По-моему, пора запретить Владимиру Сорокину писать романы. Беда в том, что стоит ему сочинить очередную гротескную антиутопию, как она осуществляется и все его страшные сны становятся явью. Причем даже быстрее, чем прикидывал автор. История бежит наперегонки с вымыслом, досрочно выполняя пятилетки. И вот уже "День опричника" читается как репортаж с места действия, а "Сахарный Кремль" – как урок на завтра.

Но, увидав на днях публикацию российского корреспондента "Нью-Йорк таймс", я вспомнил другой, самый, пожалуй, причудливый опус Сорокина. В этом материале рассказывается о том, как американский журналист познакомился с праправнуком Льва Николаевича Владимиром Толстым. Толстой с большим успехом руководил домом-музеем "Ясная поляна", а теперь стал советником Путина по культурным вопросам. Я даже видел этого жизнерадостного, приветливого и румяного человека в Нью-Йорке во время встречи с нами, эмигрантами, которые тогда именовались соотечественниками за рубежом, а не "пятой колонной". Теперь акценты сместились. И не успела начаться беседа, как Толстой заверил заокеанского собеседника, что его предок, офицер, защищавший в Крымской войне Севастополь, несомненно бы горячо одобрил "присоединение" (так он мягко выразился) Крыма к России.

Вот тут-то мне и пришел на память роман Сорокина "Голубое сало". Как помнят его горячие поклонники и уж тем более – разгневанные критики, "голубое сало" – это загадочная квинтэссенция литературного процесса. Ее получают из тел писателей-клонов, которых зловещие генетики в погонах специально для этой цели выращивают в особом питомнике. Таким образом, в сорокинском кошмаре русская литература оказывается последним полезным ископаемым развалившейся империи. Важно заметить, что придуманные писателем инвалиды российской словесности не играют никакой роли в сюжете. Они – отход производства. Сорокин своим романом говорит: то, что двести лет казалось нам целью – великая русская литература, на самом деле – лишь средство, только непонятно чего.

Теперь понятно: из классиков давят сало, чтобы смазать им буксующий "Русский мир". Конечно, для этого – как, собственно, и писал Сорокин – их надо препарировать, превратив язвительного Лермонтова ("Прощай, немытая Россия") в горячего патриота, вольнодумца Пушкина ("Гаврилиада") – в православного пиита, а подвергнутого анафеме "толстовца" Толстого – в прямолинейного державника, защищающего, а не осуждающего, как в "Хаджи-Мурате", имперскую войну. Возрожденные таким образом классики напоминают самих себя не больше, чем зомби живых людей: сходство – отдаленное, ужас – бесспорный.

Мобилизация отечественной словесности – отчаянный шаг, принятый на фоне истощения интеллектуальных, как, впрочем, и других ресурсов. В первую холодную войну, когда Рейган называл СССР "империей зла", у журналистов в ходу было еще более хлесткое прозвище: "Верхняя Вольта с ракетами". Как тогда, так и сейчас мне этот эпитет кажется несправедливым: не только с ракетами, но ведь и со Львом Толстым. Каким бы зверским ни был режим, какой бы безумной ни была его политика, Россия сохраняет свой статус сверхдержавы в области культуры. Но если и эту козырную карту бросят на стол, то что останется на черный день?

– Голубое сало, – мрачно предсказывает Сорокин.

Александр Генис – нью-йоркский писатель и публицист, автор и ведущий программы Радио Свобода "Американский час – Поверх барьеров"

Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции Радио Свобода