Александр Генис: Вторую часть АЧ откроет “Диалог на Бродвее”, который мы ведем в бродвейской студии Радио Свобода с музыковедом и историком культуры Соломоном Волковым.
Соломон, о чем говорят на Бродвее?
Соломон Волков: На Бродвее обсуждают недавно вышедшую чрезвычайно объемную биографию сэра Пола Маккартни. Написал ее Филип Норман, человек, который специализируется на истории «Битлз» и который известен тем, что он написал тоже огромнейшую, толстенную биографию Джона Леннона, которой Пол Маккартни остался чрезвычайно недоволен, потому что в ней восхвалялся всячески Леннон и принижался таким образом Маккартни, что нашего героя очень обидело.
Александр Генис: Филип Норман специалист по очень узкой и очень важной журналистской специальности. Есть такая профессия: писать профили, вот это его дело. До того, как он занялся роком и «Битлз», в частности, Норман написал профиль Элизабет Тейлор или Каддафи, например, то есть, его героями были самые разные люди. Это человек, который умеет писать биографии. И конечно, никто лучше него «Битлз» не знает.
Соломон Волков: Он три или четыре книги выпустил о «Битлз».
Александр Генис: Главная его книжка называется “Shout!”«Кричи».
Соломон Волков: А вы знаете, как эту книжку называл Маккартни?
Александр Генис: Да, «Шит». Мы не будем переводить.
Соломон Волков: «Нью-Йорк Таймс», которая сообщала об этом, они воздержались даже от самого напечатания этого слова, до того они у нас до сих пор целомудренные.
Александр Генис: Но эта книга разошлась тиражом в один миллион экземпляров, она была бестселлером. Маккартни Норман, конечно, обидел кровно, потому что там он называл его большим манипулятором. Почему же Леннон был лучше Маккартни в глазах Нормана? Потому что он считал Леннона бунтарем, а Маккартни - более консервативным началом в «Битлз».
Соломон Волков: Вы знаете, это общепринятая точка зрения, я все время с ней сталкиваюсь, это вовсе не точка зрения одного только Нормана. Тут на стороне Леннона многое — его облик, конечно, творчество замечательное, и ранняя смерть — это тоже очень важный фактор, мы с вами знаем, насколько ранняя смерть важна для посмертной репутации, это всегда увеличивает значение данной фигуры. Но тут есть еще один любопытный элемент. После того, как «Битлз» разошлись в 1970 году, Леннон продолжал производить очень существенные, значительные вещи, замечательные песни, про Маккартни этого все-таки не скажешь. После того, как распались «Битлз», по-настоящему великой песни, каковыми являются песни из основного репертуара «Битлз», Маккартни не написал, Леннон в этом смысле оказался более самостоятельной фигурой. Хотя Маккартни писал исключительные песни, которые незаслуженно потом молва приписывала содружеству Маккартни с Ленноном, хотя на самом деле они принадлежали исключительно Маккартни.
Александр Генис: В этой книге, которую Маккартни уже одобряет, потому что она достаточно комплиментарна по отношению к нему, Норман очень много написал о «Битлз». Она распадается на две части: первая половина про «Битлз», вторая половина про Маккартни отдельно.
Соломон Волков: Как раз вторая половина в этом смысле менее интересна, хотя там мы много узнаем любопытного о Маккартни-человеке.
Александр Генис: Например, о его отношениях с женой Линдой — судя по описанию, это был идеальный брак.
Соломон Волков: 30 лет взаимной жизни. Она в 1998 году умерла. Конечно, этот брак кажется особенно идеальным на фоне последующей катастрофы, когда он женился на женщине, с которой развелся в 2008 году.
Александр Генис: С большим скандалом.
Соломон Волков: Сейчас у него третья жена. У Линды, как у Маккартни с Ленноном, был один недостаток, хотя некоторые могли его засчитывать как достоинство: так же как Маккартни явно не Леннон, точно так же Линда была не Йоко Оно.
Александр Генис: Может быть это и к лучшему, в качестве жены она уж точно была намного лучше.
