Убийство Бориса Немцова, как и следовало ожидать, вызвало шквал догадок, намеков, гипотез, а также исторических реминисценций. Из последних, собственно, одна, заслуживает упоминания: это сравнение нынешнего преступления с убийством итальянского депутата-социалиста Маттеотти, резкого оппонента диктатуры Муссолини, каковое поставило все полагающиеся точки и окончательно развернуло итальянскую историю в сторону фашизма. Из гипотез совершенной дичью кажется мнение, что Немцова убили его украинские хозяева, недовольные тем, что ему не удалось устроить московский майдан. Если это и вспомнилось, то не по причине важности этой гипотезы, а как признак клинической уже украинофобии. Самое взвешенное суждение о нынешней трагедии – не то, которое ищет или предполагает исполнителей и вдохновителей, а то, что уже не раз отмечалось еще до происшедшего как главная составляющая нынешней невеселой политической картины: накал патологической ненависти в атмосфере сегодняшней российской жизни – ненависти, которая становится, увы, материальной силой, поскольку она действительно овладела массами.

Дирижеры этого процесса давно известны – это СМИ, главным образом государственное телевидение. Но телевидение-то государственное, и понятно, что музыку заказывает государство, власть. И это самый удручающий факт – нынешний симбиоз государственной власти с черной сотней, с самозванными вождями уличных погромщиков.

И тут нужно вспомнить уже не итальянскую, а русскую историю, причем не очень давнюю. В разгаре первой русской революции 1905 года был убит член Государственной думы, видный деятель конституционно-демократической партии Герценштейн. Его убила отнюдь не царская власть, хотя он, как и прочие кадетские депутаты разогнанной Первой думы, принявшие противоправительственное так называемое Выборгское воззвание, официально находился под следствием (присудили же взбунтовавшихся экс-депутатов к нескольким месяцам тюрьмы). Герценштейн был убит народной самодеятельностью – тогдашней черной сотней, нравы и традиции которой сегодня пытаются воспроизводить всякого рода байкеры.

Это буквальная параллель в русской истории – убийство Герценштейна тогда и убийство Немцова сейчас. Нужно не забывать, что подобные самодеятельные акции не приводят к чаемым результатам, не обеспечивают спокойствия и стабильности. Они только накаляют, обостряют, разжигают обстановку. Первая русская революция, как известно, продолжалась целых три года и привела к тысячам жертв, причем в числе этих жертв оказались не только казненные властью террористы или убитые террористами государственные сановники, но и масса простых людей, обывателей. Эти годы – 1905–1907 – были тогдашним русским беспределом, очередной русской Смутой. Тогда воистину гуляла рванина.

Есть в истории Первой русской революции один сюжет, вызывавший в свое время, да и сейчас вызывающий преимущественный интерес. Глава кадетской партии Милюков, после того как революция вырвала у власти конституцию с всеобщими выборами и всеми полагающимися правами и свободами, провозгласил: ничего не изменилось, борьба продолжается. Милюков (да и все, пожалуй, кадеты) тогда считали, что у них нет врагов слева: и эсеры-террористы, и максималисты-большевики воспринимались как союзники в святом деле борьбы за русскую свободу. Сам Милюков, профессор истории, широко образованный эрудит, любил приводить стих из Вергилия: если не уговорю высших, то двину Ахеронт. Ахеронт в греческой мифологии – одна из подземных адовых рек, символ неуправляемой всеуничтожающей стихии. То есть, если власть не сдастся на аргументы профессоров, они обратятся к массам, к революционной стихии. Надо ли напоминать, что эта стихия сделала в 1917 году не только с профессорами-кадетами, но и со всей русской жизнью?

Но у этой истории есть и другой сюжет: к Ахеронту взывают не только безответственные революционеры, но подчас и власть, у власти частенько возникает такой соблазн. Все помнят, конечно, о китайских хунвейбинах, которых Мао Цзедун напустил на свой заколебавшийся аппарат. Можно вспомнить и русские примеры, еще из допетровской эпохи, когда делателями царей становились буйные толпы стрельцов, управляемые тем или иным демагогом.

Но вернемся к событиям сравнительно недавним – той же Первой русской революции. Подводя ее итоги и указывая на ее уроки, другой видный деятель кадетской партии Василий Маклаков писал в своих эмигрантских мемуарах: "Я верил, что власть не может держаться на одной организованной силе, если население по какой-то причине ее не будет поддерживать. Если власть не сумеет иметь на своей стороне население, то ее сметет или заговор в ее же среде, или Ахеронт; но если Ахеронт, к несчастью, выйдет наружу, то остановить его будет нельзя, пока он не дойдет до конца”.

Ахеронт, власть обезумевшей толпы – это неуправляемая стихия, с которой не справиться и властителям, склонным видеть в ней своих, так сказать, естественных союзников. Тут можно вспомнить не только Вергилия, но и Пушкина: “Медный всадник” с его картинами разбушевавшейся Невы и царя, вышедшего на балкон со словами: “С Божией стихией царям не совладать”.

Нынешних погромщиков, любящих рядиться в ризы православия, можно, конечно, считать божьей стихией. Царям от этого легче не будет.

Борис Парамонов – нью-йоркский писатель и публицист

Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции Радио Свобода