Александр Генис: Век, особенно с такой богатой культурой и такой трагической историей, как ХХ, - естественная мера и подходящая дистанция, чтобы рассмотреть сегодняшний день в дальней перспективе и адекватном историческом контексте.

“История, - сказал Марк Твен, - никогда не повторяется, но она часто рифмуется”.

Особенно в последнее время - опасное время Украинского кризиса, когда пугающая тень 1914 года падает на все, о чем мы говорим и думаем.

Итак, в эфире - очередной выпуск нашего культурно-исторического цикла:

1914 - век спустя:

парадоксы и аналогии

Вопросы, которые передачи нашего цикла задают прошлому, звучат так:

Что было?

Что стало?

Что могло бы быть?

(Музыка)

Александр Генис: В дни годовщины столетия Первой мировой войны журналисты подсчитали, что вышло на сегодняшний день 25 тысяч книг и статей, посвященных одной теме — началу этой войны. 25 тысяч текстов, авторы которых пытались и пытаются, понять, как могла произойти эта чудовищная катастрофа. В связи с этим Сергей Шмеман, он работает в «Нью-Йорк Таймс», очень известный историк и журналист русского происхождения, пишет о том, что каждая годовщина войны неизбежно воспринимается в контексте сегодняшних событий. И тень сегодняшнего дня отбрасывается на прошлое, на то, что было сто лет назад. Согласны вы с этой мыслью?

Соломон Волков: Да, безусловно. Вы знаете, мне кажется, поскольку я слежу за развитием современных политических событий, что политики, которые, вообще говоря, не очень склонны читать книги по истории и вспоминать о том, что было сто лет тому назад, в данной ситуации, все время оглядываются на то, что произошло сто лет тому назад.

Александр Генис: Почему?

Соломон Волков: Потому что уж больно символизм силен этой столетней годовщины. И потому, что все сейчас приходят к выводу: если бы тогдашние столетней давности политики, которые руководили странами, ввязавшиеся в итоге в этот братоубийственный конфликт, если бы те политики были бы более прозорливыми, более осторожными, более мудрыми, более сдержанными, всего можно было избежать. Это была небезнадежная ситуация, если бы эти политики обладали не всеми этими качествами, а хотя бы частью из них, то этой страшной бойни, которая изменила лицо мира, каким мы его знали, знаем, не произошло бы.

Александр Генис: Есть книжка Нила Фергюсена, известного британского историка, которая так и называется «Почему началась Первая мировая война», она объясняет, что войны не должно было быть. Ничего фатального в этом конфликте не было, не было безвыходной ситуации, как, скажем, во Вторую мировую войну, которая явно произошла потому, что раз Гитлера не остановили в 1938 году, то в 1939 году война была неизбежна.

В Первую мировую войну ничего такого не было. В последнее время я только и делаю, что читаю разные исторические книги, потому что пытаюсь понять, как такое могло произойти. Мы ведь сейчас живем опять на пороховой бочке и опять с ужасом ждем трагических катаклизмов. И точно так же чувствовали себя люди в 1914 году, они тоже знали, что живут на пороховой бочке, они ждали войны много лет. Это для них не было неожиданностью, несмотря на то, что когда она произошла, то оказалось неожиданной, но тем не менее, к этому готовились давно. Но почему это случилось? Да потому что никто, - ни одна страна - не представляла себе, что ее ждет. Ни один генерал не знал, какова будет эта война. И это, по-моему, самая страшная ошибка Первой мировой войны. Потому что во главе каждой армии стояли люди, которые либо не воевали вовсе, либо воевали совсем в других войнах, и не представляли себе, что такое настоящая война индустриальной эпохи.

