«Здравствуйте, Анатолий Иванович! Слушаю вас в подкасте на работе - торгую на рынке Севастополя. Интонация вашего голоса враждебна настолько, что покупатели, услышав только голос, даже не разобрав слов, спрашивают: ну, что там они против нас говорят? Похожее испытываю и сам, когда смотрю российские новости. Резкий дребезжащий звук раздражает нервную систему, поэтому ТВ не смотрю. Когда паспорт СССР менял на украинский - вот тогда был шок. Поэтому очередная смена: теперь уже украинского на российский прошла буднично. Как говорится, для моряков это пыль. Чтобы заметить отличия нашей жизни сегодняшней от прошлой, нужно постараться. В небе летают военные самолёты и вертолёты, люди стали вежливее и бережнее относиться друг к другу. Гайцы на дорогах всё так же берут взятки. Вместо щтрафа в пять тысяч, показывают палец: мол, одна тысяча. Вне зоны регистратора берут и тут же срываются с места, боясь групп быстрого реагирования. Чиновники во власти и здравоохранении сначала боялись и терпели, теперь распоясались. Что до меня, количество товара физически сократилось чуть не наполовину, негде взять. Коллеги едут в Пятигорск, стоят по двое-трое суток на переправе. Без моста просто беда. Ощущение Приднестровья – то есть, без перспектив, я там бывал. Две дочери живут в Германии и не поддерживают нас, родителей. Вы зомби, говорят. Третья дочь живёт в Севастополе и нас поддерживает. Такой вот "Тихий Дон" Шолохова в семье нашей. Игорь Акименко, пятдесят три года».

Представляете себе картину? Стоит человек на севастопольском базаре, чем-то торгует и слушает мой неприятный голос. Покупатели невольно прислушиваются и приходят к тому же выводу – голос-таки да, противный, и сам по себе противный, и потому что вещает что-то не наше, против шерсти, то есть, против правды… Хорошо, что бывший моряк пока не боится включать на достаточную громкость – и где, на базаре! – мой враждебный голос. Напишите мне, Игорь, как сказывается это на торговле, как протекают прения по поводу цен, кто кому чаще уступает: вы – покупателю или он – вам.

Продолжаю письмом о недалеком будущем. «Да, будут притворяться. Будут повторять и повторять царско-сталинский винегрет, но надоест. Потому что"исконный и геройский Крым" - ложь, "святая победа" - ложь. Всё ложь! Вся ложь Русского мира натолкнётся на правду его неконкурентоспособности. Осточертеет врать, терпя лишения, к чему его теперь призывают и правильно делают, потому что если хочешь врать, то надо и терпеть. Будем выбирать: полную изоляцию или отказ от вранья. Остаться голенькими, как Адам и Ева, с гадким царьком, рассказывающим подонские анекдоты фрау Меркель, от которых та морщится брезгливо. Конечно, и в таких странах живут. Но без вранья и без притязаний. Скромно и тихо. Время вранья прошло. Жлобское население не способно ничего производить. Даже отвёрточное производство нелегко организовать. Кадров нет. Алкаши, мошенники».

Кажется, не совсем внятное письмо. Обычно говорят, что если Россия откажется от вранья себе и миру, то заживет нормальной жизнью. Этот же человек видит иначе. Он, как мы слышали, уверен, что Россия откажется не только от вранья, но одновременно и от попыток ввести у себя европейские порядки – будет «скромно и тихо» влачить существование, на какое способна, но хотя бы не страдать от изоляции. Мысль интересная, но не знаю. Не знаю. Хотя есть некоторые признаки… Вот слушайте следующее письмо, всего пара строк.

«Здравствуйте! Прикольно, щас вы ведёте пропаганду на тех людей, что когда-то были СССР, а щас, типа, вы думаете, что это разные страны. Хотя зря я вам это говорю, херячьте дальше». Без поллитра вроде не разобраться, что человек хотел сказать, а в то же время все понятно. Этот вот заканчивает словами: «Херячьте дальше», а другой, чуть ли не академик, - так: «Ну, что ж, продолжай и дальше служить Госдепу». Люди разные, а состояние духа одинаковое. Нет боевого задора, нет уверенности в победе. В правоту отечества, попавшего в трудное положение, еще верят, из последних сил верят, а в благополучный исход, во всяком случае, на сем свете – нет, не верят, не жили, мол, хорошо, незачем и пробовать. Жалко их вообще-то, этих людей, хочется сказать: «Ребята, а вы попробуйте, никто же вам не мешает, наоборот, весь свободный мир готов помогать!».

