Пишет русская, живущая в Германии, занимается научной работой, преподает: "Когда я первый раз попала в Дрезден, на Пражской улице, самой красивой в довоенной Европе, стояли кромешные советские пятиэтажки. Подарок СССР. Единственная мысль была: наказали меня. Не у немцев, а у меня отняли эту улицу. Подробности бомбежек страшные. Тела обгоревших людей съеживались до размеров куклы. Живых почти не осталось…Что делать с вояками, они находятся по ту сторону культуры. Им ее не жалко, за ненадобностью".

Наверное, у всякого, кто впервые оказывался в Дрездене, была минута, когда он был готов сказать то же самое. Потом наступали другие минуты. Немцы сопротивлялись упорно и умело. Тот факт, что они бились в собственной столице, а не сдались хотя бы на подходах к ней, говорит сам за себя. На это обычно отвечают, что бился не народ, а его армия, будто она – не часть народа и могла бы столь долго держаться, если бы народ захотел прекратить войну. Как ни верти, союзникам пришлось иметь дело не только с лучшей армией всех времен и народов, а со всем населением великой страны. Оно сознавало, что натворило.

В Германии не было ни одной семьи, которая не извлекла бы выгод из завоевательных походов. Cолдатские посылки с салом шли в Рейх до последнего дня оккупации Украины. Чтобы победить такой народ на его земле, его надо было деморализовать, а не просто разбить его армию. Тотальную войну первым объявил он, этот народ, устами своих вождей.

Почему союзники бомбили спальные районы больших городов? Потому что там был сосредоточен немецкий рабочий класс, немецкая рабсила – лучшая в мире. Где героически трудились эти люди? На заводах. На каких? Правильно: на военных. Что изготовлялось на этих заводах? Дрезден разнесли, потому что это именно Дрезден, о чем должен был сразу узнать каждый немец, и он-таки узнал, и это не подняло его боевой дух. Союзное командование (вояки) в такой войне обязано было думать только о том, как убить больше немцев и потерять меньше своих. Трумэн обязан был спросить своих генералов, сколько американцев убьют безумно храбрые и жестокие японцы, если не сбросить на них пару сверхбомб.

"Наказали меня". Да, меня тоже. Но кто наказал? Наказали немцы. Уникальную улицу Дрездена отняли не у них, а они у себя – они, которые так содержательно дожили и так хорошо довоевались до того, что пришлось тысячам "летающих крепостей" целый год из ночи в ночь разгружаться над их прекрасными, полными культурных и прочих ценностей, городами. "Разгружаться" – слово Черчилля из его письма Сталину. Страшно подумать, как сопротивлялось бы – и как еще долго! – население крупных немецких городов, если бы их не превратили в развалины, если бы они оставались целыми, чистыми, зелеными.

"Кромешные советские пятиэтажки" в этих городах – подарок немцев самим себе. В 1953 году мой классный руководитель Иван Степанович Пелых рассказал мне, что воевал танкистом, заканчивал капитаном в Берлине. Весной 1945-го его часть шла по бетонке на выручку своим, попавшим в трудное положение. Шла на предельной скорости. Впереди показалась растянувшаяся на неизвестно какое расстояние колонна немцев-беженцев. Женщины, дети, старики. "Я доложил командованию. А свернуть некуда, обочины заминированы. Мне поступил приказ: скорости не сбавлять. Мы закрыли люки. Под гусеницами чавкало".

Учитель рассказывал это почему-то не классу, а мне,14-летнему подростку, – видимо, потому что я был интеллектуал, писал стишки о борьбе за мир. У Пелыха был слабый сипловатый голос, рассказывал он бесстрастно и совсем не по-учительски: без малейшей назидательности, как равному. Может быть, ему хотелось, чтобы именно я, сочинитель, понял его правильно. Сейчас мне кажется, что я понял его правильно. Впереди шел тяжелый бой. Погибал личный состав Советской армии. Срывалось выполнение боевой задачи. Немецкое население было выгнано на эту бетонку не капитаном Пелыхом с его танкистами, не чернокожим сержантом Джоном с его мотоциклистами, а их, этих немок и немцев, мужьями, женихами, братьями, сыновьями.

Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны, особенно – спустя десятилетия. Вот солдаты входят в сопротивляющийся город. Идут по улице с оружием наизготовку. Идут, как положено, парами, Один смотрит, не спуская глаз, вправо, другой – влево. Смотрят не только глазами – каждой клеткой своего существа. Огонь открывают на любое шевеление кустика, занавески на окне, на малейший шорох ветки. Солдат (вояка) не может знать, чья рука коснулась занавески, детская или мужская. Он обязан стрелять, потому что это нужно для выполнения боевой задачи. Кстати, в уличном бою в более выгодном положении оказывается не тот, кто засел в доме, а тот, кто идет по улице, ибо у него на долю секунды больше времени, чтобы выстрелить – не надо отодвигать занавеску. Это объяснил мне один бывший гвардии рядовой. Мы с ним обсуждали очередную заметку об американских солдатах (вояках), где-то убивающих детей.

С негодованием пишут о том, как союзники бомбили Нормандию. В некоем из ее прелестных городков располагалась немецкая военно-морская база. После одного налета погибли до десятка немцев и полторы тысячи местных жителей. Энциклопедии сообщают, как союзники испытывали в боевых условиях изобретенный под конец войны напалм. Первое испытание было 17 июля 1944 года во время налета ВВС США на немецкий склад топлива в Кутансе, Франция. Тихий курортный городок, в него настойчиво зазывают сегодня русских. И опять же. Французы не просто сдались немцам, по сути, без боя. У них после этого образовался дружественный Гитлеру режим. Первое лицо этого режима было потом приговорено к смерти. Именно оно, кстати, ввело в обиход слово "коллаборационизм" в положительном смысле – сотрудничество с победителем. Таким образом, население Франции, с точки зрения союзного командования, было вражеским резервуаром человеческого материала под названием "народ-коллаборант".

Английский генерал, пославший разбомбить немецкую базу на земле такого народа, не мог точно знать, сколько продлится война. Она с его участием длилась уже 5 (пять) лет. Больше всего на свете ему хотелось, чтобы она закончилась как можно скорее. Был бы у него миллион самолетов, а не тысяча-другая, он послал бы этот миллион, и у него полезли бы глаза на лоб, если бы ему сказали, что через семь десятилетий его кто-то будет клеймить за эту операцию. Разумеется, чувства нынешних высокообразованных и гуманных гостей Дрездена делают им честь, и сколько угодно случаев, когда их претензии к воякам всех времен и народов более чем правомерны.

Анатолий Стреляный – писатель и публицист, ведущий программы Радио Свобода "Ваши письма"

Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции