Ссылки для упрощенного доступа

«Война с террором» или «война цивилизаций»? Книжное обозрение. «Чего хотят террористы?», Фильм Спайка Ли о трагедии Нового Орлеана, Песня недели, «Все – в семье». Позитивная психология объясняет, как братья и сестры помогают вам стать счастливым, «Картинки с выставки» Бабушка Мозес: примитивная живопись и наивная музыка







Александр Генис: События последнего месяца – пятая годовщина трагедии 11 сентября, речь Папы Римского с критикой джихада и последующие за ней извинения Ватикана, наконец, бурная перепалка на трибуне ООН – заставили Америку еще раз трезво обдумать и трезво обсудить ход Войны с террором.


Хотя это словосочетание прочно вошло в словарь 21-го века, оно не перестает вызывать нарекания дальновидных политиков. Дело в том, что война с террором указывает на методбоевых действий, но ничего не говорит о тех, кто его применяет, не дает представления о противнике. В сущности, это все равно, что говорить «война с пушками» или «окопная война». За этой семантической нелепостью стоит вполне реальная геополитическая угроза. С самого начала, прямо с 11 сентября, все боялись, что война с террором приведет к «войне цивилизаций». Ведь главная цель террористов заключается в том, чтобы выдать свою экстремистскую тактику за идеологию. Они пытаются развязать апокалиптическую битву исламского Востока с христианским Западом. Иначе говоря, разыграть заново карту крестовых походов. Стремясь к такому исходу, террористы всех мастей представляют себя монолитной силой. Об этом пишет в важной статье, опубликованной в «Журнале стратегических исследований», Дэвид Килкуллен:



Диктор: Исламские экстремисты всего мира жаждут выдать себя за объединенный фронт одной войны с Западом. Мираж такого глобального джихада – оружие их пропаганды. Соответственно, Запад должен приложить все усилия для того, чтобы рассматривать террористов и бороться с ними по отдельности, научившись различать оттенки в происхождении каждой группы, их составе, целях и тактике.



Александр Генис: Конечно, автор намекает на самую старую батальную мудрость: «Разделяй и властвуй». Обычная черно-белая логика традиционной войны, - говорит Килкуллен, - подбивает нас разделить всех на врагов и друзей, но, если мы хотим добиться мира, то нам, как он пишет, «нельзя сваливать своих противников в одну кучу». Однако именно это происходит каждый раз, когда политическая риторика вынуждает политиков, начиная с президента, делить мир надвое.


Отчасти, тут виновата сложная и противоречивая природа стоящей перед нами угрозы. Как пишет в своей колонке обозреватель «Нью-Йорк Таймс» Дэвид Брукс, даже через пять лет после 11 сентября мы не добились ясных ответов на простые вопросы: с кем и почему мы воюем.



Диктор: Вместо этого – какофония теорий, пытающихся объяснить явление на мировую сцену экстремистов либо религиозными причинами, либо идеологическими, либо историческими, либо – комбинациями всех трех факторов. Между тем, только четкая дефиниция врага определяет наш ответ на угрозу.



Александр Генис: Пока мы не поймем, с кем, собственно, сражаемся, - заканчивает свою мысль Брукс, - в нашем распоряжении есть, как он выражается, «только теория хаоса в человеческом воплощении».


Распутать клубок воинственных групп, объединенных сегодня одним расплывчатом термином «террористы», может помочь амбициозная и очень своевременная книга Луизы Ричардсон с провокационным названием: «Чего хотят террористы».


О ней рассказывает ведущая нашего «Книжного обозрения» Марина Ефимова.



ЛУИЗА РИЧАРДСОН. «ЧЕГО ХОТЯТ ТЕРРОРИСТЫ»



Марина Ефимова: Само по себе название этой книги может вызвать протест. Исторический опыт подсказывает, что ОДНИ террористы хотят политических или социальных преобразований, другие наслаждаются ощущением силы и власти, которые дает насилие, третьих возбуждает риск и эпатаж, четвертые любят причинять ближним физические страдания и прикрывают эту патологию благородными мотивами, пятые – просто балбесы, которых можно подбить на что угодно... И это еще далеко не все варианты. Однако подзаголовок книги несколько меняет ее ракурс – «Как понять врага и уменьшить опасность». Действительно, речь в книге идет не о том, как понять желания нынешних террористов и помочь их исполнить, а о том, как эффективней обезопасить от них мир:



Диктор: «Как все террористические организации, Аль-Кайда состоит из индивидуумов, отверженных обществом, и из многочисленных групп сочувствующих. Как во всех подобных движениях, лидеры Аль-Кайды используют легитимную идеологию. А поведение ее членов (опять же, как и в других террористических организациях) определяется, в основном, или жаждой мести, или жаждой славы, и очень сильно зависит от реакции врага».



