Страхование частных вкладов в России: как и во всем мире, богатые платят за бедных
Ирина Лагунина: Центральный банк России сообщил в четверг, что отныне частные вкладчики любых российских банков, даже не входящих в систему страхования вкладов, могут рассчитывать, в случае банкротства банка, на выплату такой же компенсации, что и клиенты банков, допущенных в систему страхования. Всего за один год её резервы выросли настолько, что руководители Агентства по страхованию вкладов предлагают сократить вскоре сам норматив страховых взносов. Выиграть от этого, по идее, должны не только сами банки, но и их частные клиенты. Тему продолжит Сергей Сенинский...
Сергей Сенинский: ... Центральный банк приравнял ныне максимально возможную сумму компенсации по частному вкладу в банке, не участвующем в системе страхования, к той, на которую может рассчитывать клиент банка – участника этой системы. Если банк обанкротится, максимальная компенсация в обоих случаях составит 190 тысяч рублей, то есть примерно 7 тысяч долларов, по текущему обменному курсу.
Закон о страховании частных вкладов был принят в России менее трех лет назад, в декабре 2003-го, а сама система, после нескольких этапов отбора в неё банков, заработала лишь год назад. Но уже сегодня страховой фонд, формируемый из взносов банков, превысил 30 миллиардов рублей – это более 1% всей суммы частных вкладов в банках России. По опыту других стран, деньги – весьма немалые для системы страхования. Выходит, то ли норматив взносов с банков был завышен, то ли сама банковская система - невелика? Наш первый собеседник – в Москве – ведущий разработчик закона о страховании вкладов, председатель подкомитета Государственной Думы по банковскому законодательству Павел Медведев:
Павел Медведев: То, что наша система невелика, в данном случае не играет никакой роли, эта невеликая система просто отчисляет долю от себя. А величина взносов, безусловно, играет роль.
Действительно, оказалось, что этих взносов вполне достаточно, чтобы система существовала и, мало того, в течение всего одного года показала, что она крепко стоит на ногах и что можно повышать «потолки» застрахованных сумм.
Но еще качество банковской системы играет роль при накоплении средств в страховом фонде. После того, как банки подверглись очень суровой проверке Центрального банка, ожидать большого количества их банкротств, конечно, не следует. Следовательно, накопленные в страховом фонде деньги сохраняются...
Сергей Сенинский: Норматив ежегодных отчислений банков в фонд страхования вкладов в России ныне – 0,6% от всей суммы привлеченных тем или иным банком денег частных вкладчиков. А если снизить этот норматив, скажем, в 1,5-2 раза, как это, помимо самих банков, может отразиться на их вкладчиках? Например, на уровне процентов по вкладам...
Павел Медведев: Частные клиенты заинтересованы потому, что, действительно, если отчисления уменьшатся, они получат больший процент по своим вкладам. И не потому, что банкиры очень «добрые» - конкуренция стала очень жесткой на рынке частных вкладов! Более 900 банков в России предлагают услуги, которые граждане могут оценивать как надежные. По крайней мере, до 190 тысяч рублей можно банку доверить. Следовательно, каждый банк, желая привлечь больше частных вкладов, должен платить по ним процентов так много, как принципиально возможно...
Сергей Сенинский:
В Соединенных Штатах Федеральная корпорация частных вкладов была создана еще в 30-ые годы 20 века. Её страховой фонд также формируется за счет взносов банков, но при этом далеко не все банки сегодня обязаны их платить. Рассказывает наш корреспондент в Вашингтоне Владимир Дубинский:
Владимир Дубинский: Фонд формируется из ежегодных отчислений банков – примерно 0,25% от общей суммы привлеченных ими депозитов, а также за счет прибыли, получаемой от инвестирования этих средств в государственные облигации. При этом, отмечают работники Корпорации, подавляющее большинство американских банков ежегодные взносы уже не платят. Это - солидные и устойчивые финансовые институты, которые ранее выплатили Корпорации немалые суммы.
Объемы выплат, гарантируемые Федеральной корпорацией, постепенно повышались. Сначала были застрахованы вклады до 5 тысяч долларов, с 1950 года - до 10 тысяч, с 1969 - до 20 тысяч, а сегодня - до 100 тысяч долларов. Выплаты вкладчикам обанкротившегося банка, как правило, производятся уже на следующий рабочий день.
Сергей Сенинский:
В Испании государственный фонд страхования вкладов был создан в 1982 году. Говорит Оскар Федерико Фернандес Бермехо, сотрудник инвестиционной компании Fortuny в Мадриде:
Федерико Фернандес Бермехо: Любое финансовое учреждение, действующее на территории Испании и официально зарегистрированное Центральным банком, обязано делать ежегодные страховые взносы в государственный Фонд гарантий по вкладам. С 1982 года размер этих взносов неоднократно менялся в сторону уменьшения, поскольку банкротств банков за последние четверть века в Испании практически не было, и в Фонде скопились значительные суммы.
Например, в 1995 году страховой взнос был установлен, в пересчете на нынешнюю общеевропейскую валюту, в 2 евро за каждую вложенную в банк тысячу евро, то есть 0,2% от общей суммы привлеченных этим банком денег населения. С 2003 года взнос составляет лишь 60 сантимов за каждую тысячу евро, то есть 0,06%. А вообще, по закону, если средства гарантийного Фонда достигают 1% общей суммы всех частных вкладов в стране, то выплаты банками страховых отчислений в этот Фонд на какое-то время вообще прекращаются. Страховка, в случае банкротства банка, гарантирует его частным клиентам возвращение их денег.
