Ссылки для упрощенного доступа

История беллетризованная и настоящая


На фоне массовой литературы новая книга Эдварда Радзинского «Александр II: жизнь и смерть» кажется едва ли не научным трактатом
На фоне массовой литературы новая книга Эдварда Радзинского «Александр II: жизнь и смерть» кажется едва ли не научным трактатом
В очередном выпуске обозрения «Книжный угол» две книги: Эдвард Радзинский «Александр II: жизнь и смерть»; Владимир Печатнов «Сталин. Рузвельт. Трумэн. СССР и США в 1980-х годах».

Повышенный интерес к истории сегодня характерен не только для массовой литературы. Никого не удивляют ни исторические детективы Бориса Акунина, ни длинные семейные саги Александры Марининой, в которых от детектива почти ничего и не осталось, ни даже литература рангом пониже — например, свежий «авантюрный роман» Татьяны Поляковой «Тайна семи», где в руки молодой жительницы Владимира попадают ключи от ада, а действие порой перебрасывается лет на сто назад.


«Александр II: жизнь и смерть»


На фоне этих изданий новая книга Эдварда Радзинского «Александр II: жизнь и смерть» кажется едва ли не научным трактатом, а презентация ее в Храме Христа Спасителя, проведенная более чем помпезно и внушительно, да и еще и возле места, где не так давно установлен монумент царю-освободителю, по идее должна прибавить книге не только литературного, но и общественного веса.


Правда, в прессе тут же появились язвительные рецензии, напоминающие о том, что Радзинский не написал новую книгу, а лишь переписал свою же телевизионную версию истории, презентованную затем в авторских чтениях и уже изданную в переводе в США. Радзинский, в самом деле, прекрасный актер, телеведущий, режиссер, бизнесмен и драматург. И история, как сам Радзинский сказал, «последнего великого русского царя», подается читателю в самых лучших драматургических традициях. Вопрос лишь в том, как относиться к этой книге — как к историческому исследованию, или к более вольной, авторской, так сказать, трактовке событий?


Вначале обратимся к мнению специалиста. Историк Ольга Эдельман рассказывает об Александре II: «От Александра II проведение реформ потребовало, конечно, большой политической воли. Причем не одномоментной, потому что реформы заняли несколько лет, и это было чрезвычайно глубокое преобразование общества, всей страны и низших сословий, которые действительно очень глубоко были затронуты этой реформой. Она повлекла за собой необходимость и судебной реформы, и военной, потому что теперь армию надо было комплектовать по-другому, потому что социальные условия в стране менялись. Конечно, от монарха все это потребовало очень четкого понимания того, что реформы нужны, что он их готов провести. И конечно, ему было нужно на кого-то опереться. Потому что не только Александр II понимал, что реформы нужны, это понимал и Александр I, и Николай I. Они не видели реальной возможности их начать.


Ко времени правления Александра II уже подросло поколение либерально настроенных чиновников, руками которых, собственно, реформу и можно было сделать. Но вот тут какая проблема, помимо политической воли сверху, нужна же ведь еще и некая консолидированность в обществе. А что мы видим? Это показало убийство Александра II, что русское общество оказалось падко на экстремизм, причем экстремизм достаточно бессмысленный. Оказалось, что образованная даже социальная элита чрезвычайно симпатизирует всем этим людям. Их прятали, их подкармливали, читали их листовки, распространяли их литературу, крупные промышленники давали деньги на революцию. То есть, в общем, русское общество повело себя достаточно безответственно. Первым острым сигналом было убийство Александра II, ну, а потом мы знаем, чем это общество кончило».


