Ссылки для упрощенного доступа

15 лет назад был принят закон «О реабилитации жертв политических репрессий»


Программу ведет Дмитрий Казнин. Принимает участие корреспондент Радио Свобода Татьяна Вольтская. Гость студии - Ирина Флиге, директор научно-информационного центра "Мемориал".



Дмитрий Казнин: 30 октября в России отмечается День памяти жертв политических репрессий. 15 лет назад, в октябре 1991 года, был принят закон «О реабилитации жертв политических репрессий». Пора посмотреть, как работает этот закон, как он отразился в правовой и социальной сфере, какие изменения произошли в нем самом и в общественном сознании за 15 лет.



Татьяна Вольтская: Главный вопрос - как сегодня в обществе относятся к реабилитации жертв политических репрессий, помнят ли о терроре, о ГУЛАГе? Закон «О реабилитации жертв политических репрессий», принятый 15 лет назад, - это одна из немногих попыток дать историко-нравственную оценку прошлому, поэтому важнее всего - преамбула закона, где государство брало на себя моральную ответственность за то, что оно делало со своими гражданами, - считает член правления международного общества «Мемориал» Александр Даниэль.



Александр Даниэль: Так вот, этой моральной ответственности теперь нет. В 2004 году Государственная Дума убрала слова о моральном ущербе из преамбулы этого закона. С моей точки зрения, все безобразия, которые творятся вокруг проблемы компенсаций, не сравнимы с тем плевком нам всем в физиономию, который совершила Государственная Дума, убрав эти слова о моральном ущербе.



Татьяна Вольтская: За 15 лет закон изменялся, обрастал подзаконными актами. Кроме того, что делала по реабилитации прокуратура в рамках этого закона, с 93 года существовала Комиссия по реабилитации при президенте России, возглавлявшаяся Александром Яковлевым.



Александр Даниэль: Комиссия Яковлева была крайне важна тем, что она работала с категориальными репрессиями: брала определенные категория и готовила президентские указы по их реабилитации. Скажем, реабилитация участников Кронштадтского восстания. Формально она еще существует, но после смерти год назад Александра Николаевича фактически деятельность комиссии парализована.



Татьяна Вольтская: Есть в законе еще одна норма - возмещение утраченного имущества, - напоминает депутат Законодательного собрания Петербурга Наталия Евдокимова.



Наталия Евдокимова: Мне кажется, сейчас это просто издевательство. Говорить о полноценном возмещении имущества, если ты потерял дом, обстановку, если ты жил в селе, то ты потерял скот, участок и прочее, прочее, и говорить сейчас о том, что тебе адекватно компенсируют вот эти потери имущества, просто смешно.



Татьяна Вольтская: Правозащитники обращают внимание также и на новый закон об архивном деле, который разрешает свободный доступ к делам только через 75 лет, лишив историков и всех заинтересованных людей возможности узнать судьбы репрессированных и тех, кто был в этом повинен.



Дмитрий Казнин: Сегодня у нас в гостях Ирина Флиге, директор научно-информационного центра "Мемориал". Тема нашей программы - День политзаключенного.


Сегодня неоднозначный день для многих, даже для тех, кого не коснулась напрямую вся эта история, я имею в виду тех, кто, может быть, сейчас молодой, не понимает даже, что это на самом деле.




Ирина Флиге

Ирина Флиге: 30 октября 1974 года в нашей стране отмечается как День политзаключенного. В эти 70-е, а потом в 80-е годы это - день солидарности с советскими политзаключенными, это день внутренней свободы, независимости, это день, обращенный в будущее. Все 70-80-е годы он так воспринимался, он так и отмечался - как день свободы, обращенной в будущее. И вот прошли годы, в 1991 году, одновременно с законом о реабилитации, 18 октября 1991 года этот день стал государственным днем, но с неким редактированием. Он стал Днем жертв политических репрессий, в который не вошли понятия ни свободы, ни сопротивления, ни, в общем, как мы сегодня видим, понимания произошедших в стране событий. Имя этим событиям простое - это государственный террор, который сопровождал многие годы нашу жизнь. И вот когда мы говорим сегодня о прошлом, мы говорим о прошлом крайне условно, потому что государственный террор, политические убийства, бессудные приговоры и просто расправы с оппонентами - это наш сегодняшний день.