Сергей Сенинский: В Польше, ставшей в мае 2004 года участницей Европейского союза, государственный Банковский гарантийный фонд был создан в 1995 году. Наш корреспондент в Варшаве Алексей Дзикавицкий:
Алексей Дзикавицкий: По закону, процент ежегодных отчислений банков в Банковский гарантийный фонд не может превышать 0,4% от общей суммы находящихся в этом банке частных вкладов. Реально эти отчисления сегодня значительно меньше: в 2005 году норматив был установлен на уровне 0,13%. В случае, если средств Банковского гарантийного фонде вдруг не хватило бы для выплаты компенсации, он всегда может получить кредит в Национальном банке Польши. До сих пор, однако, необходимости в этом не возникало, за последние три года в Польше не разорился ни один банк.
Сергей Сенинский: Тем не менее, какая компенсация предусматривается вкладчикам лопнувшего банка? И как эти суммы соотносятся со средним реальным вкладом?
Алексей Дзикавицкий: В случае банкротства банка, счета до одной тысячи евро компенсируются из фонда полностью, остальные накопления – до 22,5 тысячи евро – на 90%. На суммы, превышающие 22,5 тысячи евро, гарантии Фонда не распространяются. Владельцы таких счетов могут рассчитывать лишь на компенсацию вклада в результате раздела имущества банка.
Среднестатистический частный вклад в Польше в последние нескольких лет составлял 5-6 тысяч злотых – это от тысячи двухсот до полутора тысяч евро. То есть в случае банкротства банка такой вклад будет покрыт из гарантийного Фонда почти полностью.
Если клиент банка держит в нем сразу несколько счетов, то при расчете компенсации средства, находящиеся на этих счетах, суммируются. Независимо от валюты, в которой открыт счет, компенсация из Фонда выплачивается в национальной валюте страны - злотых, по обменному курсу на день банкротства банка.
Сергей Сенинский: Тот же вопрос – о сумме компенсации и средним по стране вкладам - в столицу Испании:
Федерико Фернандес Бермехо: В соответствии с нормой законодательства, вкладчикам в случае банкротства банка возвращается сумма не более 20 тысяч евро. С момента учреждения системы страхования вкладов «потолок» этих выплат был увеличен примерно в три раза.
Среднестатистический частный вклад в Испании составляет сегодня 5,5 тысяч евро. Но повторю, за последние десятилетия наши вкладчики от банкротств банков никак не страдали, поскольку сами банкротств не было...
Сергей Сенинский: В России, напомню, объем фонда страхования частных вкладов превысил 1% общей их суммы. В соответствии с российским законом, когда он достигнет уровня в 5%, взносы банков могут быть снижены сразу втрое – до 0,2% в год, как было в Испании 10 лет назад. А если резервов наберется на 10% общей суммы вкладов, то взносы банков будут на какое-то время полностью отменены. Как во многих европейских странах. Другими словами, либо все платят, либо – никто. А почему – не дифференцировать банки, как это делается, например, в США? Павел Медведев, председатель подкомитета Государственной Думы по банковскому законодательству:
Павел Медведев: Я думаю, что правила, которые применяются в других странах, в конце концов и в той или иной форме будут применены и у нас. В частности, если банк долго-долго платил, а другой - только выходит на рынок, действительно несправедливо и с того, и с другого брать одинаковые взносы. Несправедливо также брать одинаковые взносы с банков, которые по-разному устойчивы. Например, в Канаде «устойчивые» банки - ничего не платят, а «неустойчивые» - что-то платят.
Но наша система страхования еще такая молодая, что вряд ли удастся кого-то убедить сегодня в том, что сборы в эту систему должны быть устроены более сложно, чем сейчас. А вот сократить ставки взносов, я думаю, мы в короткой перспективе сможем...
Сергей Сенинский: В России, по данным Агентства по страхованию вкладов, 98,3% всех частных вкладов – это вклады до 100 тысяч рублей, то есть примерно до 3 тысяч евро. Но на них приходится лишь треть всей суммы частных вкладов. И две три этой общей суммы приходится на вклады более 100 тысяч рублей, которых в штуках – чуть более 1,5%. При таком разрыве сколь правомерно, на ваш взгляд, в принципе введение разных нормативов отчислений в страховой фонд для банков, работающих с разными категориями вкладчиков?
Павел Медведев: Некоторые банкиры предлагали разделить систему страхования - в зависимости от того, с какими вкладами работает банк. Банки, у которых много небольших вкладов, скажем, в полном объеме включить в систему страхования, а банки, которые работают с очень богатыми клиентами, может быть и не включать вовсе в систему страхования. Если у клиента миллион долларов лежит на счете, а он застрахован только на двести тысяч рублей, то, по-видимому, для него это страхование совершенно неважно.
Но надо отдать должное банкирам: они не очень настаивали на введении дифференцированной системы страхования. Они понимают, что сложную систему внедрить трудно, а относительно простую - легко. И, кроме того, мировой опыт создания систем страхования ровно такой же – богатый платит за бедного. Слава Богу, ни банки, которые работают с богатыми клиентами, ни сами богатые клиенты против этого не возражают...
Сергей Сенинский: Председатель подкомитета Государственной Думы по банковскому законодательству России Павел Медведев...