Поиски национальной идеи в современной России, перемежающиеся поисками аргументов, позволившими бы нынешней власти сохраниться и после 2008 года, дают при обращении к историческим персонажам любопытные модели. Непонятый гений, недооцененный современниками монарх, освободитель крестьян и жертва террористов — порой кажется, что Радзинскому цепь исторических фактов просто мешает, так хочется ему перевести всю историю в цепь хроник наподобие шекспировских. Впрочем, выслушав и восторженные овации поклонников, и хулу профессиональных историков, он торжественно заявил, что исторических исследований более писать не будет. Лавры нового Карамзина, по его собственному признанию, оказались непосильной ношей, и, сразившись с фактами, признав, что постоянно приходится наступать себе на горло, Радзинский намерен вернуться к беллетристике, где он волен поступать с героями так, как ему будет угодно. Рецензент сайта «Газета.Ру» Вадим Нестеров приветствует эти намерения:


У Радзинского драматург всегда побеждал историка. Рассказывая, к примеру, о подавлении восстания декабристов, Радзинский патетически восклицает: «В России не было казней со времен Елизаветы. Императрица-нимфа поклялась Господу отменить смертную казнь, если переворот будет удачен. Теперь строгий государь Николай I казнь вернул. Но за это время произошло недопустимое — в России разучились вешать!» Понятно, что абзац написан ради громкой финальной фразы. Можно допустить, что автор, пишущий об Александре II, мог не знать, что после Елизаветы Екатерина II восстановила смертную казнь за государственные преступления и нарушения карантинных правил во время чумы. Пусть он даже никогда не слышал про заговор Мировича, хотя для человека, окончившего с отличием историко-архивный, это нонсенс. Но, черт побери, Пугачева-то что — в угол поставили?..


«Сталин. Рузвельт. Трумэн. СССР и США в 1980-х годах»


В отличие от книги Радзинского, исследование известного российского ученого-американиста Владимира Печатнова «Сталин. Рузвельт. Трумэн. СССР и США в 1980-х годах» — серьезное и почти научное издание. Почти — потому что в серии «Двуликая Клио: версии и факты» издательство «Тера» не стремится к строгому наукообразию и, возможно, дает авторам установку на очевидную беллитризацию истории.


Разумеется, такому автору, как Печатнов, а он очень известный ученый-американист, написать яркий исторический роман наподобие Радзинского, не удалось бы никогда. Однако насыщенное фактами, судя по количеству примечаний и ссылок, проверенными и перепроверенными, исследование дает куда более серьезное понимание истории. Возможно, у читателя возникнут претензии и к языку. Понятное дело, что яркий драматург, мастер художественного слова всегда переговорит ученого-историка. Но тема взаимоотношений СССР и США, особенно в кризисный период, когда политики смогли преодолеть разногласия и занялись общим делом, всегда привлекает куда большее внимание, чем пассажи по мотивам истории. Вот типичный пример текста Владимира Печатнова:


Императив совместной борьбы с общей смертельной угрозой потребовал от руководителей обеих стран поступиться идеологическими принципами и политическими симпатиями, отодвинул глубокие политико-системные и культурно-цивилизованные различия на второй план. Произошла серьезная деидеологизация межгосударственных отношений, сопровождавшаяся серьезными изменениями в восприятии друг друга, привычных установках и методах работы госаппарата, пропаганде и, конечно, в содержании самой политики и дипломатии.
С исчезновением «объединяющего эффекта войны» развитие событий быстро пошло вспять: общий интерес — уничтожение противника — сменился раздорами вокруг дележа добычи. Обе стороны двигались в одном и том же направлении — отрицания легитимности друг друга и признания непримиримой враждебности двух систем, что в конце концов привело их к биполярной конфронтации. Но соперничество могло принять другие, менее жесткие и опасные формы, если бы стороны проявили большую гибкость и терпимость в поисках компромиссов. Но все же затем, в худшие годы холодной войны оба государства сумели проявить достаточную ответственность и сдержанность, чтобы не допустить новой всемирной катастрофы.


Вероятно, этим и ценна книга Печатнова, что обращает внимание сегодняшних политиков на возможность и важность сотрудничества, а не бряцание оружием, проливание крокодиловых слез и прочие методы из арсенала практических политиков. Спору нет, порой важнее дать возможность самой истории разобраться в последствиях того или иного конфликта. Но право же, если бы мы почаще прислушивались к историкам, а не к драматургам


XS
SM
MD
LG