Для многих словосочетание "свободный учитель" звучит как оксюморон, что понятно – растущая бюрократизация школы, проверки на профпригодность, некоторые системы оплаты труда, а теперь еще и новые, довольно объемные профессиональные стандарты чувствовать себя свободным педагогу никак не позволяют.

Тем не менее, новые федеральные образовательные стандарты потребуют от педагогов именно умение выбирать и работать творчески, в противном случае результаты российских выпускников окажутся очередной фикцией, громоздким багажом никому не нужных знаний. Умение самостоятельно принимать решения – это важный технологический момент, считает ректор Московского городского педагогического университета Игорь Реморенко, «потому что в результате выходят думающие, критически относящиеся к действительности люди, которые самостоятельно строят свою жизнь, а этого хочет любая нормальная система».

Правда, в существующей системе российского образования присутствие творческих учителей, скорее, исключение, чем правило. Помимо уже перечисленного, сказывается как советская еще привычка работать по инструкции, так и новоприобретенный страх потерять место. Однако практика некоторых московский школ все-таки позволяет определить условия, при которых учитель работает с удовольствием и творчески.

Своим опытом с Радио Свобода поделились психолог, учитель школы "Муми-Тролль" Юлия Силинг, главный редактор журнала "Кот Шредингера" Григорий Тарасевич и научный сотрудник Института органической химии, учитель школы "Лига школ" Василий Туманов.

Григорий Тарасевич, главный редактор журнала "Кот Шредингера" :

- Моя ситуация нетипичная, потому что работа в школе рассматривается мной, скорее, как хобби. Кто-то по горам лазает, кто-то в Турцию ездит, кто-то марки собирает, а у меня случайно получилось такое вот увлечение. Я не имею педагогического образования, я журналист, редактор и так далее, но так сложилось, что меня в какой-то момент пригласили в школу учителем географии. Это была не государственная школа, а так называемая "Малая школа". Я возразил, что, во-первых, я не педагог, во-вторых, не географ. Но мне директор сказала: "Знаете, это очень хорошо. Вам же интересно?" Я говорю: "Да, интересно". – "Вот и детям будет интересно". И ее прогноз оказался верен, потому что мне действительно было дико интересно открывать для себя новую область, и, наверное, это передавалось и школьникам.

Конечно, было дико сложно, потому что на каждый урок мне требовалось 5 часов подготовки. Но дальше слава обо мне как учителе географии пошла, и в итоге я попал в районную школу, где год вел географию, еще год – естествознание. Надо сказать, что у меня есть большой опыт преподавания во всяких летних, зимних школах, куда приходят мотивированные люди. И понятно, что, когда люди прошли конкурс, приехали со всей страны, они тебя слушают, ты можешь рассказывать все, что угодно, лишь бы последовательно и интересно.

Но когда перед тобой районные дети, (причем в одном из классов половину учеников составляли дети мигрантов), и они совершенно не интересуются географией, им география не нужна, лирические отступления тоже ни к чему, - это вызов, это такая мужская задача, и это было очень интересно. У меня возникает ассоциация с таким очень мужским, очень брутальным занятием, как на войне, на охоте - каждую секунду в классе что-то может произойти, причем одновременно в разных местах.

И конечно, сравнивая труд учителя и труд журналиста, я нахожу, что учитель – намного сложнее. Журналист может сесть, подумать, покурить, взять паузу, а учитель должен реагировать мгновенно, причем одновременно на 30 стимулов. На правом фланге девочка заснула, на передней парте умная девочка задает тебе вопрос, на который ты не знаешь ответа, на задней парте два мальчика подрались и уже дерутся ногами, - и надо на все эти вещи одновременно среагировать и не потерять внимания остальных 20 человек.

Школа – это дико трудозатратная вещь. Даже когда я вел три урока в неделю, это отнимало полнедели минимум – по душе, по нервам, по работе. А что касается свободы, главный источник несвободы – класс. Тебе хочется рассказать какую-то историю, но ты понимаешь, что они сейчас хотят, условно говоря, выполнить письменное задание, иначе информация просто не закрепится. Ты хочешь поговорить с ними про Че Гевару, но ты понимаешь, что надо рассказать про Махатму Ганди.