Но весь он происходит не вдруг, не сегодня, корни его - в прошлом. Корни его - в наследовании той политике государственного террора, которая и была главной составляющей советской эпохи. Сегодня, когда мы говорим о прошлом, мы понимаем настоящее. Прошлое и настоящее сегодня переплелись в одну цельную картину. И если в конце 80-х - начале 90-х казалось, что страна стоит на пороге перемен, что страна обращена к своему прошлому, что люди хотят понять свое прошлое, и память эта важна, память эта востребована, диалог, дискуссия о прошлом готова была развернуться на общенациональном уровне. Эта память складывалась и в течение периода самого террора. Это было актуальное знание о терроре, которое являлось памятью о людях, в первую очередь.


Дело в том, что этот террор был направлен не только на уничтожение людей, не только на изъятие их из творчества, работы, из обычной жизни. Этот террор был направлен на стирание памяти об этих людях. И эта память сохранялась годами, она сохранялась и в фотографиях, и в рукописях, и в письмах, и просто в человеческом сердце. И когда она выплеснулась наружу, эта память задавала вопросы: что произошло, как произошло? И вот сегодня эта память продолжает существовать, но она разорвана. Она остается личной, она остается памятью землячеств, она остается некой маргинальной памятью людей, заинтересованных в своем прошлом и настоящем. Эта память не стала цельной, она не стала общенациональной. Зато в нашу жизнь сегодняшнюю все формы террора, формы ГУЛАГа вошли и стали нашей повседневной жизнью - и в языке, и в экономике, и в отношениях, и в первую очередь в политике. И вот куда бы мы ни обратились, мы везде видим следы ГУЛАГа, мы везде видим следы террора. И сегодня по-прежнему право на жизнь ничем не обеспечено. И не только оно ничем не обеспечено, оно не очевидно, в отличие от чудовищного права на убийство, в первую очередь права на убийство государства. Сегодня это право очевидно, потому что оно подтверждено практикой.


Террор прошлого стал террором настоящего, эти формы государственного террора породили произвол зла, того зла, имя которому сегодня мы знаем: события в "Норд-Осте", чудовищная война в Чечне, Беслан. Произвол убийств - и мы знаем эти убийства, это Николай Гиренко, это Анна Политковская - имя этому террору сегодня. Он вошел в нашу жизнь, он стал нормой жизни в России - террор, беспредел. Но он исходит из того прошлого, которое является сегодня актуальным настоящим. И когда мы говорим о памяти, эта память оказывается памятью энтузиастов, памятью отдельных инициатив. И она не вписывается в систему ценностей окружающих администраций городов и так далее.



Дмитрий Казнин: Скажите, как сегодня этот день будет отмечаться в Петербурге?



Ирина Флиге: Сегодня, как обычно, в 11 часов на Троицкой площади, у Соловецкого камня будет проходить митинг памяти жертв политических репрессий, и это разговор о сегодняшнем дне. Когда мы говорим о 30 октября, когда мы говорим о том, чем занимается общество "Мемориал", мы все говорим и о прошлом, и о настоящем. Сегодняшний день, сегодняшнее понимание проблем - это связующее звено между прошлым и настоящим. Сегодня у нас много проблем - проблем наследования государственного террора, проблем, связанных с растущим от дня ко дню количеством политзаключенных. И сопровождается это беспределом, как это было в зловещем 1937 году, это пытки в тюрьмах и лагерях, это издевательства над заключенными. Эти все темы связаны.


И вот сегодня в 11 часов у Соловецкого камня на Троицкой площади соберутся люди, и после митинга они поедут на места захоронений - это Левашово, это Ковалевский лес и Преображенское кладбище. Понимаете, эти места - места расстрелов, места умерших и убитых в тюрьмах в течение советского периода - долгие годы оставались самой охраняемой тайной ЧК, НКВД, КГБ. И сегодня правопреемник этих организаций - ФСБ - продолжает хранить эту тайну, тайну могил, тайну убитых людей. И сегодня, как правило, самый частый ответ на вопрос: "Просим сообщить места массовых расстрелов и захоронений, просим сообщить места лагерных кладбищ", мы получаем стандартный ответ: "Сведения о местах расстрелов и захоронений - данное управление ФСБ этими сведениями не располагает.