Марина Ефимова: Ричардсон считает, что политика президента Буша снабдила Аль-Кайду как раз теми компонентами, которые нужны для ее процветания: американские средства массовой информации обеспечили ей всемирную известность, а преувеличенная реакция правительства дала, якобы, оправданный повод для мщения:



Диктор: «Провозгласив войну терроризму, Белый Дом классифицировал проблему Аль-Кайды как ВОЕННУЮ проблему, справляться с которой должен Пентагон. Это решение идет вразрез со всем недавним опытом УСПЕШНОЙ борьбы с терроризмом. Я имею в виду такие примеры, как британские операции в Малайзии в 50-х годах, проникновение перуанских полицейских сил в организацию «Сияющий путь», подавление (или, во всяком случае, ослабление) курдской организации П KK турецким правительством и включение в политическую систему лидеров Ирландской ИРА путем тесной кооперации двух правительств: в Лондоне и в Дублине. Все эти примеры имеют много общего: они велись преимущественно не военными, а полицейскими и секретными службами при постоянной координации с другими государственными институтами, включая армию, юридическую систему, местные власти и местные бизнесы. Правительства всех этих стран пришли к общему пониманию, что их главная задача - отделить террористов от той группы, в которой они базируются. А это, в свою очередь, означало кооперацию с умеренным слоем недовольных, которые могли разделять многие взгляды террористов, но отвергать их методы».



Марина Ефимова: Луиза Ричардсон, ныне преподаватель Гарвардского университета, имела личный опыт знакомства с террористической организацией. В юности ее, студентку Дублинского университета, убедили вступить в политическое крыло Ирландской Освободительной Армии (ИРА). Освободившись из этой ловушки, Ричардсон стала заниматься организацией семинаров и так называемых «военных игр» с участием историков, политиков, бывших террористов и активистов политических движений. Правда, рецензент ее книги, профессор Института мировой истории Мартин Уолкер, отмечает фундаментальную разницу между Аль-Кайдой и Ирландской Освободительной Армией:



Диктор: «ИРА – европейская организация, с христианскими корнями. Её целью была национальная независимость, и её лидеры хотели бомбами проложить себе путь к столу переговоров. Самоубийц среди них не было - с одним исключением: Бобби Сэндс умер во время голодной забастовки. По контрасту, Аль-Кайда – нигилистическая группа, не имеющая объектов для обсуждения, и её идеология ПРОСЛАВЛЯЕТ самоубийственные акции. Поэтому многие считают, что ее членов остается просто уничтожать, как бешеных собак».



Марина Ефимова: Однако Ричардсон уверена, что ничего уникального в Аль-Кайде нет. Поэтому и к ней применимы те же методы, что и к другим группам террористов. При этом она убедительно демонстрирует не действенность военной антитеррористической стратегии Буша, которую она разделяет на три типичные фазы.



Диктор: Первая фаза – драконовы меры при почти полной общественной поддержке. Вторая фаза – поляризация общества и появление в нем антивоенно настроенных либералов, к позиции которых остальные относятся почти как к предательской. И третья фаза, когда большинство осознает (как сейчас осознал даже министр обороны Рамсфельд в отношении Ирака), что военные действия создают новых террористов быстрее, чем возможно убить или нейтрализовать прежних».



Марина Ефимова: «Если бы американские политики внимательно читали послания Осамы бин Ладена, - пишет Ричардсон, - то они увидели бы, как естественно сам он применяет ленинскую тактику «разделяй и властвуй», используя в своей риторике каждое несогласие между Вашингтоном и его европейскими союзниками». И Ричардсон предлагает использовать ту же тактику, в частности, пойти на секретные переговоры с идеологом Аль-Кайды Айманом аль-Завари, который недоволен ставленником Осамы бин Ладена в Ираке, убивающим шиитов, чтобы спровоцировать гражданскую войну. Или найти подход к другим диссидентам Аль-Кайды. В доказательство своей позиции Ричардсон приводит интересный пример из истории борьбы с ирландскими террористами, когда британские секретные службы так мощно раскололи их движение, что был период, когда ирландские боевики убивали больше своих единомышленников, чем англичане.


Для меня же главным выводом из книги Ричардсон было убеждение в том, что для того, чтобы бороться с террористами (и даже для того, чтобы рассуждать о террористах), надо гораздо больше знать о них и ни в коем случае не смешивать их в одну толпу.



Александр Генис: Когда знаменитый афро-американский кинорежиссер Спайк Ли сразу после урагана Катрина посетил Новый Орлеан, он сказал, что такой он себя представлял Хиросиму после атомной бомбы. Год спустя город все еще залечивает раны, пока вся страна пытается придумать, как сохранить Новый Орлеан от подобных ударов в будущем. Самый фантастический, хотя, как утверждают инженеры, вполне осуществимый план предлагает не больше не меньше, как изменить постоянно блуждающее русло Миссисипи, заставив реку найти себе иной более благоприятный для расположения города исток.


Конечно, как только заходит речь о повороте рек, у меня возникают всякие соображения о человеческой гордыне. Тем более, что и нынешнее плачевное состояние Нового Орлеана отнюдь не только следствие непреодолимых сил природы…


Впрочем, Спайк Ли, снял свою подробную, почти эпическую и, то же время, очень эмоциональную ленту не о природе, а о человеке, не о буйстве Катрины, а о социальных последствиях урагана, о том, кто виноват в беде. Но, кроме этого – обвинительного - пафоса, в картине есть и другой план. Как сказал режиссер, он хотел сделать фильм об уникальном духе города, о его непобедимом характере и неистребимом юморе. «Новый Орлеан, - сказал Спайк Ли, - самый необычный город в Америке». Такое признание, - добавил он, - немалого стоит, ибо оно исходит от коренного ньюйоркца.


