Программу ведет Андрей Шарый.
Андрей Шарый: В 65-ую годовщину со дня рождения писателя Сергея Довлатова в Театральном центре имени Мейерхольда в Москве состоялись два события, организованные Международным фондом Сергея Довлатова. Издательство "Махаон" представляло книгу журналистских текстов Довлатова, которые он писал в эмиграции для газеты "Новый американец", а театр "Практика" устроил вечер по прозе Довлатова с участим известных актеров, а также друзей и коллег Довлатова.
О творчестве Сергея Довлатова и об актуальности его книг для сегодняшней России я беседовал с известным московским культурологом, публицистом и телеведущим Александром Архангельским.
В 90-е годы о Довлатове говорили, как о культовом писателе для российской читающей публики. Что-то изменилось или по-прежнему этот статус за Довлатовым сохраняется?
Александр Архангельский: Я не знаю, культовый ли это писатель. Но совершенно точно, что это совершенно живой писатель. Его обаяние никуда не исчезло. Другое дело, что растворился в истории слой, который ориентировался на Довлатова, это слой поздней советской интеллигенции. Миф о Довлатове создавала именно его читательская аудитория. Мифа больше нет. Сам писатель, его обаяние в его книгах, оно остается. Как всегда бывает, ту или иную литературную и не только литературную фигуру выносят на поверхность исторического процесса, потом она чуть-чуть смещается в бог, ничего страшного для писателя в этом нет.
Андрей Шарый: Как вы считаете, при всем при том, что вы говорите, актуальность Довлатова для сегодняшней России существует в его произведениях или это все-таки уже, скорее, историческая литература?
Александр Архангельский: У Довлатова есть одно удивительное свойство, которое, с моей точки зрения, редко у кого есть, - это чувство свободы, которое пронизывает все его книги. Это грустное чувство. Он писатель, с одной стороны, невероятно веселый, а с другой стороны писатель столь же невероятно грустный. Но, тем не менее, это чувство, вне которого Довлатова нет и быть не может. Он смотрит на мир глазами абсолютно свободного человека и это делает его очень актуальным, потому что от чувства свободы в России слишком многие сегодня готовы отречься, я имею в виду даже не власть, я имею в виду людей, которые когда-то были гуманитарно ориентированными, а сегодня готовы стать в любую секунду обывателями, готовы забывать о сладости свободы. Вот это чувство сладости свободы у Довлатова присутствует в полной мере.
Андрей Шарый: Вы сказали о том, что время чуть отодвинуло прозу Довлатова на обочину. Но в то же время говорите, что забывается вот это чувство свободы. Здесь нет противоречия никакого?
Александр Архангельский: Фигура Довлатова была отчасти (во время перестройки это часто случалось со многими людьми, про которых долго никто ничего публично не говорил) чуть-чуть мифологизирована. Сегодня это обычный большой русский писатель. Обычный большой русский писатель. То, что в его прозе присутствует качество, от которого отрекаться не следует, это совершенно другая история.
Андрей Шарый: Как вы считаете, в российский лексический обиход войдет понятие вновь "диссидентский писатель", исходя из тех социальных процессов, которые в России происходят, или это уже навсегда за спиной?
Александр Архангельский: Я надеюсь, что никаких диссидентских писателей больше не будет. Что касается книжек, то их и пишут, и читают, и издают безо всякой оглядки на внешнеполитические обстоятельства. Я думаю, что эта ситуация будет сохраняться, по крайней мере, до тех пор, пока книжки не будут издаваться многомиллионными тиражами, я имею в виду хорошие книжки. А это нам, я боюсь, не грозит.
Андрей Шарый: Почему именно литература и свободное слово остается таким заповедником свободомыслия: нет ни телевидения свободного, в политике российской происходит то, что там происходит. Почему литература?
Александр Архангельский: Литература - это самая технологичная и всех медицинских ресурсов. Я прошу прощения за такой сложный набор слов. Объясню, что я имею в виду. Телевидение нуждается в огромных вложениях для того, чтобы картинка была яркая. Кино нуждается в невероятных деньгах для того, чтобы сюжет был хорошо реализован отличным режиссером, сыгран великолепными актерами. А книжка, в общем, нуждается только в некотором количестве свободного времени и воле к творчеству. Ну, можно встать пораньше, потом целый день работать на чуждого дядю, но книжку можно написать без оглядки на переговорный процесс, ни с кем не нужно договариваться о том, чтобы писать хорошую книжку. И я уверен, что литература в этом смысле, она такая очень легкая, она дает возможность ту, которую не дает ни телевидение, ни кино, ни газета.