Газета «Ведомости» в шутку предложила создать особую службу, что-то вроде министерства для руководства использованием «сакральных символов», то есть, священных знаков вроде георгиевской ленточки.

«Сакральная служба РФ (сокращенно Россвятнадзор)», - так советуют назвать это ведомство. Обосновывают тем, что в это дело начинает вмешиваться полиция, раздает оплеухи за неправильное, по ее мнению, употребление... «Власть и околовластные структуры производят все новые скрепы – поди разберись. Считаем, что создание специальной службы и символического регламента позволит навести порядок в этой сфере», - пишет газета, побуждая задуматься, что бы вообще могло значить ведущее участие государства в изготовлении «духовных скреп». «Это попытка, - пишет господин Дубровин, - наполнить смыслом бытовую жизнь обычных людей и лишний раз "связать" население большой страны. Проблема только в том, что все эти символы конструируются так, что их с легкостью разрушают сами "конструкторы" и противники подобных символов». Автор исходит, как можно понять, из презумпции добрых намерений, видит тут верховную заботу о благе отечества: как бы население, не знающее, кто его друзья, а кто враги, не разнесло все в пух и прах. Мы, однако, слишком хорошо знаем, что наполнять «смыслом бытовую жизнь обычных людей» берутся, как правило, далеко не самые человеколюбивые правители.

Следующее письмо пришло тридцатого апреля из Москвы. «Дорогой Анатолий Иванович! Была сегодня в магазине - заметила, что вдвое подешевели (в паре сетевых магазинов) сырой имбирь и стебли сельдерея. Вдвое - это по сравнению с доукраиной. Дело в том, что после объявления санкций и импортозамещения и стебли сельдерея, и имбирь взлетели немыслимо. Имбирь и пятьсот, и шестьсот рублей за кг стоил. И вот - подешевел. Хотя в одном маленьком магазинчике я недавно видела имбирь по-прежнему за шестьсот пятьдесят рублей. Прошу зачесть это наблюдение за письмо на «Свободу». Алла». Спасибо, Алла, вы подарили мне новое слово: «доукраина», в письме оно с маленькой буквы. «Импортозамещение» тоже будем считать новым словом, и очень емким, оно означает не только то, что означает. Это еще и название одной из последних, если не последней, пропагандистских кампаний режима. Сказал «импортозамещение» - и все понятно: почему подорожало то, это, почему исчезло то, это. Тут, правда, содержится подвох. По смыслу самого слова исчезнувший импортный товар должен быстро заместиться отечественным, а он, как водится, почему-то не замещается ничем или замещается, да не очень быстро, или замещается быстро, но черт знает чем. Так слово, не успев войти в обиход, стало употребляться не по назначению. Почему упали заработки, пенсии, всякие выплаты? Потому что «импортозамещение». Что-то задерживается: ввод ли дороги, пуск ли ракеты – почему? Потому что, опять же, «импортозамещение». Или «санкции». Вот еще одно новое слово. Сказал «санкции» - и сразу понятно, почему не ладится то, почему сорвалось это, почему пришлось сократить персонал целого города… Вот тоже емкое слово: «градообразующее» предприятие. Сказал «санкции» - и все понимают, почему оно остановилось, градообразуюющее, неизвестно, правда, зачем существовавшее и «доукраины», и до «санкций».

