После того, как я объездил все страны Черного моря, понял, что нам, русским, есть чем гордится: мы – абсолютные чемпионы курортной греховной гульбы. По сравнению с нами, ни золотые пески Болгарии, ни румынские прибрежные камыши, населенные старообрядцами, ни одесский юмор, ни крымские сердоликовые бухты, ни цитрусовый Батуми, ни даже фейерверк босфорских дискотек – ничто не тянет на звание библейского греха. А вот в Соч а х – в этом чавкающем слове, в этом городе, похожем на огромный, перезрелый, мутантский, сочащийся гнилью персик, шевелящийся на солнце потому, что он облип мухами, осами и муравьями – в Сочах вас ждет Содом. И Гоморра. И еще шестьсот шестьдесят шесть удовольствий. Отправьте туда своих сыновей и дочерей – они вернутся домой закаленными воинами греха, многозначительными циниками с плейерами в ушах.

Как нам удается из каникул и отпусков на последней, отпущенной современной Историей, полоске субтропической русской Ривьеры, сделать многократный оргазм – это вопрос к русской идее счастья. Нам не к лицу пресные удовольствия. Если гулять, так зажигать. Все включено: на сочинском вокзале ходят старушки с благообразной внешностью, истинные исчадия православия, и говорят приезжим так нежно, так зазывно: «Сынок, девочку хочешь?». Устоять, конечно, можно, но зачем? Взять в руки огромный персик, облиться соком и скушать (на юге мы кушаем, на севере – едим) его целиком, с мухами, осами и муравьями.

Я прилетел в сочинский аэропорт на дребезжащем, как кастрюля с крышкой, советском лайнере, вышел в толпу таксистов со злобно-приветливыми улыбками и оглянулся с растерянным видом. Я был в черных брюках и черной куртке – сочинская ярмарка в горошек и в цветочки, в сандалиях и с полуголыми сиськами, глядела на меня с нескрываемым подозрением. В Сочах мне на этот раз нечего было делать. Мой путь, как писали путешественники в XIX веке, лежал в Абхазию. Аэропорт Сухуми не принимал. Он не принимает уже в течение многих лет. Последний раз, когда я читал о сухумском аэропорте – это была плохая новость. Тогда на подлете к Сухуми сбили пассажирский самолет, ТУ-154. Абхазцы потом уверяли меня, что на нем летели боевики с Украины, в полном военном снаряжении – чтобы воевать на стороне Грузии. На нем была моя знакомая – американская журналистка, с которой я как-то обедал в Париже. Я много раз представлял себе последние секунды ее жизни.

Я уже ехал в сторону Абхазии и никак не мог вспомнить, как звали погибшую журналистку. Так и не вспомнив, приехал на государственную границу. Мост через Псоу. Псоу, конечно, не речка, а – вино. Приятное абхазское вино. С натуральной сладостью, в которой есть легкая хитрость Востока. Граница, которая в 90-е годы блокировала въезд в Россию всем абхазцам, кроме стариков и женщин, ныне стала абсолютно вымышленной. Официально я въезжал в Грузию, но об этом нет даже речи. Никаких грузинских «иероглифов», никаких грузинских наименований – все это с корнем вырвали абхазцы. Мне велели взять мой компьютер в руки и встречать машину на другой стороне реки. Российские пограничники отличались привычной солдатской грубостью, но при этом были прозрачными, как родниковая вода: я прошел через них без усилия. Если бы в моей компьютерной сумке был миллион долларов, об этом бы никто не узнал. Но зачем ввозить в Абхазию миллион долларов? На другой стороне горной речки сидел на стуле абхазец полувоенного вида. Я ему кивнул – он мне тоже кивнул. Я шагнул в геополитическую пустоту. Надо мной развивался полосатый абхазский флаг с человеческой ладонью.