Начало нынешнего июня отмечено ростом протестной активности образовательного сообщества. С 30 по 1 июня прошла Всероссийская акция протеста в защиту образования и трудовых прав педагогов «За право учиться и возможность учить», на 6 июня в Москве согласован митинг «За науку и образование».

В последнее время преподаватели стали все чаще выносить в публичное пространство – с помощью писем, шествий, митингов, заявления о несогласии с действующей в сфере образования политикой, однако связано это было, как правило, с кадровыми сокращениями и размером зарплат. Так, 1 июня главными требованиями пикетчиков из Ивановского государственного университета (ИвГУ) стали соблюдение "трудовых прав работников сферы образования, достойная оплата, нормальная нагрузка". Однако штатная ситуации за отстаивание экономических прав превратилась в идеологическое противостояние – благодаря двум событиям, акции против лекции Николая Старикова в РГГУ и признания благотворительного фонда "Династия" иностранным агентом.

Не случайно на московском митинге были организованы дискуссионные площадки, на которых собравшиеся могли обсудить формы легального противодействия идеологическому давлению и пропаганде в российских университетах, разработать планы создания межвузовского центра содействия профсоюзному движению и академическому самоуправлению.

В свою очередь, организаторы митинга «За науку и образование» 6 июня потребовали «от государства уважительного отношения к благотворителям и их деятельности», помимо программного повышения государственных расходов на науку и образование и уважения к труду преподавателей и ученых.

Сможет ли академическое сообщество стать политической силой, Радио Свобода рассказали доцент факультета истории искусства РГГУ Андрей Олейников, сопредседатель Профсоюза «Университетская солидарность» Павел Кудюкин, , доцент исторического факультета МГУ Алексей Гусев и социолог, заместитель директора Центра современной философии и социальных наук Философского факультета МГУ Александр Бикбов.

Алексей Гусев, член Ученого совета исторического факультета МГУ:

- В МГУ степень активности студентов, преподавателей всегда была достаточно высока. И именно в нашем университете сформировалась инициативная группа, которая объединила всех и довольно много выступала на протяжении 2000-х годов, защищая социальные интересы и студентов, и аспирантов. Она боролась за то, чтобы был определенный общественно-политический плюрализм, чтобы нам не навязывалась сверху какая-то одна единственная идеологическая парадигма. И одно из проявлений такого достаточно активного движения – "ОД-Групп" на социологическом факультете, где как раз во главе факультета оказались люди с крайне националистическими, имперскими воззрениями, они пытались индоктринировать студентов этом духе. "ОД-Групп" привлекла внимание к этой ситуации, и это имело позитивные последствия.

Вообще в МГУ глубокие корни студенческого движения. После подавления восстания декабристов, в 30-х годах 19-го века именно Московский университет стал основным центром политической оппозиции. Группа Белинского, "Общество 14-го номера", Герцена, Огарева, кружок Станкевича... И здесь как раз была традиция обструкции, бойкотов, использовали и корбит, и нанесение пощечин реакционным деятелям, приходящим в университет.

Если вспоминать 1905 год, одну из публикаций, посвященной истории того периода, - в ней говорилось, что академическая среда это самая косная среда, и она позже, чем другие, приходит к самоорганизации, к осознанию необходимости борьбы. И сейчас то же самое. Для преподавательского сообщества характерна очень высокая степень индивидуализма, погружения в чисто академическую проблематику, непонимание того, что нельзя все-таки отгородиться от общественной среды. Тем не менее, как опять же исторический опыт показывает, это естественный и неизбежный процесс – преодоление изоляции академической среды от общества и от студенчества.

У нас есть историческая традиции солидарности преподавателей и студентов, вплоть до знаменитой истории 1911 года, когда 130 ведущих преподавателей, включая таких выдающихся ученых, как Вернадский, Тимирязев, просто ушли из Московского университета в знак протеста против государственной политики притеснения студентов. И вернулись только после Февральской революции. То есть в конечном итоге они победили, и это вселяет в нас определенный оптимизм.

Но конечно, есть политика и "политика". Потому что университет не может находиться полностью вне политического процесса. И когда в обществе происходят какие-то серьезные политические сдвиги, подъем общественной активности, это, естественно, отражается и на университетах.

Аргумент, что вам платит государство, поэтому извольте пропагандировать ту линию, которую на данный момент выдвигает государственная власть, этот аргумент глубоко ложен. Его использовали, когда возникла история с профессором Зубовым в МГИМО. Он усомнился в известных внешнеполитических акциях нашего правительства, и ему сказали, что это расходится с государственной линией, и в конце концов ему пришлось покинуть МГИМО.