Но школа как наркотик. Как говорил мне мой друг, педагог: "Тебе кажется, что ты временно завязал, но все алкоголики и наркоманы так говорят". Сейчас я временно из школы ушел, но в школе, где учится моя дочка, я веду нечто вроде элективных курсов по журналистике, два раза в неделю провожу уроки. Потому что мне этого наркотика не хватает.

Мне кажется, каждый уважающий человек, особенно мужчина, после 40 лет должен минимум один урок в школе вести. Потому что это самый честный способ отношений с реальностью. Когда я прихожу на журфак, я – Григорий Тарасевич, «Русский репортер», и вокруг – восторженные глаза, и я не работаю, работает мое имя, мой образ и так далее. В школе кто ты, что ты, какой ты там журналист, сколько ты сделал в своей жизни – никого не волнует. Волнует то, что ты делаешь здесь и сейчас, и это по-мужски, честно, это нормальные, здоровые отношения.

Василий Туманов, научный сотрудник Института органической химии, учитель школы "Лига школ":

- Учительство начиналось как дополнение к главной работе. Школьники приходили работать к нам в лабораторию, и мне приходилось вводить их в курс дела. Это были студенты-первокурсники или студенты из химического лицея, я рассказывал им то, чего они не знают, и тогда еще подумал, что хорошо бы рассказывать химию на большую аудиторию. А потом совершенно случайно меня знакомые позвали работать в школу, где была вакансия химика. Но меня не просто позвали, а еще и купили тем, что там особый коллектив, а на уроках рассказывай, что хочешь, единственное условие – чтобы на выходе дети могли сдать госэкзамен. А как ты это будешь делать – это твое личное дело. Такой вот вызов.

Правда, классы были небольшие, по 20 душ, но эффект прямого эфира присутствовал, и надо было ко всему привыкать. Однако такого, чтобы я не знал, что делать, у меня никогда не возникало. С детьми общий язык находить легко, единственная проблема – заинтересовать их, хотя химия большинству профессионально, разумеется, не нужна, но я просто расскажу вам, ребята, что есть еще такой вот язык. То есть я пытался им показать химию как язык мироздания, и вот в этом была сложность, потому что я сам это придумал.

Придя в школу первый раз, я наивно полагал, что стоит только о сложном рассказать интересно и просто, и все, ты всех возьмешь в полон. Абсолютно наивное предположение. Слава богу, рядом оказались коллеги. Сперва, когда ты новенький, ребята слушают с интересом, а когда начинаешь с них спрашивать через месяц, другой, выясняется, что ты ничего не донес. Вот тогда-то коллеги, кто постарше и поопытнее, рассказали мне и про отсутствие внимания, и про дисграфию, и про все такое. Мне просто пришлось учиться. Да, в первую очередь я всегда отталкивался от естественного положения вещей, от того, что, если я люблю то, о чем рассказываю, значит, это необходимое и где-то достаточное условие. Но думаю, что в хорошем коллективе должны быть педагоги, которых научили этому профессионально, а остальные просто-напросто подтянутся, как это сделал я в свое время, на практике.

В любой дисциплине есть для самого учителя более интересные темы, есть менее интересные. И бывает, что я прихожу, собираюсь в любимой теме лететь, плыть, а ребята тянут на дно – просто сидят все с опущенными глазами… Это как у Райкина страшный сон артиста: когда тебя не надо, а ты есть. Тогда приходится заходить с другого края к теме, рассказывать, зачем я это все даю, потому что есть непонимание на каком-то другом уровне. А иногда нужно завязать на несколько минут с химией и поговорить о жизни, так тоже бывает.