Соломон Волков: Порывались попробовать, какой будет вот эта новая, как им представлялось, интересная война, где они смогут использовать какие-то уже появлявшиеся к тому времени новые технологии. Это, к сожалению, всегда бывает, это я из личных наблюдений вывожу, что войны во многом стимулируются военными парадоксальным образом для того, чтобы опробовать те наработки технические, которые существуют, они хотят их опробовать на практике. Они профессионалы своего дела, их в первую очередь интересует: а вот мы давай проверим. Вспомните американские бомбы атомные, которые были брошены на Хиросиму и Нагасаки. Во многом это решение было принято для того, чтобы опробовать в реальной ситуации существующие технологии.

Александр Генис: Я никогда с вами не соглашусь! Это было сделано только потому, что если бы не были бы сброшены атомные бомбы, то погиб бы еще один миллион американцев, не говоря уже об огромных потерях японцев. Это хорошо известная статистическая проекция, составленная после чудовищно кровопролитной борьбы за Окинаву. Ни один американский президент не согласился бы на такое решение. Я знал американских ветеранов, которые всегда считали, что их жизнь спасли эти атомные бомбы.Так что тут я с вами не согласен. Но я понимаю, о чем вы говорите: войну провоцировало само присутствие мощного оружия, которое было у каждой страны. Например, корабли, никогда в мировой истории не было такого могучего флота, который, как оказалось, не имел никакого влияния на исход Первой мировой войны, если, впрочем, не считать британской блокады Германии

Соломон Волков: Военная авиация, которая была в зародыше, пулеметы. Химическое оружие тоже чесались руки применить, иприт, например, который частично и был применен.

Александр Генис: Все это было с точки зрения военных хорошо задумано и плохо исполнено. Весь только потому в августе 1914 все приветствовали войну, что все знали, что она должна кончиться к Рождеству. Каждая сторона, будь то Франция или Германия, они твердо знали, как они победят. Во французской армии существовала только одна концепция: атака. Французский генштаб исповедовал такую теорию: французы по своей природе не могут защищаться, у них такой силы галльский дух, что они всегда будут атаковать, поэтому никакой защитной тактики у них не было. Они не были готовы к стратегическому отступлению, они не были готовы к тому, что произошло на самом деле. Они думали, что война произойдет быстро, ясно и на коне - как при Наполеоне.

То же самое с немцами. Вот вы говорите о новой технике, но главное техническое оружие войны были не бомбы, не самолеты, не корабли, а железная дорога. Немцы, у которых была самая густая железнодорожная сеть, рассчитали, сколько нужно солдат, сколько нужно времени и сколько нужно вагонов, чтобы завоевать Францию. На все про все должно было уйти шесть недель. У них каждая минута была подсчитана, они точно знали, сколько колес, сколько осей должно быть у того или иного поезда. И именно это погубило планы Первой мировой войны. Она всем представлялась быстрым конфликтом, кровавым, страшным, но быстрым. Тут главное слово “быстрый”, потому что каждая страна мечтала о блицкриге, каждая страна представляла себе, что в конечном счете все решат люди на конях кавалерии: молниеносно прискачут и завоюют.

Сперва так и происходило с немцами, которые действительно дошли до Парижа. Они шли точно по графику - день в день. Но тут произошла известная битва на Марне, битва, которая остановила немцев.

Вы знаете, я как классический шпак, никогда не был в армии, но очень люблю военные музеи, в каждой стране я посещаю национальные военные музее. В том числе недавно я побывал в Париже в военном музее при Доме инвалидов. Господи, какой это замечательный музей! Так вот, главный экспонат там — это знаменитые красные такси. Один из самых живописных эпизодов Первой мировой войны связан с тем, что когда шла битва на Марне, а это предместье Парижа, с фронта уже видны был парижские шпили, то французам не хватало подкреплений. Французы подвозили войска на такси. В конечном счете, говорят, что именно это переломило ход битву. Так или иначе, известно, что таксисты мужественно под пулями возили туда солдат, но потом не забыли взять деньги за проезд — это тоже по-французски.