Но ведь университетским преподавателям государство платит не просто так, это оплата труда, а труд должен быть эффективным. А эффективным преподавательский труд может быть только в одном случае – если он свободный. Если человек имеет возможность самостоятельно мыслить, критически воспринимать действительность и передавать эти навыки свободного критического мышления студентам.

Андрей Олейников, доцент факультета истории искусства РГГУ:

- Процессы 2011-13 годов позволили возникнуть горизонтальным объединениям преподавателей, ученых, они еще слабые, но они существуют. То есть у нас есть некоторый опыт и социальный капитал, это хороший задел на будущее. Не спорю, есть масса проблем, и проблема притеснения наших отдельных коллег в Казанском университете, в Санкт-Петербургском, все это есть, и мы стараемся на это как-то реагировать. Да, у нас нет традиций защиты академических свобод, и мы должны пытаться их сейчас закладывать.

Что поделать, такова логика взросления нашего преподавательского сообщества: для того, чтобы начать объединяться, людям надо сначала понять, что их обманывают, что они недополучают какие-то деньги. В случае РГГУ в 2011 году, еще до протестов нам урезали зарплату, мотивируя это решение тем, что университет находится в сложной экономической ситуации. Этот же аргумент приводится сегодня, когда нас переводят на одногодничные контракты. Тогда мы выступили с открытым письмом, потом начались протесты, новый всплеск активности, и преподавательской, и студенческой. Возникла студенческая инициативная группа РГГУ, преподавательское сообщество, которое выступало, в том числе за повышение зарплаты, а затем часть преобразовалась в профсоюз "Университетская солидарность".

Про себя могу сказать, я не то что не интересовался политикой раньше, но никогда не думал, что буду заниматься политическим активизмом, общественно-политической деятельностью. Но ситуация 2011-12 годов сделала меня взрослее. И те сюжеты академические, которыми я интересовался, стали для меня по-другому выглядеть совершенно. Думаю, то же произошло со многими моими коллегами по профсоюзу.

Я с оптимизмом хотел бы смотреть на перспективы. Самый замечательный период в истории самоорганизации академического сообщества в России – это 1905-1906 годы. Отдельные всплески были в 1911 году, тогда возникло очень сильное сопротивление советское власти, потом уничтожение автономии университетов с 1918 по 1922 год. Я полагаю, многое зависит от экономической ситуации, но никто не отменял пока идеи общественного блага, которая стоит за образованием, и потенциальное влияние академического корпуса должно возрастать. Но и он сам должен меняться.

Павел Кудюкин, сопредседатель профсоюза «Университетская солидарность»:

- Что касается зависимости российских вузов от государства, я бы развел вопросы их финансирования и автономии. Потому что в Европе значительная часть университетов тоже финансируется из государственного бюджета, но это не отменяет автономию, и есть понимание, что государство в данном случае выступает всего-навсего распорядителем общественных средств, не более того. Общество заинтересовано как раз в том, чтобы университет был зоной свободы, поиска, а это гарантируется двумя вещами. Университет автономен в своем управлении, чего у нас сейчас официально просто нет: активно вытесняется выборность ректоров, деканов, заведующих кафедрами. И автономия в том отношении, что и сам университет не может навязывать преподавателю взгляды и методы преподавания. То есть тут как бы двойной уровень свободы.

Сегодня оказывается, что мы, вроде бы интеллектуальная элита, в том же положении, что и любой другой наемный работник, зависим от работодателя, а работодатель очень не любит, когда работник вдруг начинает качать права, и стараются от таких активных работников избавляться, будь то рабочий на "Ситроен-Пежо" в Калуге или преподаватель в Ивановском государственном университете. И именно поэтому мы прибегаем к такой классической форме самозащиты наших прав и интересов, как профсоюз, который имеет большие возможности, чем отдельно взятый работник, защищать права и интересы.

Кроме того, преподаватели высшей школы не очень отличаются от других бюджетников. У нас вообще бюджетники, будь то учителя в общем образовании, или врачи, все мы очень разрозненны, побаиваемся начальства, у нас всех играют на чувстве профессиональной ответственности, это очень важный момент. Скажем, медики в Москве продолжают итальянскую забастовку, и их начальство апеллирует: как вы можете, вы давали клятву Гиппократа! И наш труд очень индивидуализирован, это из гумбальтовской модели университета пришло понятие академика в очень широком смысле: я ношусь мыслью в высоких сферах, а в случае чего буду индивидуально договариваться с начальником, чтобы он признал мои замечательные, выдающиеся профессиональные качества. Это все очень сильно мешает организации. Но, как показывает опыт других стран, такой индивидуализм преодолевается постепенно, если прикладывать усилия.

