Перебравшись в Нью-Йорк, шведская художница Ханна Лиден впервые попробовала бублики – и влюбилась в них. Поэтому нынешним летом она создала две скульптуры, украсившие западную часть Манхэттена. Выполненные из пластика, они вполне реалистически, если не считать нечеловеческого размера, изображают бублики. Со дня открытия эти работы стали популярными достопримечательностями, возле которых не устают сниматься туристы.
Беда русской кухни в том, что она не дается иностранцам. Невиданный репертуар закусок и внушительный набор супов делает кулинарию России не беднее ее словесности, но нашу кухню труднее понять, чем симулировать. Начать с того, что главный ингредиент русского блюда – время. Скажем, в рецепте холодца интригует строка "шесть часов спустя повторно снять пену". Богатые – купеческие – щи варят два дня в трех бульонах. Кашу, как простуженную, одевают в тулуп и оставляют преть до ужина. Чтобы налепить пельмени, надо ждать зимы. Быстрее всего варится гениальная уха из живой рыбы, но для этого нужна удочка. Вот почему, мучаясь с переводом на родной язык понятия fast food, я не нашел для "быстрой еды" ничего лучшего, чем "колобок".
Не удивительно, что русской кухне не повезло за границей. Она вроде кириллицы: для своей – слишком самобытна, для чужой – недостаточно экзотична. Каждый ее трактует как хочет, а хотят немногие.
В этом грустном сюжете есть один счастливый эпизод – бублик. На заре 20-го века его привезли в Америку из России бежавшие от погромов евреи. В память об этом в Новом Свете он до сих пор называется на идиш: бейгел.
Обнаружив, как все эмигранты, повышенную жизнестойкость, бублик сохранил если не содержание, то форму и секрет: перед выпечкой его обязательно крестят крутым кипятком. После этого, что к нему ни добавишь – лососину, джем, арахисовое масло, – он упорно остается собой: удачным сочетанием внешней мягкости, внутренней неподатливости и тайны своей непостижимой середины. (Характерно,что затворившийся в Нью-Гемпшире Сэлинджер больше всего любил бублики, наверное, из-за того, что главное в них – дырка).
Твердо храня свои национальные черты, бублик завоевал Новый Свет, как конквистадоры, не числом, а умением. Окончательно перейдя на чужой язык, примерно в то же время, что Набоков, бублик втерся в доверие, чтобы выдавить с американского стола квадратный супермаркетовский хлеб, глинобитные английские маффины и вредные французские круассаны.
Готовый принять в себя все иноземное, бублик, словно цитируя слова Достоевского о "всемирности русского духа", отдается чужому с азартом и доверием. В Техасе к нему подмешивают красный перец, в Калифорнии посыпают сушеными помидорами, в Манхэттене подают с "Нью-Йорк таймс". Даже в Москву бублик вернулся инкогнито. Однажды я своими глазами видел вывеску на Тверской "Канадские бейгелы". Ну а теперь, застыв в виде уличного монумента в Нью-Йорке, бублик окончательно стал съедобным символом города, так удачно его приютившего.