«Здравствуйте, Анатолий Иванович! Год назад просто поверить не мог, что моя страна нападет на соседа. Когда был маленьким, помню, нам рассказывали, что Гитлер напал на СССР. И вот у нас такое дело теперь. И стыдно и мерзко. Думаю, в чем же причина такой катастрофы, что бессмысленную войну с братским народом одобряет большинство граждан? Думаю, причина в том, что мы по-прежнему живем по понятиям феодального общества. Полнотой власти обладает человек с копьем, ружьем или ксивой и наградным «Макаровым». Собственность твоя условна. Все зависит от милости Государя, его бояр и дворян. Раньше, когда на своем возке мчался боярин, холопы должны были разбегаться по канавам, теперь, когда он же летит на черном «мерсе» с мигалкой, холопы обязаны жаться к обочинам. Те же кормления, когда ближний боярин и его клан получает область или целую отрасль промышленности, та же множественность юрисдикций, когда холопу нельзя ничего, зато боярин подсуден только государю. Все русские революции против такого положения вещей закончились поражением. Феодальный боярский олигархат не может существовать без повальной коррупции, тотального вранья и агрессии, это его обычное во все века поведение. Правда, теперь у него атомная бомба, которой он, ухмыляясь, угрожают всему человечеству. Так что закончиться все это может весьма и весьма грустно. С уважением Виталий. Петербург»

«Давно меня напрягает, - пишет Кирилл Шранбер, - полное непонимание экономики и финансов в русскоговорящем мире. И говорю я, прежде всего, о той заигранной формулировке, что доллар - это зелёная бумажка и его вот-вот сменит юань». В опровержение этого представления Кирилл написал целый доклад из двенадцати разделов, я в состоянии только упомянуть некоторые из них. Юань жёстко привязан к доллару и уже потому не может считаться резервной валютой. На деле, остроумно замечает Кирилл, юань сегодня – «тот же доллар, только поделенный на шесть с чем-то частей и с Мао Цзедуном на нём». Китайский экспорт падает, рост экономики этой страны замедляется в силу разных причин, среди которых коррупция – не на последнем месте, поэтому, пишет Шранбер, Китай всё меньше хочет сделать свою валюту свободно конвертируемой, чтобы не убить свой экспорт, так что «русские политические мокрые сны», что вот-вот китайский дядя избавит Русь от проклятого доллара, ничем не подкреплены. С издевкой пишет автор и о «русских финтилях с повышением золотых запасов». Золото как металл и золото как валюта имеют разную стоимость. Золото как металл заметно колеблется на свободном рынке, потому ни один здравомыслящий финансист не сделает золотого стандарта, чтобы не обанкротить свою страну. И, наконец, главное. Откажется ли Китай от накопленных долларов? Нет, потому что это не может быть ему выгодно ни при каких обстоятельствах. Господин Шранбер скрупулезно идет по основным пунктам экономического антиамериканизма, и тут он беспощаден. Америка выпускает миллиард вещей. Четверть мирового производства – это Америка. И кто-то кому-то внушает, что доллар ничем не обеспечен! Умопомрачительны американские военные расходы - семьсот миллиардов долларов, но более восьмидесяти процентов этих денег идут на разработку новшеств, которые меняют мир, «Оттуда появился интернет и оттуда появился мобильный телефон». «Наконец, скажу об американском долге, - читаем у Кирилла Шранбера. - Да, он самый жуткий и большой по номиналу. Однако его обслуживание не составляет даже трех процентов по выплатам от ВВП США». Причем, это долг не загранице, а федеральным учреждениям - Резервному банку и Пенсионному фонду. «Спросите, как его будем оплачивать? И я вам скажу! Готовы? Долг не выплачивается - из него вырастают, за счёт повышения роста ВВП выше инфляции и выше расходов по обслуживанию долга». «Одним словом, не читайте советских газет и спите спокойно. Да пребудет с вами сила и Американский доллар одновременно», - так завершает Кирилл Шранбер.