Битва на Марне, в сущности, закончила ту Первую мировую войну, которую все ждали. С нее началась другая война, та война, которой раньше никогда не было — начались окопы. Окопная стадия войны и была самой страшной. С тех пор война в том представлении, в котором она существовала раньше, кончилась, уже не было идеи решающих атак с шашкой наголо, уже не было мифологии благородного боя, где все зависит от мужества солдат.

Соломон Волков: Во Вторую мировую еще пытались продолжать традицию кавалерийского наезда.

Александр Генис: И это было ужасно - вспомним, поляков-кавалеристов. Главная трагедия Первой мировой войны заключалась в том, что военные понятия не имели, что с ней делать. Ни одна страна, ни один генерал не знал, как выйти из ситуации безнадежного пата, когда в окопах сидят миллионы людей и не знают, что делать, четыре года не знали, что делать. Потому и убили эти миллионы людей, что никто не знал, как выйти из этого положения. Окопная жизнь навсегда изменила наше представление о любой жизни, потому что окопы и стали самым страшным воспоминанием. Знаете, существует такая серия книг, посвященных войнам разных периодов. Так вот, выпуски о Первой мировой войне посвящены окопам, в них описывается подробно окопная жизнь. Оказывается, у каждой страны были свои окопы, отражающие национальную ментальность. Например, немецкие окопы были самые аккуратные, они были самые ухоженные, в окопах издавалась даже газета. Там ставились спектакли, там обязательно должна была идти какая-то культурная жизнь. То же самое у англичан и французов. Конечно, окопный опыт произвел сильное впечатление на культуру. Мы знаем, что лучшие книги о Первой мировой войне — это книги об окопах. В том числе - «На Западном фронте без перемен» Ремарка, наверное, лучшая книга на эту тему.

Соломон Волков: Безусловно. Окопная жизнь с тех пор, после Первой мировой войны, как вы справедливо сказали, стала темой сначала для литературы, потом для кино. Наше представление о том, что такое окопная жизнь, мы в основном черпаем из кинофильмов. Но мне кажется, что в этом смысле Первая мировая война может быть даже превзошла Вторую, которая была более кровопролитная чем Первая, но которая действительно развивалась в пространстве в гораздо большей степени, чем Первая.

Александр Генис: Это - чисто техническая проблема. Ведь что происходило: атака и защита были в разных положениях. Дело в том, что защита была очень сильна, потому что атаковать против пулеметов не пойдешь, но они-то и шли именно против пулеметов, генералы гнали миллионы людей против пулеметов. Атакующие не были защищены, и именно поэтому атака всегда была обречена на поражение. Поэтому так трудно было прорвать линию обороны и выйти из этой патовой ситуации. Кстати, один из политиков, который это понимал, был Черчилль, который всячески продвигал идею танка - именно танк должен был прорвать оборону.

Но, знаете, когда мы говорим о том времени, мы все время пытаемся проникнуть в сознание тех людей. Они же не знали конца. Как и мы не знаем, что будет дальше с кризисами нашего века, мы тоже не знаем, что будет через четыре года. Когда началась Первая мировая война, все шли воевать точно так же, как они шли сражаться в наполеоновские войны или в Крымскую войну. Они представляли себе, что война будет продолжением того, что было. Может быть больше будет солдат, может быть, больше будет поле сражения, но в принципе война будет той же самой. Никто не знал, как это будет на самом деле.

Проникнуть в это сознание, в ментальность тех людей очень трудно. Но есть способ узнать этих людей лучше - с помощью стихов. Ведь поэзия — это и есть фотография момента, фотография души, переживающей тот или другой момент в истории. В прошлом выпуске нашего мемориального цикла мы стали впервые читать стихи 1914 года. И сегодня я предлагаю продолжить эту практику.

Соломон Волков: Я предлагаю сделать вот что: давайте мы отметим сегодняшний наш выпуск стихами, которые посвящены одному конкретному событию. Одним из героев первых месяцев Первой мировой войны стал бельгийский король Альберт, и его Бельгия как страна, которая первой пала жертвой германской агрессии. Давайте мы прочтем два стихотворения русской поэзии, которые посвящены именно Бельгии и королю Альберту.