Террор имел разные фазы - фазы усиления, фазы ослабления, но никогда не сходил на нет. И всегда он поразительно защищал вот эту тайну убийства, тайну и бессудных приговоров, и приговоров суда. И вот у нас в Ленинградской области и в Петербурге сегодня есть только одно место, которое официально признано местом массовых захоронений, - это Левашово. В 1989 году в первый раз поисковая группа "Мемориала" попала на эту территорию, и с этого времени шло стихийное обустройство кладбища. Сюда приходили люди, приносили таблички. Сперва это были бумажные листочки, это были ленты, их вешали на деревья. Это личная память, это поиск могил своих близких, который велся в течение десятилетий. Позднее на этой территории были установлены национальные памятники, памятники диаспор, сегодня их около 15, таких памятников. И сегодня по-прежнему туда едут люди вспомнить о своих близких, родных, знакомых. Но едут не только люди, для которых террор связан с личной памятью. Туда едут люди, для которых важно помнить и важно понять, что же происходило в нашей стране в течение десятилетий.



Дмитрий Казнин: У нас есть звонки. Здравствуйте.



Слушатель: Здравствуйте. Георгий. Я посещал ваши мероприятия, но уже прошло, наверное, лет 5. Тогда это были мирные собрания спокойные разные мероприятия, интересные даже, посещения театров. А вот судя по тому, что вы сказали, не удастся узнать место, где был расстрелян мой отец. Это действительно так? Спасибо.



Ирина Флиге: Нам сейчас задали очень важный вопрос: как узнать место расстрела человека, который погиб? Мы сейчас уже несколько лет ведем большую работу по составлению реестра "Некрополь ГУЛАГа". Это проект международного "Мемориала", наш научно-информационный центр в Петербурге этот проект реализует, мы собираем все сведения о некрополе ГУЛАГа. Некрополь ГУЛАГа - это места расстрелов, лагерные кладбища, кладбища спецпереселенцев. И сегодня этот перечень насчитывает всего 800 точек. Это чудовищно мало! Мы собираем сведения по разным районам, городам, поселкам и дисклокации лагерей, и больших центров, где проходили расстрелы. И ситуация всегда немножко разная. Даже там, где дислокация расстрельного кладбища известна, известны списки людей, которые были расстреляны в этот период, на этом месте, мы все равно не можем поименно достоверно указать могилы этих людей. Это лучшее, что мы можем узнать. Большая часть мест захоронений из выявленных не имеет четких географических границ, не имеет хронологических рамок, с какого по какой год это место использовалось как место расстрелов и захоронений, не говоря уже о поименных списках. Но в каждом конкретном случае можно установить место расстрела с точностью до города, с точностью до территории. И поэтому нашему слушателю я могу просто предложить позвонить нам по телефону 575-58-61, чтобы он подробно рассказал о своей проблеме с датами, с местом. И мы поможем определить, сузить ареал поисков.



Дмитрий Казнин: У нас есть еще телефонные звонки. Здравствуйте.



Слушатель: Здравствуйте. Александр Добрый. Какова на сегодня численность политзаключенных в России? Я понимаю, что в демократическом обществе их быть не должно, но ведь никто и не говорит, что у нас полная демократия. Если они есть, значит, может это нормально?