Как и почему журналисты становятся объектами манипуляций политиков? 20 лет делу Николаса Данилоффа.
Ирина Лагунина: 20 лет назад в Москве по обвинению в шпионаже был арестован шеф бюро американского журнала «US News&World Report» Николас Данилофф. Мировое общественное мнение расценило это как попытку создать «обменный фонд» для возвращения в СССР арестованного советского шпиона Захарова. Неизвестные ранее, секретные документы об этом обмене. Как и почему журналисты становятся объектами манипуляций политиков? Что изменилось за прошедшие 20 лет в работе журналистов, пишущих в России для иностранных и независимых масс-медиа? – Обо всем этом в материале, подготовленном моим коллегой Владимиром Тольцем.
Владимир Тольц: «Дело» главы московского представительства «US News&World Report» Ника Данилова началось «далеко от Москвы». В августе 86-го в Нью-Йорке при передаче 1000 долларов советскому агенту в качестве платы за секретные документы был арестован сотрудник советской дипмиссии при ООН Григорий Захаров. А через несколько дней в Москве был задержан Данилофф. Позднее в российских масс-медиа это описывалось так:
Диктор: Данилофф прогуливался в подмосковном лесу со своим советским знакомым Михаилом Лузиным, школьным учителем из Фрунзе. Лузин передал Данилоффу пакет, в котором, по его словам, были вырезки из одной киргизской газеты. В этот момент из кустов появились восемь агентов КГБ и объявили Данилоффа арестованным. В конверте оказались советские служебные документы, в том числе две карты с грифом "совершенно секретно".
Владимир Тольц: Далее всё решалось на очень высоком дипломатическом уровне. Зафиксированы четыре встречи между тогдашним советским министром иностранных дел Эдуардом Шеварднадзе и государственным секретарем США Джорджем Шульцем, на которых, как полагали политические аналитики, речь шла об обмене арестованными. Часть американской общественности и печати подвергла администрацию президента Рейгана критике за "беспринципную сделку" - обмен журналиста на шпиона. Обмен действительно состоялся. Предварительно, в один и тот же день 12 сентября, Данилофф, и Захаров были освобождены из заключения. А 28 сентября Данилоффу было разрешено покинуть Советский Союз. Перед судом он так и не предстал. В тот же день на заседании американского суда Захаров признал себя виновным в шпионаже. Он был условно приговорен к 5 годам тюрьмы и немедля выслан из Соединенных Штатов. Но президент Рейган заявил тогда, что освобождение шпиона Захарова связано вовсе не с «делом Данилова», а с освобождением из ссылки правозащитника Юрия Орлова, получившего возможность выехать из СССР.
Ставшая доступной мне ныне секретная неопубликованная до сих пор, но уже постфактум отредактированная запись сентябрьского совещания в Секретариате ЦК КПСС генерального секретаря партии Михаила Горбачева с членами Политбюро через два десятилетия частично подтверждает слова американского президента, хотя и свидетельствует о некотором его публичном лукавстве (журналист Данилофф оказался таки разменной картой в сложной политической комбинации, где на кону были судьбы десятков людей и вопросы тактики межгосударственных отношений.
Вот короткие отрывки из этой стенограммы от 22 сентября 1986 года.
Диктор: Шеварднадзе сообщает о своей встрече с Рейганом в Вашингтоне. Шульц передал 20 сентября, что Рейган согласен на встречу в Рейкьявике... если будет решен вопрос о Данилове и если будет положительный ответ на список во главе с Сахаровым.
Владимир Тольц: Упомянутый здесь список, включал имена 25 находящихся в неволе советских диссидентов и лиц, которым по надуманным причинам отказывали в правые на выезд из страны. Один из них – находившийся в то время в горьковской ссылке академик Андрей Дмитриевич Сахаров. Вновь обратимся к стенограмме:
Диктор: Горбачев . Если бы удалось провести Рейкьявик - это было бы очень полезно... И для Соединенных Штатов Америки. Данилова они получат. А что касается списка (кому было отказано в выезде), мы проглотили присланный нам из ООН список на 25 человек. По Данилову-Сахарову держаться надо твердо, не терять лица. Орлова (диссидента) через месяц отпустить. Относительно “25-ти” ответим, а когда, как и кого из 25-ти это коснется - это другое дело.
Владимир Тольц: Как и у каждого дряхлеющего существа, советское «лицо» образца 1986 года, которое боялся потерять Горбачев, менялось. СССР в ту пору еще не обрел «человеческого лица» социализма пражской модели 1968 года. Понимая, что государственный организм стареет и слабеет, Горбачев при этом хотел сохранить для внутреннего и внешнего употребления пугающий оскал державного могущества.
Диктор: Горбачев . …Больше чем по Данилову и Орлову в течение месяца уступать нельзя. Народ нас не поймет. У нас тоже есть лимиты. Надо запустить пропаганду в связи с этим нажимом на нас. Например, провести пресс-конференцию о 150 “жучках”, которые мы вынули из здания нашего нового посольства в Вашингтоне. И может быть сделать уже прямо сейчас заявление по поводу “25-ти”.
Владимир Тольц: В общем, несмотря на запланированные отсрочки «проблему 25-ти» решили. Данилову, как я сказал, через несколько дней позволили уехать, Орлова вскоре освободили, а Сахарова в декабре вернули из ссылки в Москву. Итак, испытавший на себе мощное давление журналист оказался разменной монетой в «большой игре политиков». Прошло 20 лет. Что произошло, что изменилось за эти десятилетия для журналистов, работающих для независимых и иностранных СМИ в России? – Мне отвечает президент Фонда защиты гласности Алексей Симонов.