У микрофона – ведущий «Кинообозрения» «Американского часа» Андрей Загданский.



Андрей Загданский: Четырехсерийный фильм знаменитого американского режиссера Спайка Ли, который по-русски правильнее перевести как «Когда прорвало дамбы», это 4 картины, посвященные урагану Катрина, который обрушился в первую очередь на Луизиану. И в первую очередь фильм посвящен трагедии, которая произошла в Новом Орлеане. Фильм не только идет по телевизионному каналу НВО, но был недавно представлен на фестивале в Венеции и также совсем недавно на фестивале в Торонто.


Фильм огромный, масштабный и исключительно болезненный. Болезненный потому, что он подрывает уверенность или то самое чувство безопасности, которое каждый живущий в Америке в той или иной степени испытывал. В какой-то степени он напоминает мне мое собственное состояние, когда взрывался Чернобыльский реактор. Все знали, что советская власть не безупречна, но никто не отдавал себе отчет, что она до такой степени не безупречна, до такой степени беспомощна. Она была порочна, но ее неспособность помочь и протянуть руку тем, кто нуждается в помощи, была ужасна в те времена. И нечто аналогичное, в другом масштабе, в другом континенте, в другой стране произошло с Новым Орлеаном.



Александр Генис: Главное – болезненность этой ситуации. Я помню, как мы все следили за последствиями урагана, и больше всего удивляло то, что это могло произойти в Америке, потому что все привыкли воспринимать Америку как страну, в первую очередь, безопасную. У нас есть ощущение защищенности в Америке, и то, что в Новом Орлеане произошла такая трагедия, не естественная трагедия, не трагедия урагана, а трагедия последствий, то, что страна не справилась с ними, это, конечно, удар по самолюбию американцев.



Андрей Загданский: Бесспорно. И не только политический удар, но и удар, выходящий за пределы политического спектра этого события. Конечно же, фильм очень критический по отношению к администрации Буша, названы конкретные люди, губернатор Луизианы, в первую очередь, конкретный глава так называемого агентства, который должен был заниматься спасением этих несчастных людей. Фильм состоит из нескольких частей, картина рассматривает несколько главных, принципиальных этапов. Одна из них – почему лопнули дамбы? Почему они были так плохо построены? Ведь концепция такова, что в городе все отдавали себе отчет, что эти дамбы не выдержат никакого серьезного урагана. Даже категория 3 была бы для них смертельна. Новый Орлеан находится ниже уровня моря. И находится он тоже по определенным причинам. Здесь есть некий экологический дисбаланс. Когда строился и развивался Новый Орлеан, они вывозили песок и сбрасывали его в океан. Это было связано и с развитием самого города, и с портовой частью, и с нефтедобычами. Потому что вокруг Нового Орлеана находится, как вы знаете, много нефтяных вышек.



Александр Генис: То есть Новый Орлеан сам выкопал себе яму.



Андрей Загданский: Совершенно верно, сам выкопал себе экологическую яму. Во всяком случае, не Новый Орлеан, а те люди, которые принимали решение, распоряжались, как будет развиваться город. Поэтому, в конечном итоге, такое неестественное расположение города - он оказался ниже уровня моря. И дамбы играли критическое значение, потому что если поднимается уровень воды, они его не удержали, и город оказался затопленным. То есть погиб город не от урагана, а от человеческой непредусмотрительности.



Александр Генис: Во-первых, город не погиб. Я все время хочу напомнить себе и другим, что Новый Орлеан не погиб. Это метафора, это гипербола, преувеличение, которое не оправдано никаким образом. Новый Орлеан продолжает жить и будет жить, как бы ни печальны были последствия урагана. В городе уже прошел карнавал, и французский квартал, самое сердце города, самая красивая его часть, она сохранилась и, в общем, при всей трагичности ситуации не следует ее преувеличивать.



Андрей Загданский: Вы знаете, ситуация трагичная, и ее можно преувеличивать. Спайк снимал фильм совсем недавно, мы по-прежнему видим кварталы и части города абсолютно заброшенные, неубранный мусор. Состояние совершенно катастрофическое. Но то, что вы говорите о карнавале, напоминает мне один из лучших эпизодов фильма. В этом году Mardi Gras , знаменитый февраль месяц, всего лишь прошло 6 месяцев после страшного урагана, и карнавал происходит. И это совершенно потрясающее зрелище, какая сила жителей города и сила желающих поддержать город, которые приезжают в город на карнавал, чтобы провести точно так же замечательно время, как люди проводили его десятилетиями подряд, приезжая на Mardi Gras в Новый Орлеан. И это то же самое зрелище, пусть меньшего масштаба, пусть оно ограничено только французским кварталом, но это замечательный эпизод.