Александр Генис: Наверное, надо маленькое примечание сделать. Почему? Что значила судьба Бельгии для страны? Дело в том, что Бельгия была нейтральной страной, и нейтралитет ее должны были гарантировать великие державы. Не напоминает вам все это сегодняшнюю историю с Украиной? Германия, Франция и Англия гарантировали нейтралитет Бельгии. Именно поэтому Бельгия спокойно себя чувствовала, потому что великие державы должны были ее охранять. Германия нарушила этот нейтралитет, именно поэтому Англия вошла в войну, ибо она не могли устраниться от своей обязанности. Знаете, это настолько все похоже на нынешнее время, что я боюсь продолжать эту мысль. Так или иначе, немцы сказали бельгийцам: вы не сопротивляйтесь, мы вам потом отдадим Бельгию после войны, а пока мы ее оккупируем. Но король Альберт сказал, что бельгийцы будут мужественно сражаться, так, как должны сражаться люди за свою землю. Бельгийская часть война была очень кровавой, потому что немцы решили запугать бельгийцев - они впервые применили карательную тактику, расстреливали заложников, сжигали деревни, они уничтожали все на своем пути. Чтобы блицкриг удался, считали они, нужно запугать противника. Это привело, конечно, к прямо противоположным последствиям, потому что Бельгия не только сопротивлялась, но там началась отчаянная партизанская война, и бельгийцы до конца войны мужественно сражались против немцев. Конечно, вся эта история поразила цивилизованный мир. Давайте вспомним, кем были немцы в то время. Это - самый образованный народ, у них лучшая школьная система, лучшая наука, лучшая культура, лучшие ученые. И что сделали эти самые немцы? Они сожгли библиотеку в Лувене. В Лувене была лучшая библиотека Европы. Оксфорд и Лувен — это были два университетских города, которые хвастались своими библиотеками, там были уникальные старинные манускрипты. И немцы, люди высокой культуры, сожгли эту библиотеку. И вот тогда и появился образ новых гуннов, которые уничтожают все на своем пути, в том числе и культуру. И в стихах, которые мы прочтем, все это отразилось. Поэтому обратимся к поэзии.

Соломон Волков: Я прочту стихотворение Федора Сологуба, которое называется «Утешение Бельгии» и которое было сочинено, вероятно, в самом конце сентября 1914 года: дата под ним 1 октября. Из него стали знаменитыми строчки: «Прежде, чем весна откроет ложе влажное долин, будет нашими войсками взят заносчивый Берлин». И традиционно в трудах по истории Первой мировой войны и реакции культуры на эти события эти строчки приписываются самому Сологубу, якобы Сологуб предсказал, что так будет. На самом деле важно всегда прочесть все стихотворение целиком. Сологуб был не дурак, он был учитель гимназии, историю знал хорошо, не собирался влезать со своими предсказаниями. Он оформил очень ловко это предсказание — это не он, Сологуб, его делает. Сейчас я прочту стихотворение, чтобы было понятно, в чем дело.

Есть в наивных предвещаньях правда мудрая порой.

То, чему поверит сердце, совершит народ-герой.

Вот Сивилла развернула книгу тёмную судеб,

И прочла одну страницу в книге той гадалка Тэб.

Соломон Волков: И дальше идут слова гадалки, а не Сологуба.

«Прежде чем весна откроет ложе влажное долин,

Будет нашими войсками взят заносчивый Берлин,

И, награбленной добычей поживиться не успев,

Злой народ, который грабит, испытает Божий гнев».

Соломон Волков: Тут кончается цитата из гадалки Тэб, и Сологуб уже продолжает от себя.

О герой, народ бельгийский! Испытаний час настал.

Вся земля взята врагами, и Антверпен крепкий пал,

И спешат к союзным ратям утомлённые полки.