Алексей Симонов: Вообще журналист – разменная монета политики, к сожалению, это так. Это было 20 лет так, может быть сегодня это в иных формах так. Потому что абсолютное большинство случаев нападения на журналистов, убийств журналистов и так далее, они остаются не расследованными и самое главное, что в них не расследуется та нота или та тема, которая связана с профессиональной деятельностью.
Владимир Тольц: Я попросил Алексея Кирилловича привести несколько свежих примеров взаимодействия журналистов и политики.
Алексей Симонов: Ну примеры: судили за клевету журналиста в Саратове, за то, что в черновике его статьи обнаружился абзац, который не появился в итоговом материале, то есть непосредственно в газете и был, естественно, прочитан главным редактором, по согласованию с которым этот кусок черновика из статьи выскочил. Человек получил за это семь месяцев. Другой пример: газета «Пермский обозреватель». Газета очень целенаправленная, она постоянно занимается проблемами губернатора, его происхождения, его действий и так далее. Газете предъявляют претензии по поводу нарушения газетой государственных секретов, разглашении гостайны. Или, например, газете предъявляют претензии по клевете, связанной с изготовлением материала, но он еще не напечатан. То есть претензии предъявлены раньше, чем газета выходит в печать.
Владимир Тольц: Когда речь заходит о взаимодействии журналистов и власти в путинской России, немедля вспоминают имя моего коллеги Андрея Бабицкого, в 2000-м году похищенного федералами в Чечне и после заточения следственном изоляторе «Чернокозово» якобы обменянного чеченцами по его собственному желанию на троих российских военнослужащих и наконец, как мне кажется, под давлением мирового общественного мнения, оказавшегося на свободе. В чем, по вашему мнению, был политический смысл всей этой давней и сложной игры, затеянной властью? – спрашиваю я сегодня Андрея Бабицкого.
Андрей Бабицкий: Вы знаете, у меня довольно простые и традиционные объяснения. Я все-таки предполагаю, что тогда это была кампания, которую санкционировал только что ставший исполняющим обязанности президента Владимир Путин, кампания по сдерживанию или нейтрализации журналистов, которые, я думаю, вот этой публикой, которая только пришла к власти, воспринимались как люди, которые мешают развить успех чеченской кампании. И в общем еще до моего ареста было достаточно жесткое заявление так называемого Росинформцентра, это информационная структура при правительстве России, в которой в полном объеме были воспроизведены все элементы стилистики советских времен по травле инакомыслящих. Я был объявлен и предателем, и человеком, который с удовольствием воевал бы в отрядах Хаттаба и Басаева, занимался бы бог знает чем. То есть это было что-то поразительное.
Что произошло дальше, почему эта история приобрела такую сложную и вязкую структуру, я думаю, что никто из окружения Путина и он сам не ожидал, что дело получит такой резонанс. И конечно, они испугались скандала и попытались выкрутиться не очень умело.
Владимир Тольц: Ну эта история уже прошлого. Между тем преследования журналистов, ограничение их деятельности на территории бывшего СССР продолжаются в разной степени в разных странах, с разной окраской и так далее. Что может сделать общественное мнение, общественные организации да и политики для того, чтобы нормализовать профессиональную деятельность журналиста?
Андрей Бабицкий: Я ответил бы, наверное, словами Солженицына «жить не по лжи», но это был бы вполне идиотский рецепт. Что нужно сделать, мне сложно сказать, я все-таки рассчитываю на то, что деятельность очень многих журналистов, которых я знаю, не претерпела существенных изменений, они остаются профессионалами, людьми, которые ценят свое слово, людьми, которые стараются в очень сузившемся пространстве свободы слова все-таки выполнять свою работу. Хотя это с каждым днем делать сложнее, поскольку просто элементарно нет средств массовой информации, все меньше на рынке в России, в которых было бы возможно работать так, как они привыкли. Тем не менее, такие профессионалы есть. Не знаю, у меня нет ощущения, что надвигается мрак, у меня есть чувство, что все эти проблемы, связанные с журналистикой, по крайней мере, в России они скоротечны, временны, потому что я вижу, что темп времени совсем другой, нежели был при советской власти. И попытки реставрации, кстати, не полнообъемные, а какие-то частичные, которые предприняла команда Путина, они не приведут к желаемому успеху, потому что уровень контроля невозможно, нет для этого технических средств, распространить на то пространство, на который был способен распространить Советский Союз. Я думаю, эти проблемы закончатся очень скоро, то есть год-два, три от силы, и ситуация начнет развиваться в обратном направлении. Поэтому, наверное, стоит делать то, что ты делаешь, не думая о том, что эта власть или эти власти, если иметь более широкое пространство, они пришли навечно.
Преследование инакомыслия и независимой прессы в Туркменистане.
Ирина Лагунина: В конце прошлой недели в Ашхабаде была приговорена к шести годам тюремного заключения корреспондентка туркменской редакции Радио Свобода Огулсапар Мурадова. Ей 58 лет. Ее обвинили в хранении оружия. Судебное заседание длилось всего несколько минут, родственникам в зал зайти не дали, адвокатам предоставили возможность поговорить с подзащитными в течение одной минуты до начала процесса, а затем выгнали. Протест в связи с этим делом выразили все крупнейшие правозащитные и журналистские организации мира. Есть ли в таких обстоятельствах при таком режиме в Туркменистане инакомыслие? Я передаю микрофон Олегу Панфилову.