Александр Генис: Я помню, какие дискуссии были по поводу карнавала. Многие говорили о том, что это не уместно. Я считаю, что праздник всегда уместен, потому что Новый Орлан - это город, который, в конце конов, придумал веселые похороны, джазовые похороны.



Андрей Загданский: Эта амбивалентность этого похоронного процесса, который сделал Новый Орлеан таким знаменитым, использован замечательно в фильме. Как вы понимаете, ни один фильм о Новом Орлеане не может обойтись без джазовых музыкантов. И многие из них главные персонажи этого фильма. Они рассказывают, что произошло с ними, с их близкими, они пишут музыку. Один из людей, который пережил ураган и потерял дом во время урагана, написал музыку к фильму. Они подробно рассказывают, что же такое похороны по-новоорлеански, когда сначала несут покойника и играется трагическая, драматическая музыка, а потом, в определенный момент, все поворачивается в другую сторону и превращается в веселье, в праздник жизни. И вот точно так же сделаны похороны Катрины. В конце фильма едет катафалк, они везут гроб, написано на катафалке «Катрина», звучит веселая музыка, идут музыканты. Все это выглядит ужасно, потому что они идут по разрушенному ураганом городу. Но в какой-то определенный момент начинается этот совершенно сумасшедший джазовый ритм, они меняют шаг и все блестит, все сверкает, и в этом есть самая большая надежда для Нового Орлеана. Во всяком случае, в фильме.



Александр Генис: Значит ли это, что фильм оптимистический?



Андрей Загданский: Мне трудно его назвать оптимистическим. В нем есть огромное уважение к тем людям, которые пережили это, и в которых есть силы и желание отстоять и вернуть городу то лицо и то качество, каким он был, вернуть то, что было. И если это назвать оптимизмом, то, да, в этом фильме есть оптимизм.



Александр Генис: Песня недели. Ее представит Григорий Эйдинов.



Григорий Эйдинов: Сегодня вышел новый альбом пионера и ветерана рок-н ролла Джерри Ли Льюиса под названием, которое можно перевести как «Последний, оставшийся в строю». Лучше название для этого диска трудно придумать. Сейчас вы услышите одну из импровизационных записей, сделанных в 1956 году в легендарной студии «Сан» Элвисом Пресли, Каром Перкинсом, Джонни Кешем и Джерри ли Льюсом. В таком составе легендарные музыканты больше никогда уже не играли. Позже эти импровизации назвали «Драгоценным квартетом». Пресли умер в 1977 году, Перкинс в 1998, а Кеш – в 2003. Джерри Ли Льюису сейчас 70 лет. Хотя трудно было представить, что из всех тогда присутствующих именно Льюис будет последним, оставшимся в живых. Один из самых ярких и сумасбродных родоначальников рок-н-ролла, Джерри Ли Льюис прожил жизнь полную пьянства, наркотиков и скандалов. Иногда даже с применением огнестрельного оружия. Будучи еще подростком, Джерри Ли Льюис придумал свой собственный музыкальный стиль, смешав ритм блюз с буги-вуги, церковным пением и кантри. За эту музыку его выгнали из семинарии, где он учился. После этого Льюис начал музыкальную карьеру, которая складывалась блистательно, пока не оборвалась в 1957 году, когда стало известно, что он женился на своей 16-летней кузине. Потом было еще немало скандалов и происшествий, из-за которых карьера Льюиса никогда полностью не восстановилась. Однако сам Льюис не переставал записывать новые альбомы и гастролировать. В 1986 году Льюиса, одним из первых, приняли в Зал Славы рок-н-ролла. Его новый альбом записывался пять лет. Он состоит из 21 композиции - в каждой по легендарному гостю. Началось все с того, что Льюис попросил своего старого друга Мика Джаггера поучаствовать в записи одной из песен. Узнав про это, другие знаменитые музыканты начали спрашивать, почему их не пригласили. В конечном итоге, в записи участвовали такие люди, как Ринго Стар, Эрик Клэптон, Биби Кинг и Брюс Пинкстон. Но это не альбом дуэтов. Многие здесь просто играют или подпевают. Здесь главный герой явно Джерри Ли Льюис. Элвис Пресли как-то сказал, кстати, что если бы он умел играть на пианино как Льюис, он бы перестал петь. Итак, первый великий дикарь рок-н-ролла - Джерри Ли Льюис. Песня с простым названием «Рок-н-ролл».



Александр Генис: «Американский час» уже не раз обращался к исследованиям новейшей в психологии дисциплине - науке о счастье. Сегодня у нас тоже пойдет речь об этой важной для всех материи. Но сперва – преамбула.


В анналах позитивной психологии фундаментальную роль играет «проект Гранта» (названный так по организации, финансировавшей исследование). Ученые поставили грандиозный эксперимент, чтобы выяснить на практике, как каждому из нас прийти к желанному результату - счастливой старости, ощущению удачно прожитой жизни.