У меня такое ощущение, что злободневность его разъяснений начинает снижаться. Россияне привыкают к мысли, что никто и ничто их не выручит – ни Путин, ни юань, ни импортозамещение, ни золотой запас. Они, кажется, уже смирились, что за Крым и прогулки по Донбассу придется платить немало и долго – до скончания неизвестно чего или кого. И как-то быстро привыкли, быстро смирились, словно ожидали чего-то такого. Готовность затянуть пояса, в сущности, из-за пустка поощряется зомбоящиком, но вызвана не им. Отказ от лучшего будущего, от надежды на лучшее будущее – это нечто новое в истории России. Вот так вот сказать: да, мол, лучшего будущего не будет, а будет только худшее, зато Крым наш, - на такую речь не каждый народ способен. Я не ожидал такой прямоты и смелости. В последнее время интересуюсь у своих русских собеседников, насколько они готовы затянуть пояса – от чего отказаться, какие расходы сократить, будут ли, например, отказываться отрасходов на образование, точнее, на получение дипломов, на лечение, на путешествия, на улучшение жилищных условий. Стараешься спросить как можно мягче, вроде невзначай, а люди сердяться, грубят в ответ. Грубость выражается иногда так: до отказа затянем, но Крым не сдадим, Донбасс не бросим, а то ещё так: до отказа затянемся, но американцам не сдадимся!

«Путин вернул Россию в допетровскую эпоху, время "Домостроя", -пишет господин Долин. – Восемьдесят процентов населения страны, согласно опросам, стали чувствовать себя счастливыми. Здесь полный "хеппи энд". Конец, он, конечно, счастливый, но это - конец. Помните анекдот: прохожий увидел человека, который лежал в канаве у дороги. Вытащил его. Он проснулся и говорит прохожему: "Дурак, я здесь живу!" И пусть бы жил, скажу, продолжая мысль господина Долина, - пусть бы жил, лишь бы не мешал другим. Отсюда программа, которую на наших глазах с немалым трудом, с досадой, иногда – с приступами тяжелой неохоты вырабатывает свободный мир в отношении допетровской Руси двадцять первого века. Одновременно такую же программу вырабатывает и каждый отдельный человек для себя – имею в виду тех, кому не нравится жить при Домострое. Вряд ли стоит клеймить как пораженцев тех, кто отказывается бороться. Бегство из ада, уход в другую жизнь, даже если человек не сдвигается с места, требует ума, воли, достоинства не меньше, чем участие в прямой борьбе, а может быть и больше, ведь участник борьбы подчиняет свою волю общей воле, он в гурте, а гуртом и батька легче бить, говорит украинская пословица, батько здесь значит единоначальник-самодур, речь идет о восстании домашних против него. Пословица считает допустимым такое восстание и даже подсказывает, что сообща, гуртом одолеть семейного супостата легче, чем в одиночку. А вот от человека, избравшего путь личного ухода из мрака, без всякого гурта, от него требуется больше мужества своего рода. Он заведомо не полагается ни на кого, только на себя. В духе времени считаю, чтозаслуживают уважения оба выбора – и личный уход, и участие в гуртовом противостоянии злу.

«Я по натуре импрессионист, - пишет Евгений Каплунов, - как были художники-импрессионисты, а я всё же какой-никакой художник. Для меня при взгляде на те или иные стороны жизни впечатление прежде всего. Мне и брат говорит, что я вижу не то, что есть на самом деле, а то, что пропускаю через свои эмоции, как через фильтр. Когда-то я по этому поводу огорчался, а теперь считаю преимуществом. Я по жизни и м п р е с с и о н и с т. Д ля меня главное - впечатление. А теперь, Анатолий Иванович, по пунктам. Горбачевская гласность позволила нам постепенно придти к выводу, что частная собственность не зло, а благо. Гласность также подвела нас к тому, что в нормальной стране должна быть не одна партия (КПСС), а несколько конкурирующих между собой партий, то есть, многопартийная система. Второе. Перестройка. Она принесла перемены революционного характера. Шаг за шагом шло отвоёвывание позиций у социализма –коммунизма. Теперь мое впечатление такое,- продолжает Каплунов, - что у России хорошие шансы на новую перестройку. Страна в тупике, прежде всего – экономика. Нагнетается психоз: опять вокруг нас враги, шпионы, пятая колонна. Мы возвращаемся в СССР, в худшие его времена. Но у людей есть прививка от этого, свобода свое дело сделала, мы немножко ощутили, что такое свобода от государства. Появились независимые люди, у них свой взгляд на страну, и, прежде всего, это люди, которым не нужна изоляция страны, не нужна новая холодная война. По моему впечатлению, такие есть и наверху. Пружина государства, конечно, сжимается, но с такой же силой она будет и разжиматься. Я повторюсь: мой взгляд - это взгляд скорее импрессиониста. Перестройка – это революция, и, наверное, она опять будет проводиться сверху. Найдётся такой озабоченный положением государства человек во власти. С наилучшими пожеланиями Евгений Каплунов»

