Статья 11 Федерального конституционного закона "О Конституционном суде Российской Федерации" строго запрещает судьям заниматься политической агитацией и пропагандой. Председатель Конституционного суда Валерий Зорькин в официозной "Российской газете" выступил с программной статьей "Право – и только право. О вопиющих правонарушениях, которые упорно не замечают" откровенно политического характера. Видимо, таким образом было отмечено 27-летие появления знаменитого манифеста неосталинистов в газете "Советская Россия" – письма "Не могу поступиться принципами" преподавателя химии Нины Андреевой.

Довольно темпераментная статья Зорькина по форме является полемикой с публикацией в "Новой газете" статьи "О праве налево" известного юриста-конституционалиста Елены Анатольевны Лукьяновой, в которой она подвергла сомнению тщательность соблюдения российского конституционного законодательства при включении в состав Федерации Севастополя и Крымской Республики. Зорькин же, в свою очередь, воспользовался этой публикацией, чтобы обвинить некие "прозападные" силы, названные им также "новыми (или "цивилизованными") варварами" в подготовке – в союзе с зарубежными кругами – агрессии против России. При этом он прямо сравнил эти силы с Тевтонским рыцарским орденом и наполеоновской армией одновременно, хотя надо учесть, что последняя была порядка на три больше.

Сам же председатель Конституционного суда заявил о готовности начать с внутренними и внешними "цивилизованными варварами" непримиримую битву, разумеется, "в защиту ПРАВА", видимо, ощущая себя одновременно двумя князьями: и Александром Невским, и фельдмаршалом Кутузовым. При этом Зорькин позволил себе личные выпады против Елены Лукьяновой, что, я полагаю, совершенно недопустимо и роняет престиж звания любого судьи. Эти пассажи выдержаны в духе печальной памяти выступления Жданова об Ахматовой, ровно с теми же риторическими приемами.

Вообще-то политические обвинения против мирной демократической оппозиции в том, что она связана с врагами страны, и в стремлении разрушить государство всегда считались доносительством самого низкого пошиба. Более того, по действующему законодательству такое поведение, которое Зорькин приписал своим "прозападным" оппонентам, рассматривается как государственная измена. Впрочем, это ведь его бестрепетная рука вывела в постановлении Конституционного суда по жалобе правозащитников на ярлык "иностранный агент", что – в отличие от советских времен – данное наименование не имеет оскорбительных или пугающих коннотаций. Так что не исключено: Зорькин на самом деле верит, что, в лоб обвинив западников-демократов (либеральных и левых) в сотрудничестве с врагами страны, он просто использовал сочный ораторский эпитет.

Если говорить без иронии, то довольно прозрачные выпады председателя Конституционного суда выглядят как настоящая клевета на "неопределенный круг лиц". И делается это буквально над гробом Бориса Немцова, которого лишь трагическая смерть избавила от уже заготовленной кампании клеветы и поношений, с обвинениями в "предательстве".

В общем, всего этого с лихвой достаточно, чтобы Зорькин, как честный человек, перешел в категорию судей в отставке.

Однако нужно остановиться еще на целом ряде моментов статьи председателя Конституционного суда, поскольку они носят принципиальный характер.

Оставим в стороне выпады Зорькина против римского права, которое он счел изуверски жестоким (хотя, строго говоря, жестокость – это прерогатива правоприменения), а также предпочтение в пользу иных правовых систем. Видимо, Зорькин считает, что суд Синедриона или суд улемов более справедлив? А может, ему нравятся средневековые китайская или японская юстиции? Или так называемые "варварские" юстиции – "Салическая" или, допустим, "Русская" "правды"?

Желающие поиронизировать могут также обратить внимание на "тысячелетия", в ходе которых Россию "скрепляли духовные скрепы". И освежить в памяти конкретное действие механизма "скреп" – завоевательные и карательные походы царей и большевиков, опричников, Тайный приказ, охранное отделение, ЧК-ГПУ-НКВД-КГБ…

Но главное в манифесте Зорькина – это гипертрофированная роль событий осени 1993 года в истории последующих 20 лет российской истории. По версии председателя Конституционного суда, который ожесточенно нападает на первого президента России, и вторжение в Ирак войск антихусейновской коалиции, и поддержка Западом восстания против Каддафи, и признание Западом свержения египетского президента Мубарака, и даже свержение Януковича – все это прямое следствие указа Бориса Ельцина под №1400. Довольно странно, что, полагая революции в арабских странах эхом московских трагических дней октября 1993 года, Зорькин не упоминает ни две чеченские войны, ни активное применение Кремлем грязных политтехнологий на президентских выборах 1996 года, как это делают другие критики ельцинской политики. Хотя тут связь с разгоном Съезда значительно очевидней.