Ясно, что университетское сообщество все равно будет неоднородным, оно дифференцируется по идейно-политическим, ценностным позициям, но в силу значимости вообще высшего образовании в обществе, от него многое зависит. Потенциально степень влияния академического сообщества в широком смысле, включая и преподавательское, существенно выше, чем его удельный вес по численности.

Александр Бикбов, заместитель директора Центра современной философии и социальных наук Философского факультета МГУ :

- Если говорить о социологической сфере, политика из университета не уходила никогда. Она была в императорском университете с его достаточно жесткими правилами цензуры, присутствовала в советском университете, да и в постсоветском, скажем так, были политики. И то, что мы наблюдаем сейчас, это попытка сократить спектр возможных и доступных для озвучивания в университетских аудиториях политических тезисов. И очевидно, что протест, бойкот против агитбригады Николая Старикова во многом исходил не из политической логики, а как раз из логики автономии университета, то есть из права отстаивать знания против пропаганды.

Тут следует иметь в виду, что если мы отсылаем только к аргументу науки, например, что у Николая Старикова нет ученой степени, то в его адъютантском окружении есть люди с кандидатскими и докторскими степенями. И на этом формальном основании можно сказать, что они являются законными представителями университета в рамках такого рода дискуссии. Но ведь то, что они говорят, и то, как они действуют, на самом деле, полностью совпадает с пропагандистской логикой «народного», административно обеспеченного движения.

Правда, администрации некоторых вузов стыдятся присутствия таких агитбригад на своих площадках. Однако часто для того, чтобы обеспечить аудиторию, студентов снимают с занятий, а по краям рядов усаживают "трамбовщиков", которые не выпускают студентов с лекции до ее окончания. Характерно, что в МГУ информация о лекции Николая Старикова не распространялась, деканаты других факультетов ничего не знали, а происходило все на факультете политологии. Так вот, самый острый момент этой ситуации состоит в том, что, поскольку МГУ относится к числу вузов, для которых важно продемонстрировать присутствие такого рода агитаторов, лекцию снимала команда Пятого канала. А в аудитории была организована студенческая акция протеста, однако в репортаже Пятого канала, конечно, никаких следов этого события не оказалось, и в СМИ информация не попала.

Заметьте, публичность в случае акции РГГУ сделала возможным взаимное информирование людей, которые не хотели бы видеть агитаторов в стенах университета, который им дорог, где они учатся или работают. И, насколько мне известно, студенты МГИМО встречали команду агитаторов с плакатами перед входом в здание. Поэтому Николай Стариков, который был заявлен в качестве лектора, просто не приехал.

Надо сказать, что до последнего времени на протяжении примерно пяти лет не было попыток, при ужесточении административной вертикали, вмешиваться непосредственно в содержание преподавательской деятельности. И госстандарт четвертого поколения, которым мы сейчас пользуемся, как раз построен на том, что университеты имеют возможность самостоятельно создавать контент образовательных программ. Но у нас есть опасения, глядя на то, с какой агрессией продавливается на университетских площадках присутствие вот таких агитбригад, что это одна из форм возможного внедрения, давления на преподавателей непосредственно в том, что преподаватели могут и должны делать как профессионалы. Я полагаю, что здесь наступил, наверное, такой предел, когда возникнут самые серьезные попытки давления и формы сопротивления, да просто саботаж, который был известен по позднесоветскому периоду.

Преподаватели были и остаются политической силой, только сегодня это сила молчащего большинства, которое подтверждает действующий курс и часто не желает применять свои интеллектуальные способности для того, чтобы поставить его под вопрос. Я не питаю оптимистических надежд, глядя на то, каким образом меняется экономическая ситуация в профессии. Мы становимся беднее, происходит расслоение. То есть администрации вузов получают более высокие социальные гарантии и бонусы, а преподавательский корпус, напротив, все в более тесной зависимости от так называемых критериев эффективности. Вторая тенденция – это усиление вертикали, которое не просто делает более устойчивой позицию администрации, но также лишает преподавателей возможности участия в принятии решений. И это означает, что одна из немногих возможностей, которая у преподавателей остается, это синдикализация, создание политических, профсоюзных ассоциаций, которые борются в пределах университета уже не за стандарты знания, а за социальные права.

Мы живем во время реакции и сопротивляемся ее наиболее кричащим проявлениям. Разница в пропаганде и реальной дискуссии на любую тему – в наличии или отсутствии внешнего давления, попыток свести все разнообразие политических тезисов к ограниченному их числу. И наша задача – отстаивание университетской автономии как автономии знания перед лицом плоской и лишенной воображения пропаганды.