Олег Панфилов: Четыре года назад в Гаване я вел семинар для активистов Общества независимых журналистов Кубы имени Мануэля Маркеса Стерлинга. И когда мы обсуждали формы давления власти на журналистов, один из кубинцев, со свойственным для жителей Центральной Америки пафосом, спросил: а есть в мире страна, где так преследуют за свободу слова как на Кубе. Мне пришлось его разочаровать, я ответил – в Северной Корее и в Туркмении. А вы, в Гаване, смогли создать, хоть и в подполье, неправительственную организацию, что невозможно в Пхеньяне и в Ашхабаде.
Действительно, сейчас мало осталось на земле таких стран, где бы свобода слова была подавлена настолько, что любое инакомыслие чревато арестом и длительным заключением. Туркмения еще 15-20 лет назад была вовлечена в эйфорию перестройки и гласности, в республике выходили несколько независимых газет и журналов. В 1991 году бывший первый секретарь ЦК компартии Сапармурат Ниязов посчитал, что обретение независимости для Туркмении не может быть без диктатуры и авторитарной формы правления.
За последние полтора года в этой стране было задержаны и арестованы 6 журналистов, больше двух месяцев назад в Ашхабаде арестована сотрудница туркменской службы нашей радиостанции Огульсапар Мурадова.
Что происходит в этой стране? За что преследуют журналистов? На эти и другие вопросы согласились ответить политэмигранты, живущие сейчас в европейских странах, - правозащитник Вячеслав Мамедов и юрист, согласившийся разговаривать с нами на условиях анонимности.
Вячеслав, что происходит сейчас в вашей стране?
Вячеслав Мамедов: В нашей стране продолжается кампания создания резервации лжи, информационной резервации, которая была начата в 91 году. Были четко обозначены концепции этой резервации. В основе этой концепции лежат следующие положения. Первое: туркменский народ должен поверить, что президент Туркменбаши – это самый лучший президент на свете, что Туркменистан – это самое счастливое государство, а туркмены самый богатый народ на свете.
Олег Панфилов: В Туркмении практически нет ни одной независимой газеты, нет ни одного независимого источника информации, тем не менее, мы каждый год фиксируем случаи задержания, арестов или осуждения журналистов на разные сроки заключения. Каким образом население Туркмении способно получать какую-либо информацию о том, что происходит внутри страны или о том, что говорят о Туркмении за пределами?
Вячеслав Мамедов: Сейчас остается по сути дела две возможности. Первая возможность – это слушать Радио Свобода, и вторая возможность – это слушать тех людей, которые еще по каким-то причинам могут выехать за границу, в первую очередь в Российскую Федерацию и рассказать о том, что они там видели и что слышали.
Олег Панфилов: А что вы скажете по поводу интернета? В интернете есть несколько десятков сайтов, которые в разной степени участвуют в информировании людей о том, что происходит в Туркмении. Могут ли жители Туркмении пользоваться этими сайтами, получать из них информацию?
Вячеслав Мамедов: С точки зрения западного человека, то есть находясь в европейской стране, мне очень трудно объяснять людям, живущим здесь, что интернет для Туркмении совершенно инструмент. То есть это инструмент не получения информации, а инструмент контроля за нелояльными гражданами со стороны силовых структур. Ведь у нас интернет принадлежит сейчас государственной корпорации «Туркментелеком», там есть не только запрещенные сайты, куда нельзя выйти, но так же если человек куда-то выйдет, то идет отслежка, какими адресами конкретное лицо пользуется. Если, не дай бог, он вышел на источники независимой информации, то это грозит двумя вещами: первая вещь – отключают интернет, и вторая вещь – вызывают в мрачную контору под называнием Министерство национальной безопасности.
Олег Панфилов: Мой следующий вопрос к вашему коллеге. Я напомню, что я он юрист, и он согласился разговаривать с нами на условиях анонимности. Скажите, пожалуйста, в Туркмении есть законы и, я бы сказал, что эти законы вполне отвечают демократическим требованиям, начиная с конституции и заканчивая теми законами, которые регламентируют деятельность средств массовой информации. Тем не менее, все эти случаи, связанные с арестами, задержаниями, юридическими преследованиями журналистов, они в какой-то степени противоречат законодательству. Что на самом деле происходит и чем руководствуются правоохранительные органы Туркмении, когда преследуют людей за инакомыслие?
Юрист: Да, я хотел бы сказать, что действительно законы в Туркменистане есть, законы издаются, принимаются, но законы остаются на самом деле на бумаге, они не исполняются. Правоохранительные органы действуют только по неписанным законам, нарушая те законы, которые приняты, которые изданы, которые подписаны самим же Туркменбаши и, конечно, это не просто нарушаются ими самими же, а с ведома верхов.
Олег Панфилов: Скажите, какой существует механизм обжалования каких-либо юридических решений? Вот, допустим, задержали журналиста и держат его в предварительном заключении больше оговоренного законом срока или, наоборот, журналиста уже осудили, и есть ли возможность подачи кассационной жалобы, есть ли возможность подачи жалобы в какие-то высокие инстанции? Вообще возможно ли иметь механизм, который бы защитил право человека на восстановление законности?