Спасибо за письмо, Евгений! Знаете, чем заинтересовало меня ваше письмо? Вы излагаете не мнения, а впечатления. Или называете свои мнения впечатлениями, что тоже очень, по-моему, важно. У большинства из нас сколько угодно мнений. По каждому вопросу есть два мнения: одно – правильное, это, разумеется, свое, и мнения других людей – неправильные. А у вас, как вы говорите, впечатления. Это свидетельствует о скромности. На своем впечатлении человек стоит не так твердо, как на мнении. Это замечательно. Такой человек способен учиться, обучаться, то есть, он всегда открыт новым впечатлениям. Импрессионисты чем на долгое время приковали к себе внимание любителей живописи? Скажу, как я это понимаю. То есть, как и вы, сообщу о своем впечатлении, хотя мы с вами знаем и то, какова на сей предмет точка зрения искусствоведения. Импрессионизм – это демократизм. Можно вспомнить и другое иностранное слово: плюрализм. Импрессионизм говорит зрителю: ты это яблоко видишь так, а я – вот так. У тебя свое впечатление от яблока, а у меня – свое.

Марк Котлярский приводит мало кому известное стихотворение Александра Тинякова. Слушайте, оно короткое.

Чичерин растерян и Сталин печален,
Осталась от партии кучка развалин.

Стеклова убрали, Зиновьев похерен,
И Троцкий, мерзавец, молчит, лицемерен.

И Крупская смотрит, нахохлившись, чортом,
И заняты все комсомолки абортом.

И Ленин недвижно лежит в мавзолее,
И чувствует Рыков веревку на шее.

«С ума сойти! - замечает Марк Котлярский, - Стих написан в тысяча девятьсот двадцать шестом году!». Да, Марк, удивительно, что уже в двадцать шестом году человек, который верил своим глазам, а не ушам, все понимал – все главное – о советском опыте строительства коммунизма. А ведь двадцать шестой год – это из лучших советских годов, из самых спокойных, благополучных, позади остался кошмар военного коммунизма, пять лет уже как на дворе НЭП – новая экономическая политика, дающая какой-никакой простор частнику, не все зажимает цензура, тот же Александр Тиняков еще может издавать свои стихи, изображать из себя юродивого – и его печатают, что-то даже платят… Но с другой стороны, были люди, все понимавшие задолго до Тинякова, хотя бы Максим Горький, в восемнадцатом году им написаны «Несвоевременные мысли», где о большевизме сказано, в общем, все, и так сказано, что и сегодня ни прибавить особенно нечего, ни убавить. В двадцать шестом году еще разрешалось быть нищим, сидеть, как Тиняков, на углу Невского и Литейного с табличкой: «Подайте бывшему поэту».

«Уважаемый Пан Анатолий! Я очень рад, что время от времени могу слушать ваши передачи. Я поляк, живу в Варшаве, работаю в вузе и люблю слушать некоторые передачи "Свободы". Уважаю Россию, но, конечно, прежде всего, Бердяева, отца Меня, Сахарова, общество "Мемориал" – только не националистов или коммунистов. Мои предки жили до войны в Вильнюсе, так что я проблемы востока стараюсь понимать. Для меня очень важно, чтобы Россия была нормальной страной, без комплексов, но и без великорусской идеологии. Знаю, что это нелегко, но надеюсь, что даже если не до конца теперь, но в будущем появится в наших обеих странах больше людей диалога. Я иногда провожу занятия со студентами с Востока: из России, Украины, Беларуси, также и Литвы. Люблю с ними заниматься, общаемся мы на польском и английском языках. Люблю их, но у некоторых (не всех) всё-таки чувствуется дух какой-то немножко "постсовецкий": с одной стороны, какая-то беспомощность и пассивность, с другой - высокие требования к миру. Но это можно понять. Томаш Догенговский». Спасибо, Томаш, вы такой политкорректный, что прямо слезы наворачиваются… у некоторых наших слушателей (я о них говорю, не о себе).