Я не считаю необходимым подробно останавливаться здесь на праве народов на восстание против тиранического режима, которое фактически отрицается и современной российской дипломатией, и Зорькиным. Это право, хотя и не кодифицировано в международном праве (Всеобщая декларация прав человека только предостерегает, указывая в преамбуле, что угнетение приводит к восстаниям, как к последнему средству), признается среди естественных прав те самые тысячелетия, на которые ссылается Валерий Дмитриевич. И иранцы, и чехи, и тунисцы, и египтяне, и ливийцы, и украинцы, а также россияне в марте 1917-го и августе 1991 года решали каждый за себя.

В конце концов, обосновывая право Российской Федерации использовать свои войска для занятия объектов в Крыму, а затем и присоединение части иностранного государства, председатель Конституционного суда не только сослался на еще не кодифицированное международное право на защиту от угрозы жизни и безопасности людей от действия их собственного государства, но даже признал это право выше принципа государственного суверенитета и территориальной целостности. В русле такой правовой логики люди имеют право защищаться от государственного террора, не только ожидая помощи от соседней страны, но и собственной революцией. Хотя международное право на защиту как раз и являлось основанием для гуманитарных интервенций в Косове и Ираке, а также для военной помощи ливийским и сирийским повстанцам. Но, вопреки мнению Зорькина, ни одна интерпретация права на защиту не предусматривает легализацию аннексии временно оккупированной в ходе защиты территории. На это не решились даже Турция и Армения.

Если Зорькин придает судьбоносное значение кризису 1993 года, то справедливость требует рассказать о его роли в эскалации кризиса. Осенью 1992 года стало ясно, что Съезд народных депутатов, полностью управляемый Хасбулатовым, ведет дело к лишению Ельцина возможности проводить либеральные реформы. В результате разразился острый политический кризис, для разрешения которого в декабре состоялся круглый стол. Был согласован компромисс, в рамках которого исполнявший обязанности премьера Егор Гайдар был отправлен в отставку, но было решено, что по основам новой конституции будет проведен референдум. Тогдашний председатель Конституционного суда Зорькин, как участник круглого стола, заявил себя гарантом соглашения. Однако уже в январе 1993 года Хасбулатов отказался от соблюдения соглашения, произнеся знаменитые слова "Бес попутал". Более того, в конституцию России была внесена совершенно совковая норма "Статья 104. Высшим органом государственной власти Российской Федерации является Съезд народных депутатов Российской Федерации. Съезд народных депутатов Российской Федерации правомочен принять к своему рассмотрению и решить любой вопрос, отнесенный к ведению Российской Федерации", которая полностью противоречила принципу разделения властей. Именно Зорькин в марте 1993 года проигнорировал запрос депутатов Льва Пономарева и Глеба Якунина о необходимости разрешения этого противоречия.

В истории конфликт исполнительной и законодательной властей часто мирно разрешался именно высшей судебной инстанцией, что и является одной из ее главных функций. "Молчание" Конституционного суда во время нараставшего кризиса 1993 года, откровенно политическое заявление Зорькина, Руцкого и Хасбулатова в конце марта о нарушении Ельциным конституции, сделавшей возможным попытку импичмента, привели страну на грань гражданской войны. Как известно, в апреле 1993-го под угрозой введения президентского правления Ельцин вынудил Съезд объявить референдум. Но не конституционный и не по созыву Учредительного собрания, как было сперва заявлено, а о доверии. И тут страна на всех парах понеслась к силовому противостоянию. Все понимали, что идет гонка: либо Ельцин настоит на конституционном референдуме, который даст возможность продолжать реформы, поддержанные апрельским плебисцитом, либо Съезд лишит президента практически всех властных полномочий и власть окажется в руках сперва Хасбулатова, а потом уже генерала Макашова, "бешеных" сталинистов и боевиков из РНЕ, которые однажды, 3 октября 1993 года, уже захватили Москву. Именно тогда столицу России попытались превратить в то, чем является современный Донбасс. Хотя Зорькин счел возможным попенять своим оппонентам насчет того, что они называли вооруженные отряды, уже взявшие здание мэрии на Новом Арбате и осаждавшие телестудию в Останкино, "фашистскими".

Если председатель Конституционного суда хотел именно такого разрешения кризиса, то пусть бы сказал об этом открыто!

Вопреки мнению Валерия Дмитриевича, современные юристы давно исходят из того, что революции не разрушают право, а "прерывают его" и затем создают новую легитимность. Ибо нет в мире ни одного режима, в конечном итоге, не созданного революцией. Если же Зорькин действительно считает произошедшее осенью 1993 года не очередным этапом революционных событий, начавшихся с провозглашения российского суверенитета, но вульгарным переворотом, то профессиональная честность требует от него не только признать нелегитимность нынешней Конституции, парламента, всех им принятых законов и утвержденных договоров, включая, естественно, и о присоединении Крымского полуострова, и власти нынешнего президента, но и собственного поста.

Тогда отставка в знак протеста против нарушения Ельциным советской конституции была бы пусть и несколько запоздалым, но, безусловно, красивым жестом.

Евгений Ихлов – эксперт Движения за права человека, общественный деятель и публицист