Возвращаться в город своей юности опасно, если это – не Рига. С каждым приездом я нахожу ее все краше – и все старше. Способная, как ящерица, к регенерации, Рига отращивает разрушенное войной и двумя оккупациями, расширяя зону старинного и прекрасного. Ей это необходимо, потому что нарядное прошлое – самое полезное ископаемое Латвии. С позднего до раннего утра тучи туристов бродят по Риге, сумевшей прославиться дважды – как средневековый ганзейский город и как шедевр прихотливого ар-нуво, который здесь зовут югендстилем и продают оптом на почтовых открытках.

– Туризм – нефть Латвии, – подытожил я свои наблюдения на приеме у одного из отцов города.

Он сразу мне понравился знакомой фамилией – Толстой – и тем, что разрешил примерить серебряную цепь мэра, пока того не было на рабочем месте. Но несмотря на благодушие, со мной не согласился.

– Нефть Латвии – русский язык, – решительно, как его однофамилец, возразил Толстой, – русские туристы тратят в два раза больше, чем остальные. И понятно почему. Для европейцев Рига – дешевый отпуск, а для россиян – дорогой. Среди первых преобладает охочая до пива и блондинок молодежь с рюкзаками, среди вторых – успешный средний класс, который привлекает редкий шанс посетить европейский город, говорящий на понятном языке.

– Получается, что Рига – как Лондон для американцев: заграница, где все говорят на твоем языке, пусть и с акцентом?

– Вроде того, тем более что у нас тоже теперь почти все говорят на английском.

Это меня обрадовало, потому что, когда в один из предыдущих визитов меня спросили о межнациональных отношениях, я пообещал, что следующее поколение жителей Латвии будет говорить не на двух, а на трех языках, чаще всего – по-английски. Сам я, впрочем, прекрасно обходился русским. Надо признать, что официанты, швейцары, таксисты и полицейские говорили на нем чище, чем на Брайтон-Бич.

– Это потому, – объяснила мне редактор делового журнала, – что глупыми часто бывают люди, нередко – правительства, а вот деньги не бывают глупыми. Тем, кто знает русский, намного легче найти работу, которой так не хватает в нашей стране. И наоборот: в латышские школы попасть труднее, чем в русские.

– Но не станешь же ты отрицать рознь между русскими и латышами?

– На уровне соседей все живут мирно, трения – там, где вмешивается политика.

– Но она для того и нужна, – выложил я свою выстраданную в Америке мысль, – политика не решает проблемы, она позволяет жить с нерешенными.

Придя к выводу, что Рига может считаться первым европейским русским городом, я поделился этой красивой мыслью с друзьями, но не нашел отклика.

– Ты не понимаешь главного, – вернул меня на землю одноклассник, – для латвийцев, а именно так нас правильно называть, столицей является Брюссель.

– А для других?

– Не знаю, но подозреваю, что град Китеж: советский парадиз, ушедший за перестроечные грехи под воду. В Риге многие даже Новый год отмечают по московскому, а не по местному времени.

– Но неужели они, – заныл я, – захотят, чтобы наша красивая, уютная, европейская Рига стала вторым Донецком?

– Донецк – вмешался другой товарищ, который стал латышом в зрелом возрасте, в совершенстве выучив язык, – тоже был для своих уютным, особенно когда там проводили футбольный чемпионат Европы и принимали зарубежных гостей в новеньком аэропорту. Видал, что с ним стало?

– Ты хочешь сказать, что русскоязычная Латвия готова воевать за Путина?

– Я хочу сказать, что она не станет нас защищать от него. Слава Богу, что для этого есть НАТО.

Одного их офицера я встретил на Домской площади. С ним фотографировались прохожие неизвестной мне национальности: все говорили по-английски.

Александр Генис – нью-йоркский писатель и публицист, автор и ведущий программы Радио Свобода "Американский час – Поверх барьеров"

Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции Радио Свобода