Диктор: Психологи отобрали группу выпускников Гарвардского университета, состоящую из 173 здоровых полноценных белых мужчин. И это значит, что такие факторы, как расовая или половая дискриминация, были сразу исключены. Диплом престижного университета обеспечивал всем привилегированные условия. Каждые пять лет ученые (несколько поколений психологов, работавших в проекте Гранта) обследовали эту группу, пока полвека спустя в печати не появились результаты опыта, который должен был ответить на вопрос «Как быть счастливым».



Александр Генис: Выводы ученых были одновременно и неожиданными и банальными. Многие факторы, которые считались определяющими для достижения «эмоционального здоровья», оказались отнюдь не так важны. Так, например, уровень «счастья» мало зависит от успешности карьеры или размеров благосостояния. Другое открытие состоит в том, что трудное детство - разведенные родители, сиротство, ранние психологические травмы - не играют особой роли в старости. А ведь считалось, что детство жестко детерминирует сознание взрослого человека. Но психологи проекта доказали, что человек - существо с огромным запасом приспособляемости: за пятьдесят лет любые детские горести растворяются.


Куда менее понятен другой вывод исследователей. Важнейшим положительным фактором оказалась близость к брату или сестре в юности. Те, кто поддерживал с ними хорошие отношения, получили запас моральной стойкости в зрелом возрасте. Чтобы понять механизм этого явления, ученые выделили в специальную отрасль психологии «науку о братьях и сестрах». Я попросил Владимира Гандельсмана подготовить по материалам американской прессы отчет о достижениях этой дисциплины.



Владимир Гандельсман: Итак: наши родители растят вас, мы женимся или выходим замуж. Все это формирует нашу личность. Но, оказывается, ничто так не формирует нас, как взаимоотношения с братьями и сестрами. Так считают современные ученые, двигающие относительно новую науку. В течение долгого времени ученые пытались выяснить, что определяет нашу индивидуальность, по крайней мере - что превалирует в формировании нашей личности. То и дело раздавался возглас «эврика!» - наши родители, особенно мать, гены, наши сверстники и т. д. Между тем ответов на вопрос было не меньше, чем вновь и вновь возникающих вопросов. Постепенно в круг рассмотрения вошло влияние братьев и сестер. Действительно, наши родители в какой-то момент остаются в стороне, наши супруги появляются сравнительно поздно, а вот наши братья и сестры сопутствуют нам на протяжении всей жизни. С малых лет они - соучастники всего, что с нами происходит: они наши сподвижники, хранители наших тайн, наши соперники и мучители, советчики, объекты зависти или гордости.



Александр Генис: Ну, это мне из науки понятно. Вспомнить только полуживой трофейный велосипед со сваренной шеей, который мне достался по наследству от моего слишком спортивного старшего брата...



Владимир Гандельсман: Действительно, до сегодняшнего дня подобные исследования были довольно примитивны и ограничивались стереотипами, вроде: старшие - соперники, младшие бунтуют, средние более или менее растеряны, разрываясь между старшими и младшими. Но сегодня исследования много шире. Например, они предлагают такой вопрос: почему вражда между двумя детьми из одной семьи может иметь благоприятные последствия? Вы можете на него ответить?



Александр Генис: Если исходить из исторического опыта, то молодость обычно воинственна. Поэтому взаимоотношения примитивных групп почти всегда враждебны. Греческие города постоянно воевали друг с другом. Так же вели себя русские княжества и индейские племена. Но там, где вражда, там и неизбежные попытки ее устранения. Может быть, вражда – залог взросления и вразумления?



Владимир Гандельсман: Почти так. Но все выводы покоятся на четких статистических данных. Для исследователей был неожиданностью тот факт, что дети (братья и сестры) проводят вместе очень много времени. Дети до 11 лет – 33% свободного времени, - и это гораздо больше, чем с друзьями, родителями, учителями и даже – наедине с собой. Более того, подростки, которые уже начинают свой собственный путь, – до 10-17 часов в неделю, и это очень много, если учесть их занятость в школе, спорт, сон и прочее.


Психолог из Питтсбургского университета Дэниэл Шоу пишет:



Диктор: В целом родительская роль похожа на роль врачей, тогда как сестринско-братская – на роль медсестры или нянечки в палате, то есть – на ежедневную роль. И здесь возникает много сближающих и много конфликтных моментов. Дети от 3 до 7 лет, оказывается, конфликтуют 3-4 раза в час, те, что помладше – и того чаще, каждые 10 минут. Наблюдения над одними и теми же детьми на протяжении нескольких лет, сначала дома, а затем в школе, показали, что все домашние навыки переносятся в школу, и наиболее конфликтные дети проявляют свой характер и в классе. Конечно, есть и другие влияния, но это наиболее сильное и не исчезающее изо дня в день.



Владимир Гандельсман: Это постоянство отношений – важнейший опыт для дальнейшей, взрослой жизни, когда отношения определяются равенством сторон – будь то на работе или в браке. В качестве братьев и сестер в детстве мы можем кипеть, драться, но затем мы оказываемся в одной спальне и наступает примирение, выражается ли оно в битве подушками, в играх, – не важно, – в чем-то, что снимает конфликтное напряжение. Каким-то образом это происходит и во взрослых отношениях, когда, скажем, шутка разряжает напряженную обстановку на работе или в семье. Истоки этого – в детстве, в отношениях между равными партнерами, братьями и сестрами.