Когда меня знакомые, родственники спрашивают: "Ну как, тебе как с детьми, тяжело, не тяжело?" – я говорю: "Мне с ними гораздо легче, чем со взрослыми". Большая часть проблем, которые возникают в общении с детьми, которые они тебе подсовывают, это естественные проблемы – проблемы роста, проблемы познания. И напротив, большая часть проблем, которые подкидывают взрослые, начальники, еще кто-то, это какие-то противоестественные проблемы, вроде отчетности. А заниматься естественными проблемами, какими бы сложными они ни были, это удовольствие.

Конечно, с той поры, когда школьных занятий стало больше, (а начиналось все с двух пар в неделю), и зарплата учителя составила существенную часть моего бюджета, я это уже рассматриваю не как хобби, а как работу. Но я прекрасно понимаю, что если вдруг по каким-то причинам преподавание в школе из моей жизни исчезнет, то материальное фиаско – это последнее, о чем я буду думать.

Юлия Силинг, психолог, учитель школы "Муми-Тролль":

- Знаете, мы очень подошли друг другу с этим местом. Потому что после института я попала на практику в районную школу, там был класс – 35 пятиклашек, и я с нулевым опытом, и это было… ну, не ужасно, но не так, как надо. И потом мой руководитель практики, очень мудрый человек, сказал: "Ты знаешь, есть такая школа, пойди-ка ты туда…" Я пошла, и первое, что меня привлекло, это небольшие классы. Сейчас у меня 24 человека, но все-таки не 35. А потом оказалось, что с людьми, с которым мы вместе работаем, мы близки по духу, и в школе царит какая-то потрясающая атмосфера. Я работала еще во многих местах параллельно, делала очень разные вещи, и звали на полную ставку, на хорошие деньги, но я не ушла, потому что это место мне действительно очень дорого.

Да, безусловно, то, что у меня два высших образования и есть две любимых работы, в финансовом отношении сильно помогает. Но даже если, наверное, не было бы моей второй специальности психотерапевта, ну, набрала бы репетиционных детей, в общем, это не так страшно. Я бы сказала, что в большом городе материальная обеспеченность учителя сильно зависит от его квалификации. Если ты хороший преподаватель, если ты сделал за какое-то время себе имя, то репетиционные дети тебя из рук в руки передают, тебе звонят и просят взять на следующий год и так далее. Если ты дело свое делаешь хорошо, то в крупном городе семейство прокормишь.

И я вполне представляю себе ситуацию, когда в обычной школе при хотя бы лояльном директоре работает вполне творческий педагог, но при этом потребуется несколько вещей. Во-первых, нужно, чтобы как-то была решена проблема огромного количества всяческой отчетности, на которую ряд моих коллег из государственных школ жаловались. И вторая вещь – нагрузка. Если сейчас, в связи с тем, что дано указание повысить зарплаты, а деньги при этом не приложены, и зарплаты нужно повышать за счет увеличения нагрузки, а у моих коллег по 30-36 часов в неделю, то здесь с качеством работы будет напряженка. Не потому что люди халтурщики, недобросовестные и непрофессиональные, а потому что столько сделать хорошо… Я знаю нескольких человек, которые это могут, но массовой такая практика быть не может.

Главный залог нашей свободы, творчества - то, что мы на уроке с детьми наедине. И можно написать множество учебников, программ, стандартов, проверок, аттестаций, но чиновник не будет у меня на каждом уроке на задней парте сидеть, с детьми-то мы остаемся. И что мы с ними делаем – это свобода учителя, которую нельзя отнять, даже если ты сидишь в сельской школе.

Работа учителя просто не может быть не творческой. Вот купил ты методичку, там написано, как вести урок. В некоторых методичках прописаны ответы детей. Ты приходишь в класс, задаешь вопрос, который в методичке написан, а ребенок тебе отвечает что-то совершенно другое. И дальше, хочешь или не хочешь, творческий ты или не творческий, а придется тебе что-то говорить самому, по-другому не получится. Поэтому человеку не творческому в этой профессии очень тяжело: профессия вынуждает хотя бы в рамках урока быть свободным, поскольку очень много точек выбора каждую секунду.