Юрист: Согласно уголовно-процессуальному кодексу такая возможность есть, но как я уже говорил до этого, они остаются на бумаге, так как решения, которые принимаются, да уже согласованы с высшими инстанциями, к примеру, если городской суд принимает решение или выносит приговор, он уже согласовывает с Верховным судом. Конечно, обратись, не обратись в Верховный суд с кассационной жалобой или надзорной жалобой, решение останется в силе.
Олег Панфилов: Скажите, на что же могут уповать жители Туркмении, есть ли какой-то международный механизм? Я напомню, что Туркмения является членом ОБСЕ, Организации Объединенных Наций. И судя по списку международных документов, Туркмения подписала все существующие в мире хартии, конвенции, договоры. То есть Туркменбаши дал обязательство соблюдать все права человека и соблюдать международные договоренности.
Юрист: Я даже не знаю, куда они могут обратиться. Если говорить об ОБСЕ, то в ОБСЕ нет таких правовых рычагов, которые бы оказывали давление на Туркменбаши, на политику Туркменбаши. К примеру, могут граждане обратиться единственное в комитет по правам человека ООН – единственная инстанция, которая остается для обращения о нарушении своих прав внутри государства.
Олег Панфилов: Вячеслав, внутри Туркмении ряд ли возможна какая-то консолидированная оппозиция, даже не оппозиция, а создание какой-то неправительственной общественной организации. Я недаром привел пример с Кубой, потому что хотя бы подпольно, но на Кубе существуют организации, даже политические партии. В Туркмении это практически невозможно. Тем не менее, есть какой-то потенциал людей, которые хотя бы в самом глубоком подполье что-то делают, собирают какую-то информацию, информацию о нарушениях прав человека для того, чтобы весь мир знал, что происходит внутри. Потому что информационная изоляции Туркмении, она сравнима может быть с изоляцией, которая существует вокруг Северной Кореи.
Вячеслав Мамедов: Несмотря на то, что в Туркмении нет никаких условий для функционирования общественных организаций, а последний закон вообще был драконовским по отношению к ним, в стране остаются гражданские активисты, они большей частью деморализованы, напуганы. В стране есть гражданские активисты, надежда именно на то, что эти активисты есть - это есть наш активный социум. Возьмите, если судят журналистов в Туркмении за то, что они выражали инакомыслие, значит не все потеряно. Эти журналисты очень смелые люди, раз они в условиях жутчайшей тирании Туркменбаши умудрялись передавать правдивую информацию о Туркменистане. Раз есть журналисты, осужденные журналисты или те, которые находятся под следствием, значит есть совесть нации, и люди, которые являются совестью нации.
Олег Панфилов: Скажите, какие есть возможности у политической эмиграции? Может быть слово «политическая эмиграция» не совсем подходит, потому что реально существующие оппозиционные партии, оппозиционные режиму Туркменбаши находятся не внутри Туркмении, а за ее пределами, практически все политические партии существуют или в Швеции или в какой-либо другой европейской стране. Но, тем не менее, существует ли какая-то альтернативная технология режиму Туркменбаши? Есть ли возможность, чтобы внутри Туркмении создавалась группа людей, думающих иначе, чем эта пропагандирует идеология президента Туркмении?
Вячеслав Мамедов: В отношении политической оппозиции, которая находится за рубежом, самый главный фактор слабости работы оппозиции в том, что наша оппозиция не имеет соответствующих ресурсов для полноценной работы. Ведь вы сами понимаете, чем тяжелее режим, тем больше ресурсов требуется для работы с гражданами, которые поддерживают то или иное демократическое движение. Конечно, демократическая наша оппозиция, она является демократической и провозглашает только демократические лозунги, из них никто не провозглашает приход к власти монархического режима или поддержку монархии. У них есть активисты, они провозглашают, что есть активисты. Но главную проблему я вижу в том, что у нашей оппозиции нет достаточных ресурсов, чтобы активно работать в Туркменистане.
Олег Панфилов: Спасибо, Вячеслав. Мой вопрос касается правовой грамотности населения Туркмении. Если бы оно было достаточно грамотным, если бы оно пользоваться законами, как вы думаете, возможно было бы изменение ситуации?
Юрист: Конечно, если бы население Туркменистана было более грамотным в правовом отношении, можно было бы изменить ситуацию, можно было бы оказывать более эффективное давление, эффективное влияние на политику государства внутри и вообще на жизнь внутри государства. Но, увы, так как правовая грамотность очень сильно отстает не только по сравнению с развитыми государствами, но по сравнению со среднеазиатскими государствами, конечно, в этом отношении они не могут оказывать такого влияния на политику государства ни внутри, ни внешне.
Проект закона об исторической памяти в Испании.
Ирина Лагунина: Правительство Испании одобрило недавно проект так называемого закона об исторической памяти. В нем речь идет о жертвах франкистской диктатуры и наследии тоталитарного режима. Рассказывает наш мадридский корреспондент Виктор Черецкий.
Виктор Черецкий: Цель закона, как заявила заместитель испанского премьера Мария Тереса Фернандес де ла Вега, - «достойно закрыть трагическую страницу истории, каковой явились гражданская война в Испании конца тридцатых годов и франкистская диктатура».
Фернандес де ла Вега: Речь ни в коем случае не идет о том, чтобы переписать историю. Мы стремимся лишь к объективному отношению к этой истории, к взвешенной и справедливой оценке событий.