Другой вопрос: если вы не являетесь маменькиным фаворитом, может ли это быть преимуществом?



Александр Генис: Я думаю, что это может послужить к пробуждению мысли того, кто в загоне. Это было бы естественно. Фавориту и стараться не надо.



Владимир Гандельсман: А кстати, знаете ли вы происхождение слова «фаворитизм»? Ведь этот термин восходит к библейскому преданию о свете, озарившем Иисуса Христа на горе Фавор и указавшим апостолам на божественную суть их учителя. «Фаворский свет» несет духовную наполненность и интеллектуальную предпочтительность, а из этих двух составляющих возникает преображенная личность фаворита как воплощение ума, просвещающего озарения и духовной красоты.



Александр Генис: Интересно! Но какое это отношение имеет к динамике внутрисемейных семейных отношений?



Владимир Гандельсман: Прямое. В многодетных семьях весьма существенная проблема – фаворитизм. Родители тщательно это скрывают, чувствуют свою вину, но это есть. Экзальтированная мать, которая прочит своему сынку будущность великого музыканта, отец, обожающий свою дочь... Может быть, это не столько вина родителей, сколько эволюции? Семья есть союз в борьбе за выживание, с родителями, принимающими на себя заботу о детях, которые генетически их продолжают, – и те, и другие делают все возможное в борьбе за существование, они не хотят, чтобы их съели дикари и хищники. Так и по сей день. Ресурсы, однако, ограничены. Экономические средства, виды работ, даже любовь и привязанности имеют свои пределы.



Александр Генис: Понимаю! В родителях, помимо их воли, то есть совершенно иррационально, запрограммирован такой совершенно рациональный расчет: в кого из детей имеет больший смысл вложиться. В кого, так сказать, себя инвестировать.



Владимир Гандельсман: Ну, все не так просто, столетия цивилизации и социума способствовали развитому сопротивлению этому жестокому импульсу и даже перенаправлению его в обратную сторону: в сторону больных и обделенных детей, – но первоначальный инстинкт тянет в свою сторону, – к лучшим и одаренным. Исследования статистически подтверждают фаворитизм.


65-70% родителей, где есть подростки, отдают предпочтение кому-то одному, в большинстве случаев – старшему. Более того, дети это прекрасно чуют и знают. И говорят примерно так: «Что ж, различное отношение к нам имеют свой резон, потому что он старший, или – потому что мы мальчик и девочка... И вот тут о преимуществах слабого. Слабая сторона умеет использовать фаворитизм в своих целях, умеет извлечь из этого пользу. Примитивный пример: тот, кто не в фаворе, говорит фавориту: «Почему бы тебе не попросить маму сходить с нами в кино? Она ведь тебе никогда не отказывает...» Есть и более глубокий уровень, и это то, о чем Вы сказали. Ущемленный в своих правах обычно печальнее и глубже, он более склонен к размышлению, которое, возможно, и начинается с вопроса: «Я не такой стоящий, а, собственно, почему?»



Александр Генис: Но и в нашей взрослой жизни разве все не так? В нас возникает та же подростковая зависть, когда шеф отдает предпочтение коллеге? Что стимулирует у обойденного желание выработать новую и более разумную стратегию поведения.



Владимир Гандельсман: Верно, но вот еще один вопрос: Ваши братья и сестры – лучший (или нет) пример для подражания? Как было у Вас? Ваш брат шел по Вашим стопам? Он копировал Ваше поведение? Или наоборот – отталкивался от него?



Александр Генис: Ну, у меня с моим старшим братом было по-разному. Сперва я за ним, потом – он за мной, теперь каждый сам по себе.



Владимир Гандельсман: Младшие повторяют мимику и всякие достоинства старших. Старшие подстрекаемы к чему-то новому, потому что не хотят выглядеть такими же, какими их уже изображали. Более сложный обратный случай – не подражания, но отталкивания, стремления к другому, – феномен, который психологи называют де-индефикацией.


Де-индефикация не только формирует личность, но – что гораздо важнее – отвращает от опасного и рискованного пути. По наблюдениям психологов девочка, чья старшая сестра стала матерью-подростком, пойдет по ее пути с вероятностью в 4-6 раз большей, чем в обычной ситуации. То же - с пьянством и курением. Поэтому разрушение шаблона очень важно, и оно происходит по неожиданным причинам – не по причине ранней какой-то мудрости, но скорее из стремления быть другим.



Александр Генис: То есть, это - преднамеренный выбор другого пути: не лучшего, но именно другого? Интересно! И похоже на мою ситуацию.



