Никогда еще я не чувствовал себя такой важной персоной, как перед выборами, которые завершились на прошлой неделе. Кто мне только не звонил! Губернатор, сенаторы, конгрессмены. Когда дело дошло до Гора и Клинтона, я понял, что в ход пошли резервы, а после звонка самого Роберта Де Ниро, исход выборов был для меня предрешен: когда говорят звезды, смертным остается слушаться.
Демократы и впрямь одержали громкую победу, но их сенсационный триумф, как считают ведущие обозреватели, объясняется не столько симпатией к партийной программе, сколько недовольством избирателей курсом республиканцев.
Что ж, демократия для того и существует, чтобы исправлять и корректировать общее направление политики. Сама по себе выборная власть вовсе не гарантирует безошибочной политики. Главное преимущество демократии — в постоянстве перемен. Собственно, потому американцы и голосуют больше всех других народов, что отцы-основатели были одержимы постоянным контролем над властью.
В данном конкретном случае все это означает, что Америка проголосовала за новые идеи, не уточнив — какие именно. И это оставляет место для разнообразных интерпретаций исхода выборов. Что делает их еще более значительными.
Дэвид Брукс (David Brooks), один из самых влиятельных — и трезвых — обозревателей американской прессы незадолго до выборов написал: «Кто бы ни победил в них, уже ясно, что выборы станут вехой, обозначающей конец целой политической эпохи».
В ХХ веке американской историей управляют две главные политические силы. С 1932 по 1968-й доминировала либеральная идеология, которая принесла нам социальное страхование и привела к движению за гражданские права. Начиная с революции Рейгана, с 1980-го года, идейная власть в Америке оказалась у консерваторов. Сейчас и эта пора кончилось. Нынешние выборы — не запятая, а точка. После них начнется безвременье. Собранная Рейганом коалиция консервативных политиков-республиканцев исчерпала запас доверия у избирателей, но и либерально ориентированная демократическая партия не может предложить ничего определенного.
После выборов тот же Дэвид Брукс подтвердил свой диагноз:
Победа демократов показала, что американцы устали от политики символов, от умирающей идеологии, от фальшивого выбора. Но переворот в Конгрессе означает не начало эры, а конец старой. Теперь от победителей ждут больших идей, которые бы соответствовали стоящим перед Америкой проблемам.
Другими словами, в стране наступило идейное бурление, переоценка ценностей, пересмотр приоритетов, тактических и стратегических направлений всей общественной жизни. Пришло время новых слов и неожиданных мыслей, ибо XXI век бросает Америке вызовы, которых она не знала в прошлом столетии. Конечно, это — задача для целого поколения, но сегодня мы на одном примере расскажем, как за нее берется общественная мысль.
Так, чтобы сформулировать мнения и направить дискуссию в русло конструктивной активности, один из старейших журналов Atlantic monthly, который, кстати, только что отметил свое 150-летие, создал особый форум для лучших умов страны. Уже второй год в живописном городе Аспен, штат Колорадо, проводится так называемый «Фестиваль идей» (Aspen Ideas Festival), на который собираются ученые, политики, религиозные деятели, философы, чтобы обсудить самые актуальные вопросы современности.
О том, что происходило на «Фестивале идей», я попросил рассказать Владимира Гандельсмана, который подготовил свой отчет по материалам американской прессы.
— Я думаю, Володя, нам стоит начать с выступления самого именитого участника аспенского «Фестиваля идей». — с президента (в Америке приставка «экс» не употребляется) Билла Клинтона.
— Клинтон говорил о том, что Америка должна отшлифовывать свою репутацию в мире, с тем, чтобы люди других стран понимали: мы, американцы, на их стороне. Даже если Америка принимает непопулярные решения, наше стремление к справедливости должно быть донесено до других. На фестивальной трибуне он вспоминал, как в бытность президентом посетил Шри-Ланку и беседовал с представителем лидеров террористической организации «Тамильские тигры». И тот сказал: «Знаете, вы вот держите нас за террористов, но вы мне нравитесь». Клинтон поинтересовался, почему же? «А потому, что хотите, как мне кажется, справедливого мира в нашем регионе», — ответил террорист. Смысл в том, чтобы Америку уважали, а не ненавидели, даже если с ней не согласны. Говоря о нынешнем положении вещей, Клинтон назвал две исламские страны: Индонезию и Пакистан, — где ситуация улучшилась по сравнению с тем, что было несколько лет назад. «Во многом, — сказал он, — благодаря помощи пострадавшим от цунами. И это, — добавил Клинтон, — большой успех, потому что в этих странах нашли себе пристанище талибы и террористов из Аль-Каиды».
— Понятно, что в центре внимания «Фестиваля идей» была борьба с терроризмом.
