Обострение великодержавной русской тоски только кажется запоздалым. В России поправились дела, можно, наконец, думать не о выживании, а о жизни. Народ словно впервые огляделся вокруг себя и ахнул, заметив пропажи. Батюшки, а где же то-то и то-то? Куда подевалась Украина? Её что, в самом деле у нас нет? Это как обнаружить потерю лучшей части дачного участка. Шутка ли – отвалился кусок, ставший первой по территории страной Европы! Почти 50 миллионов населения. Мы считали их частью себя, это были мы, и всех нас, русских, было в СССР под 300 миллионов, а теперь сколько?

Это катастрофа, весь размах которой только сейчас доходит до русского сознания, освободившегся от заботы о простом куске хлеба.

Незадолго до распада Союза русской читающей публике стало известно одно необычное обвинение, брошенное когда-то из эмиграции философом Георгием Федотовым образованному классу России. Федотов оказался единственным из крупных деятелей русской культуры, кто назвал историческим грехом извечное русское равнодушие к украинству. Можно считать, он тем самым спас честь отечественной просвещённости.

Что касается украинца, то на него этот подвиг не произвёл никакого впечатления. Украинец мог только пожать плечами: да не нужен мне ваш интерес ко мне! Мне нужно другое – чтобы вы забыли о моём существовании. Обнесите меня своим вниманием лет хотя бы на пятьдесят, иначе мне перед вами не устоять, я потеряю себя.

Но как раз этого Федотов и не обещал. Он хотел «не только удержать Украину в теле России, но и поместить украинскую культуру в культуру русскую».

Вот этот Федотов производит впечатление на украинцев – и сильное.

«Мы, – пишет он, обращаясь к соплеменникам, – присутствуем при бурном и чрезвычайно опасном для нас процессе: зарождении нового украинского национального сознания, по сути – новой нации». Когда, вы думаете, это писалось? В 1928 году. «Убить её (новую нацию – А.С.) невозможно, но возможно работать над тем, чтобы её самосознание утверждало себя как особенная форма русского самосознания». От того, удастся ли поместить украинство в русское тело, предупреждал Федотов, «зависит само бытие России». Смотрел в корень, но предлагал утопию. Он невольно приуменьшал силу русскости, полагая, что в её теле может уцелеть украинство.

В те же самые годы некто Фитилёв, по рождению и воспитанию тоже русский человек, но ставший видным украинским литератором Хвылевым, выдвинул лозунг, от которого тоже несло утопией, но по другой причине: «Прочь от Москвы!» Он хорошо понимал в общем лестную для русских вещь. Русскость так сильна и привлекательна, что от неё надо держаться подальше – иначе втянет вас в себя и переварит.

Программа эмигранта-антикоммуниста Федотова была принята Москвой. «Возможно, именно здесь, – пишет современный украинский историк, – следует искать корни тотального и системного наступления на украинство», начатого в те годы Сталиным и продолженного его преемниками.

Программа украинского коммуниста Хвылевого стоила ему жизни и только сейчас пытается перестать быть утопией.