Ирина Флиге: Знаете, вопрос численности всегда сложный. Не только в отношении сегодняшнего дня. Этот вопрос сложный всегда. Этот вопрос до сих пор невозможно обсуждать, особенно в отношении актуальной численности. Мы знаем имена людей, арестованных и осужденных по политическим мотивам: Ходорковский, Трепашкин, Данилов. Это имена людей, которые были арестованы по политическим мотивам и находятся сегодня в лагерях. Понимаете, политзаключенные появились не в последние несколько лет. Достаточно вспомнить дело Никитина, дело Пасько, экологов, обвиненных в шпионаже. Сегодня механизм раскручивается. Механизм осуждения людей по политическим мотивам. И здесь совершенно, так же, как и в предыдущую эпоху, ни статья, ни формулировка обвинения не говорят ничего об истинных причинах ареста и осуждения. Вот это наследование манеры, повадки осуждения, развязывания вот этого террора, черты его все время одни и те же. Точно так же, как менялись названия ЧК, ОГПУ, НКВД, ФСБ. Менялись огласовки врагов. Вот сейчас развернута борьба с терроризмом, антитеррор. Давайте посмотрим, как это выглядело: красный террор, большой террор, антитеррор. А суть это не меняет. Это обоснование расправы с людьми, не согласными, с людьми, истинными или потенциальными оппонентами. Это механизм, который сегодня подписывается успешностью террора в прошлом. Именно успешность этого террора в прошлом в каком-то смысле закреплена в законе о реабилитации. Вот сегодня в первой части программы был разговор о том, что такое закон о реабилитации сегодня. Вот 15 лет назад в ходе очень бурной общественной дискуссии о прошлом возник этот закон о реабилитации жертв политических репрессий. Фактически он и явился той последней точкой, которая прекратила разговор о преступности режима в целом, прекратила попытки назвать явление. Понимаете, для нас сегодня, наверное, самая большая проблема и актуальная проблема - это назвать то явление, которое мы видим, то явление, с которым мы сталкиваемся. И вот так произошло с законом по реабилитации. Во-первых, я хочу напомнить, что закон о реабилитации законом не является. Это некий текст с таким названием - закон о реабилитации. Он не связан с другими нормативными актами, юридическими понятиями. Он не опирается даже на Конституцию. Он не из чего не происходит, из него ничего не вытекает. Даже этот закон о реабилитации оказался фактически оправданием террора в прошлом, его легальность. Да, был террор, говорит этот закон сегодня. Люди должны получить ничтожные, оскорбительные льготы, а все остальное забыть. Вот это сегодня сегодняшняя власть и называет красивым словом "патриотизм". Красивым словом "патриотизм", потому что в нем идет подмена понимания о прошлом, подмена и сегодняшних ценностей. Потому что под этим патриотизмом сегодняшняя власть, сегодняшний режим понимает так называемое позитивное прошлое, которое формулируется в том, что да, были репрессии, но зато... и дальше идет набор неких фальшивых ценностей, имя которым "державность", "патриотизм", "государственность". И вот эта подмена - подмена, которая называется забвением. И закон о реабилитации фактически переводит самую главную и самую острую проблему прошлого и сегодняшнего дня в механизм получения ничтожных, оскорбительных льгот, которые люди, живущие тяжело, бедствующие сегодня, не просто должны получить, а должны выклянчить, должны ходить, собирать справки, оформлять с каждым изменением внутренней инструкции по выплате льгот, не только с законом городским или федеральным, но даже с внутренней инструкцией Собеса. Нужно каким-то образом узнать о том, что изменилась инструкция, каким-то образом сходить. А это люди немолодые, это люди, как правило, тяжело больные, живущие трудно. И в эту плоскость закон о реабилитации перевел в диалог. Вот те несостоявшиеся попытки конца 80-х, начала 90-х, вплоть до решения Конституционного суда о преступной деятельности КПСС, эти попытки были оборваны законом о реабилитации, в котором нет места, например, обоснованному сопротивлению режиму. И этому есть масса объяснений, что власть, что хотела, то с человеком и могла сделать: захотела - репрессировала, захотела - реабилитировала. Недаром в сегодняшнем языке слова "репрессированный", "реабилитированный" стали синонимом. Потому что нет реабилитированных, которые не были репрессированы, но верно и обратное.


И вот когда мы каждый год 30 октября приходим на Троицкую площадь, где стоит Соловецкий камень, на котором выбиты слова "Жертвам коммунистического террора, узникам ГУЛАГа, борцам за свободу" и на задней стенке строка из реквиема Ахматовой "Хотелось бы всех поименно назвать..." Вот когда мы приходим к Соловецкому камню, мы говорим и о прошлом, и о настоящем. Это день памяти жертв, но это и день, который для нас важен, как день свободы, которой так не хватает в сегодняшнем мире, в сегодняшней нашей жизни. Это обращение в будущее. И еще. И вот сегодня эти люди все соберутся и дальше поедут почтить память убитых в ходе советского террора.



Дмитрий Казнин: Спасибо.


XS
SM
MD
LG