— Речь шла не столько о борьбе, сколько о психологии терроризма, о том, что в основе происхождения террориста часто лежит его потребность в уважении окружающих. Выступал Джон Алдерайс, политик из Северной Ирландии, он же — психолог. Он рассказал сентиментальную историю о Мартине Макгиннессе, лидере Ирландской республиканской армии, который в детстве хотел стать обычным механиком и ремонтировать машины. После окончания школы он пришел в ближайший гараж и попросился на работу. Хозяин сказал, что работы нет. А потом добавил: «А для тебя никогда и не будет. Потому что ты католик». И вот этот Макгиннесс заявил: «Если бы я получил тогда работу, разве стал бы я тем, кем стал?». Все началось с унижения.
— Весьма марксистская точка зрения: бытие определяет сознание…
— Да. Но и человеческая. Все сразу становится очень просто и понятно.
— Может быть, слишком просто.
— На этот случай есть мнение Бодрийяра. Террористическая война, — говорит он, — есть то, что неотступно преследует любой мировой порядок, любую гегемонию господства — если бы ислам правил миром, терроризм был бы направлен против ислама. Потому что сам мир сопротивляется глобализации. Сегодняшняя философия постоянно говорит именно это. И проблема глобализации, и проблема демократии широко обсуждались в Аспене, где было много критики в адрес США.
Так, Дэвид Кеннеди, историк из Стэнфорда, говорил о вооруженных силах и американской демократии. Он полагает, что ведение войны становится слишком легким делом для тех, кто определяет военную политику Америки. Я выписал из его доклада данные. Сегодня в американской армии 1,4 миллиона контрактников и около 900 тысяч резервистов. Это во много раз меньше в пропорции к общей численности населения Америки, чем во времена Второй мировой. Происходит это благодаря современной технологии, которая с лихвой возмещает количественный «недобор». Бюджет министерства обороны, включая расходы на Афганистан и Ирак, составляет менее 4% от годового дохода, и это десятая часть затрат во Второй мировой войне.
— Другими словами, это означает, что сегодня американское общество может вести войну без тех предельных усилий, которые требовались во времена борьбы с фашизмом.
— В том-то и дело. И это поднимает очень, очень серьезный вопрос о политической ответственности, точнее о пониженном пороге ответственности сильных мира сего в комплектовании вооруженных сил, в заключении договоров без глубоких и прочных гарантий перед гражданским населением в целом.
Другая проблема — в диспропорции: 42% американских военных — это этнические и расовые меньшинства. Из них лишь 6,5% желающих или получивших высшее образование, тогда как в целом в обществе — таковых 50%. То есть образованное большинство посылает на самую ответственную и опасную работу наименее образованных собратьев. И это реальная угроза демократии, по мнению господина Дэвида Кеннеди.
— Какие еще «идеи» обсуждались на фестивале в Аспене?
— Искусствовед Роб Римен, интеллектуал из Голландии, говорил о том, что Запад переживает кризис в культуре, что происходит движение в сторону релятивизма и субъективности. И эти тенденции угрожают засильем китча. Представьте себе общество, в котором нет абсолютных духовных ценностей. Все перемещается в чисто субъективную область: в меня, в мои чувства. Прошу их уважать и ценить (по возможности, в твердой валюте), ничего, кроме этого, нет. Отсутствие духовного измерения переводит все в материалистическую область. И это сродни кричащей рекламе: вы не можете быть тем или этим, если не купите такие-то часы, такую-то машину, если вы не поедете отдыхать туда-то и так далее. То есть художник, его творчество — это то, что вы можете купить.
То же происходит и в религии. Человек говорит: я хочу гармонии, я хочу мира в душе и в природе, я хочу, я хочу, я хочу... Сплошная болтовня. Но к Богу это не имеет никакого отношения. Если у вас еще есть Библия, говорит Роб Римен, загляните в Ветхий завет и почитайте о пророках. Они разговаривали с Богом, и они вам скажут, что никакого мира и мурлыканья о покое и удовольствии в этой беседе не было.
Если «я» — мера всего, то, по определению, все, что угодно, может быть всем, чем угодно, верно? Тогда язык уже не есть способ передачи некоей правды, но просто инструмент для болтовни. И все вокруг — сплошное ток-шоу.
Что творится с искусством? Оно все еще важно для нас, но не как ценность сама по себе, а как предмет потребления и инвестиций. Вместо взаимной любви — взаимный интерес. И как результат — примитивное общество, где все решают измеряемые величины, такие как экономика.
— Вы согласны с таким безутешным взглядом? Мне вспоминается, что по этому поводу такой эпизод. Когда в очередной раз шла речь о смерти искусства, Бродский обронил такие слова: «нравственность мертва для развратника».
— Да… Вообще-то речи о кризисе в искусстве ведут обычно те, кто постарше. Эти люди не представляют искусства без себя. Они склонны рассматривать собственные проблемы как проблемы мировые. Я недавно прочитал высказывание одного популярного и весьма пожилого российского деятеля о том, что настоящее и будущее российской культуры внушают ему опасения. Я думаю, этим господам стоит помнить, что не только культура им внушает опасение, но и они ей...
Но это отступление не имеет отношение к «Фестивалю идей» в колорадском городе Аспене, который был совершенно замечательным. Побольше бы таких живых событий!