Владимир Гандельсман: Интересно и влияние друг на друга разнополых детей в смысле выбора супруга/супруги в их дальнейшей взрослой жизни. У разнополых детей момент де-индефикации выражен еще сильнее. Мальчики стремятся в большей степени к независимости и соревновательности, девочки направлены в сторону чувствительности, услужливости, что ли. И по ходу роста эта разнонаправленность усиливается. Но когда все вырастают, дистанция уменьшается. Мальчики, росшие со старшей сестрой, и девочки, росшие при старшем брате, оказываются много коммуникабельней с противоположным полом и ведут себя гораздо органичней и естественней, словно бы переняв те черты, которых они в детстве избегали, увлеченные де-индефикацией…



Александр Генис: Володя, мне кажется, что, помимо собственно научной информации, в этой теме присутствует явная агитация в пользу деторождения. И это значит, что наш разговор особенно важен и для тех, кого волнует демографическая ситуация в России, население которой вновь сократилось и составило сейчас рекордно низкую численность в 142 миллиона человек. Вот уж, где братьям и сестрам не хватает друг друга…



Владимир Гандельсман: Да, пусть будущих матерей в России вдохновляют не только обещанные государством 20.000 долларов за второго ребенка, но и то, что братья и сестры помогают друг другу усваивать социальные понятия и роли, то подбивая друг друга на какие-то действия, то от чего-то удерживая. Они являются, так сказать, совестью друг друга. Современная наука убедительно показывает, что двое и больше детей в семье – явление бесспорно благоприятное для развития личности.



Александр Генис: Сегодняшний выпуск «Американского часа» завершит наша ежемесячная рубрика «Картинки с выставки».



Когда я недавно выступал перед читателями в московским книжном магазине с тавтологическим названием «Москва», разговор случайно зашел о выставке «Россия!» в нью-йоркском музее Гуггенхайм, которую я не устаю хвалить всем, кому придется.


- Эта экспозиция, - сказал я, - открыла глаза американцам на фигуративную русскую живопись.


- Неужели американцы такие дураки, - спросила меня одна женщина, - что не знают Репина или Васнецова?


- Ну, а вы, - ответил я, - можете назвать имя хотя бы одного американского художника Х1Х века?


В зале повисло неловкое молчание, и я подумал, что отчасти в этом виноват и наш «Американский час». В рубрике «Картинки с выставки» мы, конечно, постоянно говорим об американских художниках. Но обычно это мастера авангарда – Поллак, О. Кифи, Раушенберг, де Кунинг, Лихтенстайн, Энди Уорхол.


Между тем, в Америке всегда существовали интересные направления более традиционной живописи, но их отодвинул в тень успех художников-абстракционистов, тех самых, что так раздражали Хрущева. Боюсь, что не без его влияния в России до сих пор считают, что американское изобразительное искусство исчерпывается абстрактным экспрессионизмом, этой знаменитой, но, конечно, далеко не единственной школой.


Чтобы исправить этот перекос в сознании, мы постараемся почаще обращаться к выставкам художников, сохранивших более тесную связь с действительностью, какой бы странной она иногда ни казалась. Так, сегодня мы расскажем о бесспорно самой знаменитой художнице Америки, которую Америка почти официально признала своей бабушкой. Ее все так и звали – Бабушка Мозес.


Чтобы попасть на выставку Бабушки Мозес, нам придется отправиться в живописный городок на северо-западе необъятного штата Нью-Йорк – в Куперстаун. Его так назвали не в честь жившего здесь писателя, а по имени его отца, основавшего город. Что, конечно, логично. Помимо огромного озера и индейских преданий, эти места известны двумя музеями. Один, в котором бывают все туристы, посвящен бейсболу - считается, что эту игру здесь придумали. Другой музей, в котором я никого не застал, рассказывает о творчестве Фенимора Купера. Этой осенью в городе объявилась третья достопримечательность – передвижная выставка, представившая 38 картин Бабушки Мозес.



Диктор: Анна Мэри Роберстон Мозес родилась в 1860-м году на самом севере штата Нью-Йорк, неподалеку от деревни Орлиный Мост. Тут она провела всю свою долгую жизнь - батрачила, вышла замуж, родила десятерых детей, скопила денег на собственную ферму, вела обширное хозяйство, похоронила мужа, и, наконец, в 1935-м году, в возрасте 76 лет впервые взяла в руки кисть.



Александр Генис: Мозес занялась живописью, когда не смогла больше доить коров. Ее наивные картинки, перерисованные с рождественских открыток, украсили витрину местной бакалеи, где их обнаружил нью-йоркский арт-дилер. Первая выставка в манхеттенской галерее Отто Каллира произвела фурор. Крестьянские пейзажи Бабушки Мозес очаровали Америку, где она быстро стала знаменитостью.


Бабушка Мозес рисовала ностальгические фантазии, фермерскую утопию, жизнь как постоянный праздник. Свои работы она делила по временам года. Лучше всех ей удавалась зима. Писать снег, оставляя нетронутой большую часть картины, казалось ей забавным трюком, и она без устали сочиняла зимние сюжеты.