Виктор Черецкий: Генерал Франко восстал против законного правительства испанской республики 18 июля 1936 года и, после победы в трехлетней гражданской войне, достигнутой с помощью Гитлера и Муссолини, установил в Испании диктатуру фашистского типа, которая просуществовала до смерти правителя в 1975 году.
В первую очередь, закон предусматривает создание на базе государственного архива в городе Саламанка так называемого Центра исторической памяти. Здесь должны быть собраны материалы, касающиеся гражданской войны 1936-39 годов, последующей диктатуры, народного сопротивления режиму, жизни испанской иммиграции за рубежом, а также пребывания испанских демократов в нацистских концлагерях в годы второй мировой войны.
Министр культуры Испании Кармен Кальво:
Кармен Кальво: Гражданская война - национальная трагедия нашей страны. Нельзя забывать, что начало ей положил военный мятеж против конституционной власти. Эту историю следует знать всем гражданам Испании. Наше население больше не может делиться на победителей и побежденных в войне. Перед историей все равны.
Виктор Черецкий: В Саламанку планируется свести все документы о франкизме и его жертвах из других государственных хранилищ и музеев, а также из-за рубежа. Государство ежегодно намерено выделять средства для приобретения этих материалов.
Член руководства созданной шесть лет назад общественной Ассоциации за восстановление исторической памяти Сантьяго Масиас считает, что к материалам архива должен быть открыт доступ всем желающим:
Сантьяго Масиас: Мне не раз доводилось находить в архивах, вместе с протоколами военных трибуналов, письма к близким, написанные людьми, приговоренными к смерти. Эти письма так и не дошли до адресатов. Необходимо, чтобы люди, в первую очередь, родственники репрессированных, наконец, смогли познакомиться с подобными документами.
Виктор Черецкий: Новый закон предусматривает ряд льгот, материальную и моральную компенсацию лицам, сражавшимся на стороне республики. Так, иностранцам, бывшим членам Интернациональных бригад, которые помогали испанцам защищать демократию, предоставляется право на получение испанского гражданства, сохраняя при этой прежний паспорт. Раньше испанское законодательство не допускало двойного гражданства.
Депутат Гаспар Льямасарес, лидер Объединенной левой коалиции в парламенте:
Гаспар Льямасарес: Речь идет о жесте уважения и благодарности по отношению к этим людям. Уважения, проявляемого всеми демократическими силами Испании.
Виктор Черецкий: В соответствии с проектом нового закона устанавливаются компенсации детям погибших в ходе репрессий. Их размер составит 132 евро в месяц. Бывшим узникам диктатуры, отбывшим в тюрьме больше трех лет, будет выплачена компенсация размером в 6 тысяч евро плюс тысяча 200 евро за каждые последующие три года тюрьмы. Все бывшие узники освобождаются от подоходного налога.
Особая компенсация в 135 тысяч евро полагается родственникам жертв последнего периода диктатуры и так называемого «переходного периода», то есть первых лет после смерти диктатора, когда в стране еще сохранялись репрессивные порядки. Речь идет о периоде с 1968-го по 1977 год.
Президент Ассоциации за восстановление исторической памяти Эмилио Сильва:
Эмилио Сильва: С компенсациями ветеранам медлить нельзя, ведь они в весьма преклонном возрасте. Будет огромной исторической несправедливостью, если целое поколение борцов за демократию так и не получит того, что заслужило. Мы не можем и далее оставаться «закомплексованной» в отношении своего прошлого нацией, боящейся вспоминать свою собственную историю.
Виктор Черецкий: Считается, что в годы гражданской войны в Испании погибло более миллиона человек. А в годы репрессий – в конце тридцатых – начале сороковых годов - по решению франкистских трибуналов было расстреляно 150 тысяч противников режима, 500 тысяч прошли через тюрьмы и концлагеря.
Порядка 30 тысяч республиканцев до сих пор считаются пропавшими без вести. Впрочем, цифра эта не точная.
Член руководства Ассоциации за восстановление исторической памяти Сантьяго Масиас:
Сатьяго Масиас: Трудно сказать, сколько людей исчезло в годы войны и репрессий. О том, чтобы мы никогда не узнали точной цифры, позаботился франкистский режим. Ведь о расстреле противников диктатуры нет никаких документов. Людей уничтожали без суда и следствия. Сегодня мы узнаем правду лишь из рассказов очевидцев. Но очевидцев с каждым днем становится все меньше. Поэтому мы спешим с выяснением тайн, которыми окутана гибель многих испанцев.
Виктор Черецкий: Новый закон предусматривает розыск братских могил, эксгумацию тел, их опознание и перезахоронение на кладбище. Для этого из бюджета выделяются специальные фонды.
Очень надеется, что закон поможет ей отыскать могилу пропавшего почти 70 лет назад брата Эдуардо, 87-летняя Исабель Гонсалес:
Исабель Гонсалес: Я всегда хотела найти брата, которого подло убили франкисты. Я обещала своим покойным родителям, что не умру, пока не отыщу Эдуардо. Он ушел из дома и больше никогда не вернулся. Никто о нем ничего не знает, но я не теряю надежды, и буду искать его могилу пока смогу.
Виктор Черецкий: Закон позволяет жертвам гражданской войны и франкистских репрессий, а также их родственникам, обращаться за моральной реабилитацией в специальную комиссию, которая будет создана парламентом. Комиссия, после изучения представленных документов, решит вопрос о реабилитации и опубликует свое решение в Официальном государственном вестнике.
