Отмечая 170-летие Репина, российская пресса ставит его в один ряд с Пушкиным, считая первым и лучшим национальным живописцем. К сожалению, за границей, особенно в Америке, об этом далеко не все знают. Скажем, на весь энциклопедический музей Метрополитен приходится ровно один холст нашего классика (чудный портрет Гаршина).
Между тем ситуация могла бы радикально измениться, если бы Репин попал за океан, как это случилось с его “Бурлаками” во время уже легендарной выставки Russia! в Музее Гуггенхайма.
Тогда, осенью 2005-го, о чем в эти тревожные дни я вспоминаю не без ностальгии, весь Нью-Йорк обклеили афишами с "Незнакомкой" Крамского. Величественную спираль Гуггенхайма от вестибюля до чердака заполнило отечественное искусство, начиная с икон и кончая Куликом. Но зрителей больше всего привлекала середина – то, чего они не видели: передвижники. Прежде всего – "Бурлаки на Волге". Очевидный гвоздь выставки, репинский холст вызвал оживленный интерес и неожиданную реакцию. Доброжелательный критик назвал картину "гибридом Микеланджело с фоторепортажем", простодушный – "повседневной сценкой из русской жизни". Но самую проницательную оценку этого хрестоматийного для нас полотна я услышал от одного юного зрителя.
В тот будний день в музее была толпа, сплошь состоящая из школьников. К Репину очередь была длиннее, чем к туалету. Отстояв свое, я оказался наедине с бурлаками, если не считать отставшего от экскурсии негритенка лет восьми. Насмотревшись на картину вдосталь, он смерил меня взглядом и, решив, что я подхожу для вопроса, смело задал его:
– Никак не пойму, мистер, – сказал он, – which one is Jesus?
Не найдя Христа, я пересчитал одиннадцать бурлаков и нашел, что они и впрямь напоминают апостолов: грубые, сильные люди, живущие у воды и объединенные общим делом.
Репина, впрочем, интересовали не универсальные, а национальные проблемы. В бурлаках он искал родную экзотику и собирался в экспедицию, словно Ливингстон в Африку: "Caмyю бoльшyю тяжecть в мoeм чeмoдaнe cocтaвляли cпиpтoвки, кacтpюли и зaкyплeнныe в дocтaтoчнoм кoличecтвe мaкapoны, cyшки, pиc и бucквиты "Aльбepт". Мы exaли в дикyю, coвepшeннo нeизвecтнyю миpy oблacть Boлги, гдe, кoнeчнo, ничeгo пoдoбнoгo eщe нe знaли”.
Характерно, что вместо припасенных книг Писарева и Тургенева художники взялись за "Илиаду". Попав на Волгу, Репин обнаружил, что образование лишает нас прямого доступа к той вневременной, доисторической ментальности, где хранятся национальные архетипы. Надеясь найти их в бурлаках, Репин, как позже Блок, назвал русских "скифами" и изобразил первобытной ордой. В этом нет ничего обидного, ибо, скованные общей уздой, они, вопреки ей, сохранили предельное своеобразие черт. У Репина все бурлаки – разные. В этом их главное достоинство и разительное отличие от оседлых мужиков, из поколения в поколение зарывающих жизнь в землю.
Так "хоровая", как тогда говорили, картина Репина стала самым известным в России групповым портретом. Стасов увидал в бурлаках страждущий народ. Достоевский был в этом не уверен: первые двое, показалось ему, почти улыбаются. Гиляровский, тянувший лямку на Волге как раз в то же время, когда Репин писал там бурлаков, видел в них детей Пугачева и внуков Разина и считал их самыми свободными людьми в России.
Какая же может быть воля в рабском труде? Те, кто помнят "стройотряды" с их надрывным обиходом, знают, что такой труд, освобождая от лишнего и сложного, обнажает человека до жил, костей и нерастворимого экзистенциального остатка. В труде, как в футболе, сразу видно человека и сколько он стоит.
Вот почему бурлаки Репина – всех статей и мастей. И работают они по-разному. Одного лямка смиряет, другого – бесит, третьего – морит, четвертому – не мешает курить, пятому – набивать трубку. Но всех – и это лучшее в картине! – подчиняет общее волновое движение, которое медленно, упорно и верно побеждает течение великой реки, навязывая ей свою волю.
Пьянящий ритм труда, рвущее мышцы напряженное усилие есть предназначение тела, следовать которому теперь взялись культуристы всех стран и народов.