Кто измерит, сколько в душах славных рыцарей тоски!

А в Берлине ликованье, песни, смех, колокола,

И толпа опять победой и пьяна, и весела.

Но я знаю, не трепещет дух Альберта короля.

Он свободными увидит скоро милые поля.

Уж плетёт ему победа вечный лавровый венец.

Он торжественно вернётся в свой разграбленный дворец.

На полях, омытых кровью, розы мира расцветут,

И к его державе светлой Кёльн и Ахен отойдут.

Только правда — путь к победе, только верность — верный щит.

Так наивность предвещаний, так и мудрость говорит.

Александр Генис: Интересно, конечно, что уже здесь поэт на всякий случай перекроил географическую карту, решив, кому что отдать. Поразительно, как все тогда мыслили картами: каждый знал какой кусок земли, нужно ухватить от соседа.

Соломон Волков: Кстати, здесь его предсказание, тут он уже от себя предсказывал относительно Кельна и Ахена, не сбылось.

Александр Генис: Кельн на севере, Ахен на юге, то есть он хотел всю Германию. Конечно, понятно, почему - это самое начало войны, в это время шло наступление русских войск в Восточной Пруссии. Мысль о падении Берлина витала в воздухе. И все потому что русские войска очень быстро мобилизовались, гораздо быстрее, чем думали немцы. Русские войска наступали с большой скоростью, захватили большую часть Восточной Пруссии. Поэтому стихи исполнены такой ликующей эмоцией стихи.

Соломон Волков: Но стихи хорошие.

Александр Генис: А сейчас с хочу прочитать стихотворение Игоря Северянина. С ним странная история, его часто и много презирают, потому что считается, что это он салонный, поэт вымученный, поэт жеманный, китчевый, как теперь говорят. Но я Северянина люблю, мне всегда нравился Северянин, потому что когда китч откровенен, когда китч назойлив, когда китч утрирован, то он обладает особой эстетической выразительностью. Северянин считается антиподом Маяковского.

Соломон Волков: Они так себя и позиционировали оба.

Александр Генис: Правильно, для нас это отманикюренный поэт Северянин. На самом деле он был поэтом-изобретателем таким же, как Маяковский. Поэтому его надо рассматривать в том же контексте. Мы часто забываем о том, кто с кем рядом стоял, а это очень важно. Писатели всегда появляются вместе, гурьбой.

Соломон Волков: И соперничают друг с другом.

Александр Генис: Конечно, чем и продвигают искусство. Итак, «Поэза о Бельгии». Обратит внимание на жанр.

Соломон Волков: Он создатель этого жанра в русской поэзии — поэза.

Александр Генис: Совершенно верно. И как бы жеманна эта форма ни казалась сегодня, тогда она была новаторским шагом.

Вере Вертер

Кто знает? – ты явь или призрак?

Ты будешь ли? есть ли? была ль?

Но лик твой прекрасный нам близок,

В котором восторг и печаль…

Волшебница! ты златодарна:

Твоих городов карусель,

Под строфы Эмиля Верхарна

Кружа, кружевеет Брюссель…

Не верим – не можем! не смеем!-

Что в брызгах снарядовых пен,

Смертельно ужаленный змеем,

Сгорел бирюзовый Лувэн…

И чей это шепот crescendo

Сверляющий умы и сердца,

О бегстве народа в Остендэ,

Где будет начало конца?

О, город прославленных устриц,

И пепельно-палевых дюн,

И волн голубеющих шустриц,-

О, город, трагичний канун!..

Ужель затерялась тропинка,

Тропинка туда, под уклон,

В укромный приют Метерлинка,

Дающего сладостный сон?…

Дождя светозарные нити

Сулят плодородье опять…

Помедлите, нежно усните,-

Не надо, не стоит бежать!..

Нам нужно дружнее сплотиться,

Прияв твой пленительный плен,

О, Бельгия, синяя птица

С глазами принцессы Малэн!..