Между тем, постановления военных трибуналов, на основании которых выносились приговоры противникам режима, пересматриваться не будут, поскольку подобная процедура, по словам испанских властей, не предусмотрена законодательством.
Пересмотра дел в судах, для «полноценной реабилитации» репрессированных, в последние годы добивались многие общественные организации Испании.
Хавьер Гомес, журналист:
Хавьер Гомес: Люди хотят, чтобы их реабилитировали по суду при жизни. Этим людям 85-90 лет. Они мечтают дожить до того дня, когда их честное имя будет полностью восстановлено. Для них это очень важно.
Виктор Черецкий: Не уступило правительство требованию общественности и в отношении грандиозного пантеона диктатора Франко, который находится в 50 километрах к северу от Мадрида в так называемой Долине Павших.
Подобно египетским фараонам, диктатор позаботился о своей усыпальнице еще при жизни: в скале был вырублен грандиозный храм. Над скалой установлен 100-метровый крест, который виден за десятки километров. При храме-пантеоне Франко основал монастырь бенедиктинцев. Они ежедневно служат молебен над могилой диктатора, расположенной у самого алтаря.
Учитывая, что усыпальницу строили в течение почти двадцати лет политические заключенные, многие из которых погибли на каторжных работах, депутаты испанского парламента предложили в свое время создать в Долине павших музей жертв диктатуры, а останки диктатора перезахоронить на кладбище.
Эмилио Сильва, президент Ассоциации за восстановление исторической памяти:
Эмилио Сильва: Испанцам, особенно молодому поколению, почти ничего не известно о преступлениях франкизма. Наша задача восстановить историческую память. Ведь до какого цинизма доходили фашисты в своей репрессивной политике! К примеру, в 50-ые годы прививку от полиомиелита делали только детям «благонадежных» граждан, а другие – болели этой страшной болезнью. Об этом и других преступлениях нельзя забывать!
Виктор Черецкий: Однако, правительство, явно опасаясь негативной реакции консервативной оппозиции в парламенте, не пошло на радикальные меры. Так, монумент в Долине павших останется нетронутым и монахи по-прежнему будут служить ежедневно мессу на могиле диктатора.
Единственное нововведение, которое предусматривает закон, это запрет на проведение на территории монумента политических митингов. Дело в том, что ежегодно в день смерти Франко 20 ноября здесь собираются испанские ультра-правые. На своих митингах они проклинают демократию, масонов, анархистов, евреев, коммунистов и, вообще, всех, кто не является ортодоксальным фашистом.
Одновременно проект закона предусматривает ликвидацию франкистской символики – обычно это изображение ярма и стрел –испанской свастики - на принадлежащих государству зданиях, если эта символика не представляет художественную ценность. Что касается частных или муниципальных зданий, то вопрос о сохраняющейся на ней символах тоталитарного режима решают соответственно частные владельцы и муниципальные власти. Вопрос о названиях улиц, до сих пор носящих имена деятелей диктатуры, тоже должен решаться в мэриях, хотя государство настоятельно рекомендует сменить подобные названия.
Эмилио Сильва:
Эмилио Сильва: Чтобы достичь в стране подлинного примирения, надо сначала добиться справедливости для всех. Пока все льготы - у победителей в гражданской войне, то есть у франкистов. К примеру, их погибшие давно перезахоронены на кладбищах за государственный счет. А мы самостоятельно занимаемся поиском останков республиканцев - нам никто в этом до сих пор не помогал. Без справедливости примирение невозможно.
Виктор Черецкий: Надо также отметить, что новый Закон не дает, как того требовали многие испанские демократы, исторической оценки фашистской диктатуры. Испания является единственной страной Западной Европы, где тоталитарный режим никогда не был осужден официально. Более того, все попытки осудить этот режим в парламенте наталкивались в последние 30 лет на жесткое сопротивление консервативной оппозиции.
Кстати, даже нынешний весьма умеренный проект закона вызвал у консерваторов в лице Народной партии крайне негативную реакцию. Ее лидер Мариано Рахой заявил, что «закон может растеребить прежние раны».
Мариано Рахой: Я думаю, что правительству следует заниматься вопросами, которые действительно беспокоят людей, ведь большинство испанцев не желает ревизии истории, не желает говорить о республике, о Франко, поскольку это ничего им не дает. Нынешнее решение правительства лишь создаст проблемы там, где их не было.
Виктор Черецкий: Одним из вопросов исторической памяти является перезахоронение останков великого испанского поэта Федерико Гарсия Лорки, который был расстрелян в начале гражданской войны и похоронен в братской могиле. О желании правительства перезахоронить поэта заявила министр культуры Кармен Кальво.
Он был расстрелян франкистами в ночь с 18 на 19 августа 1936 года вместе с еще тремя жителями Гранады. Трагедия произошла недалеко от этого города в местности под названием Источник слез.
Исследователь творчества Лорки ирландский литературовед Иэн Гибсон:
Иэн Гибсон: Сегодня мы вспоминаем великого испанского поэта и все невинные жертвы тоталитарных режимов, о которых ни в коем случае нельзя забывать, ведь народ, забывающий свое трагическое прошлое, обречен на его повторение.
Виктор Черецкий: В случае с Лоркой решение должно быть принято на уровне правительства. Свое согласие на эксгумацию должны дать, по меньшей мере, три министерства – здравоохранения, юстиции и охраны окружающей среды, поскольку захоронение находится на территории природного заповедника.