Один такой пейзаж, который мне посчастливилось купить у ее внука, висит передо мной в кабинете. На нем – ухоженное поместье с раскрашенным в шахматную клетку домом, красными – вермонтскими – амбарами, и множеством запряженных двойками саней, на которых катаются то ли хозяева, то ли гости. Все это выписано с предельной тщательностью и любовной добротностью. Мозес начинала писать с неба и шла к земле, вырисовывая детали под дороге, чтобы не оставлять ничего на потом. Как всегда, в атмосфере картины витает праздник: чувствуется, что Рождество то ли скоро будет, то ли вот-вот прошло. Короче – деревенские каникулы. Я никогда не жил на ферме и не могу себе толком представить сельские будни и праздники. Но, глядя на картину Мозес, я понимаю, почему американцы считают, что она нарисовала им родной дом, и почему они называют ее «бабушкой нации».


Критики говорили, что во всем виноват эскапизм - в эпоху депрессии, когда началась слава Мозес, стране нужна была идиллия, где можно спрятаться от бед и страха. Но мне больше по душе теория Бахчаняна, который резонно утверждает: только наивные художники не знают, что такое кризисы. Для авторов-примитивов, - говорит Вагрич, - искусство всегда в зените. Они пишут картины так, как будто сами придумали живопись.


Когда Бабушке Мозес президент Эйзенхауэр вручил медаль за достижения в области искусства, пенсионерки Америки раскупили все краски в магазинах. Но второй Мозес так и не появилась.


Да, умерла она в 1961-м году, дожив до 101-го года. Соломон, итак мы поговорили о том, что такое примитивная живопись, что такое наивная живопись. Но что такое наивное музыка? Есть ли такое понятие?



Соломон Волков: Есть. Хотя понятие наива в музыке нужно применять с большой осторожностью. Натан Миронович Мильштейн любил говорить, что на скрипке ты можешь всю жизнь проучиться музыке и только потом ты выяснишь, что это ни на что не годится. А в живописи - брешь, начинаешь малевать и сразу все понятно.



Александр Генис: Это сильное преувеличение, но, тем не менее, наивные художники действительно существуют.



Соломон Волков: А все-таки невозможно в музыке начать самовыражаться, прямо подойдя, условно говоря, к мольберту, потому что просто нужно научиться ноты писать. Как другой ученый говорил, что музыка это без дураков, это ноты нужно знать.



Александр Генис: Кстати Маккартни не знает нот, и ничего.



Соломон Волков: Я всегда с большим подозрением отношусь к такого рода легендам, относительно того, что Маккартни не знает нот. У меня всегда почему-то подозрение, что это связано с пиаром и с проекцией какого-то имиджа. Но, тем не менее, можно говорить даже и в музыке о людях, которые, может быть, культивируют такую наивность. И вот одним из таких композиторов, которые, безусловно, культивировали такую наивность, хотя и могли писать сложнейшую музыку, был американец Джон Кейдж, знаменитый авангардист, который учился у самого Шёнберга в Лос-Анджелесе. Но в 1948 году он увлекся известным сознательным примитивистом и наивняком французом Сати, устроил в Северной Каролине, в знаменитом Лак Маунтен Колледж серию из 25-ти ежедневных получасовых концертов в честь Сати. И тогда же написал произведение для фортепьяно (можно эту музыку играть и на арфе), которое называется загадочным образом «В пейзаже». Что он под этим подразумевал, он никому не объяснил, но тогда же эту музыку он показал, и под нее танцовщица выступала. То есть это была такая небольшая сцена и это подражание Сати, подражание такому сознательному примитиву и наиву…



Александр Генис: Это культивировал Сати во Франции задолго до этого.



Соломон Волков: А Кейдж воспринял это через большую временную дистанцию. Потом он стал писать абсолютно авангардную, заумную и очень малодоступную музыку. А это прелестная чисто наивная фортепьянная музыка, которая может доставить удовольствие любому, даже самому неискушенному человеку.



Другой образец такой чистой и наивной музыки - это вальс Валерия Гаврилина, композитора, которого я очень хорошо знал, когда я учился в Ленинграде. Я пришел в интернат при консерватории, а он как раз удалился оттуда, забравши с собой нашу старшую воспитательницу Наталью Евгеньевну Штейнер, в качестве жены. И она так и прошла с ним весь его жизненный путь, который завершился в 1999 году и очень способствует сейчас посмертному изданию записей Гаврилина. И вот на одной из таких сравнительно недавних записей я нашел прелестный вальс Гаврилина из его балета «Анюта», поставленный в 82-м году на телевидении на сюжет чеховской «Анны на шее». Этот фильм прославился, получил массу премий, и балет даже зажил своей самостоятельной жизнью и время от времени ставится в разных местах, когда в нем танцевала замечательная Екатерина Максимова. А музыку эту составили. Причем первый вариант оркестровал Леонид Десятников, тогда еще никому не известный. Поэтому его версия, как чересчур изысканная, была отвергнута. И вот этот прелестный наивный вальс Гаврилина прозвучит в исполнении ансамбля «Концертина». Это тоже аранжировка.



И, наконец, последний образец наивной музыки - это песня американской композиторши Робин Холком, называется она «Окно». Это первая строчка - «Окно, сквозь которое не проходит свет» - как бы дает настроение всему. Это такая квазиимпровизция. Сама Робин Холком, очень красивая женщина, сидит за фортепьяно, играет и напевает эту песню.



Партнеры: the True Story

XS
SM
MD
LG