1914. Октябрь

Петроград

Александр Генис: Обратите внимание, что эти стихи — гимн той самой Бель Эпок, Прекрасной Эпохе, которую прервала война. Здесь есть весь набор знаковых культурных имен и вещей, которые были на устах того поколения. Это и Верхарн, и кружева Брюсселя, и Метерлинк, который был кумиром всего поколения, и даже устрицы из Остенде, где действительно лучшие устрицы в Европе. Таким образом стихотворение кажется реквием о той Европе, которой уже нет. Но Северянин еще не знал этого. Тогда, в октябре 1914 года он думал, что вот-вот все вернется, но вместо этого Европа залегала в окопы.

(Музыка)

Александр Генис: Наш “Американский час” завершит традиционная рубрика «Волков рекомендует».

Соломон Волков: Я предлагаю сегодня в этой рубрике отметить 80-летие со дня рождения нашего, я даже не скажу любимца, а кумира Леонарда Коэна, канадского по происхождению поэта, композитора, барда, философа - все на свете. Вы знаете, на сегодняшний день я без музыки Коэна своего существования не мыслю. Я слушаю практически каждый день какую-то его песню, не по одному разу иногда.

Александр Генис: Только не верится, что ему 80 лет, это как-то совершенно не сходится с его обликом.

Соломон Волков: Он вечнозеленый.

Александр Генис: Я недавно видел его на концернте - он выглядит как человек 50-х годов, который из битников пришел. Он, похоже, законсервировался, и в 80 лет не изменился.

Соломон Волков: Но Коэн при этом умудряется не выглядеть старомодным - нисколько, он остается современным. Это что-то удивительное, в нем нет никакой манерности, в нем нет никакой замшелости, в нем нет ничего, чтобы изобличало в нем человека ушедшей эпохи.

Александр Генис: Он сам себя не цитирует, ибо живет минутой. Этому, собственно говоря, и учат в буддизме, не зря он столько лет провел в буддийском монастыре.

Соломон Волков: Он серьезно эволюционировал в своем творчестве. Кстати, ранний Коэн может быть даже самый популярный, но он тогда был чисто, что называется, фолк-певец, в таком битническом стиле. И как раз это не мои любимые песни. Мой любимый Коэн — это не самый может быть последний, хотя там есть свои маленькие шедевры, но как бы, условно говоря, предпоследний. Там звучит его песня о будущем.

Александр Генис: О, это и мой любимый диск. Более того, песня, сама песня «О будущем», она действительно настолько страшная, апокалиптическая, что я ее постоянно слушаю, особенно в последние дни и месяцы.

Соломон Волков: Рисуется, конечно, страшная картина. Но что интересно: Коэн, по моему наблюдению, одновременно пессимист и циник -внешне, но когда ты слушаешь его песни этого периода, не остается гнетущего впечатления

Александр Генис: Я знаю, почему. Потому что он умеет складывать пессимизм с цинизмом так, что получился стоицизм.

Соломон Волков: Замечательно сказано, да, именно так. Этот стоицизм и является, вы совершенно правы, тем качеством, которое так впечатляет нас сегодня в Коэне, именно его стоицизм, и его стоицизм перед лицом старости, что тоже очень важно. Так вот, возвращаясь к этой песне. Там замечательные стихи, их даже текстом неудобно назвать, потому что рисуется апокалиптическая картина полного разрушения, деградации и хаоса в мире, и это то ощущение, которое нас сопровождает на самом деле: страх перед ужасным будущим, которое где-то за углом, когда все человечество может вернуться к варварскому существованию, анархическому, без всяких правил, без всякой охраны человеческого достоинства.

Александр Генис: Помните, Эйнштейн говорил: я не знаю, каким оружием будут сражаться в третью мировую войну, но в четвертую это будут камни и палки.

Соломон Волков: Именно такую картину страшного мира рисует Коэн. И эта его песня-предупреждение. Рекомендую.