как «Коммуникация и консультанты».
Андриус Каспаравичус: Мы являемся первой агентурой, которая была зарегистрирована в Литве по пиару. Это было в 97 году. Думаю, что рынок активно развиваться начал в 99-2000 году. Теперь мы уже имеем 45 фирм в Литве. Просто говоря, паблик рилейшнз - это помощь компании или человеку говорить. Например, есть компания, которая занимается информационными технологиями, там работают специалисты по IT , но они не специалисты по тому, чтобы говорить. Наша задача - помочь им говорить, помочь им выразить мысли, чтобы каждый простой человек понимал, что они делают. Это посредник, чтобы объяснить всем, кто что делает, что они хотят сказать своим делом – это самая главная функция пиара.
Владимир Ведрашко: Я попросил Андриуса Каспаравичуса рассказать, как ему видится связь между пиаром и благотворительностью. Вот что он ответил… Но прежде поясню два слова, которые он употребляет на английском языке: чарити и спонсоршип.
Чарити – это и есть благотворительность. Спонсоршип – это спонсорская поддержка, или как принято иногда говорить – спонсорство.
Андриус Каспаравичус: Я преподаю в университете, и очень часто такой вопрос поднимется. Потому что все-таки я вижу в благотворительности две сферы. Одна сфера – филантропия, а другая сфера – это есть то, что мы называем по-английски «чарити» или «спонсоршип», когда кто-то кому-то дает деньги для какого-то дела. Потому что субъект, который получает, он не имеет ресурсы этого делать. Филантропия когда идет - это уже, я думаю, немножко не из сферы бизнеса, потому что сам человек, сам собственник делает хорошее, потому что ему это нравится, он лучше чувствует и никогда об этом, может быть, не говорит. А если это идет «спонсоршип», всегда фирма, которая дает деньги кому-то, она хочет, чтобы люди об этом знали. Они дают деньги, потому что они тоже игроки на этом рынке и может быть не прямые игроки, но вот этот рынок связан с компанией, где они работают. Например, молочная компания, которая производит молоко, она сделает благотворительность для школ, где учатся дети, потому что они пьют молоко. Функция пиара здесь – объяснить, почему эта фирма делает благотворительность и какая будет выгода этой фирме.
Владимир Ведрашко: Я поинтересовался у своего собеседника, в чем он видит различия между западным и восточно-европейским рынками пиара.
Андриус Каспаравичус: Западный рынок, я бы сказал, на 50-60 лет впереди нас. Там была очень нормальная, долговременная эволюция этого рынка. Например, в Великобритании существует институт паблик рилейшнз, который два-три года назад достиг того, чтобы королева признала пиар как профессию. На самом деле пиар существует с годов 30-х в Великобритании. Они работали 70 лет, чтобы достичь этого признания. И проблема не в том, что пиар, люди здесь лучше или там лучше. Но у нас, к примеру, если встречаются люди из Западной Европы и Восточной Европы, как правило, возраст у Восточной Европы пиар-людей в среднем 30 лет, а если это люди из Западной Европы, они 60-70 лет, уже профессионалы. От этого зависит очень многое. Потому что у этих профессионалов старые знакомства, они очень хорошо знают всех редакторов, всех журналистов, они работают в этом круге уже 50-60 лет и у них правила другие, они знают хорошо друг друга.
А у нас рынок еще формируется. У нас очень нестабильный рынок журналистов, они меняются, они уходят из одной газеты в другую. Редактора смотрят на пиар как на дешевую рекламу, что кто-то хочет что-то продвинуть в газету. Вот эти отношения между участниками рынка и делают различия этих рынков, в которых надо работать. И те примеры, которые работают на западном рынке, они не работают здесь, потому что у нас все это еще формируется. У нас смотрится, что мы не информацию делаем, а хотим что-то продать газете и медиа, и делать такое, что они не поучат доли рекламы или что-то такое.
Владимир Ведрашко: Говорил Андриус Каспаравичус – консультант агентства ПИ-АР НЕТ, работающего в балтийских странах.
Пиар и благотворительность – взгляд из Москвы и из Вильнюса.