Соломон Волков: Йоко Оно в какие-то моменты пыталась заслонить Леннона и доказать миру, что она главный творческий мотор.
Александр Генис: Во всяком случае любители «Битлз» ее точно не любили.
Соломон Волков: Ненавидели. Не любят — это мягко сказано.
Александр Генис: Но мы узнали массу подробностей о Маккартни. Например, мне очень понравилось то, что именно Маккартни изобрел зеленое яблоко, которое стало лого «Битлз». Но что любопытно, компания «Эппл» захотели купить именно это лого, и они купили за большие деньги у «Битлз» право использовать это яблоко. Так что есть прямая связь между компьютерами «Эппл» и «Битлз», что мне очень нравится. Мне кажется, что Стив Джобс — это и есть «Битлз» нашего времени.
Соломон Волков: Мне понравилась очень история, которую рассказала бывшая подружка Маккартни, когда приходил Маккартни к ней в гости, то мама подружки по просьбе Маккартни чесала ему ногу, она брала расческу и чесала.
Александр Генис: Потому что у него волосатые ноги. Но чего мне не хватает в этой книге, она, как, впрочем, и все книги о «Битлз», не объясняют тайну «Битлз»: почему четыре человека, собравшись вместе, создавали нечто божественное? И когда распался этот союз, то ничего равного больше не получилось.
Соломон Волков: Это как у Ильфа и Петрова, остался один Петров, остался один Стругацкий из братьев, тоже ничего не получилось.
Александр Генис: Вы знаете, тут четыре человека, и все они были талантливые, все они сочиняли гениальные песни. У меня есть только одно объяснение — резонанс. Когда-то, когда мы работали в «Новом американце», в лучшие минуты «Нового американца» было ощущение такого резонанса, когда каждый, кто бы ни находился в это время в редакции (а нас было 16 человек и одна зарплата на всех) каждый вносил свою долю. Это ощущение, когда резонанс творчестватебя поднимает, и вдруг все идут в ногу, каждое лыко в строку. Такое ощущение редко бывает, но это самое сладкое, что может быть в творчестве - когда коллективный труд превращается в шедевр. Я думаю, что описать это так никому и не удалось, тайна «Битлз» так и ушла вместе с ними, потому что никогда ни до, ни после такого гения не было.
Соломон Волков: Конечно, их творчество, их песни, безусловно, относятся к числу величайших культурных достижений ХХ века, в этом нет никакого сомнения.
Александр Генис: Есть об этом замечательная история. Когда Эзра Паунд выпустили из сумасшедшего дома в Вашингтоне, он уехал умирать в Венецию, и жил там очень старым человеком. К нему однажды приехал Ален Гинзберг, поэт, битник, хулиган, Эзра Паунд спросил его: «Ну что там ваши делают, покажите мне достижения вашей культуры». Ален Гинзберг подарил ему не свои стихи, как сделали бы многие другие, а пластинку «Битлз» и сказал: «Вот это и есть шедевр нового поколения. Это то, что мы можем предъявить вечности».
Соломон, у каждого из нас есть своя любимая песня «Битлз». Потому что, как сказал Гребенщиков: человек рождается на свет лишь тогда, когда он впервые слушает «Битлз». Какая же ваша любимая песня «Битлз»?
Соломон Волков: У меня разные есть любимые песни «Битлз», но для нашего случая я выбрал одну из них, и вот почему, я объясню. В этой песне, мне кажется, Маккартни создал в каком-то смысле свой автопортрет. Кто для нас на сегодняшний день сэр Пол Маккартни? Воплощенный идеал британцы, если угодно, он воплощение лучших качеств британца. Недоговоренность, сдержанность, определенный шарм, без острых углов этот человек. Это в лучшем виде английский джентльмен, и джентльмен в хорошем смысле этого слова, в нем нет никакого высокомерия, он дружелюбен, он по внешнему виду своему доступен или играет хорошо эту доступность, все это очень важно. И песней, которая является портретом такого Маккартни и такой Англии для меня представляется «Пенни-Лейн», песня, которую я очень люблю и которая описывает уголок в Ливерпуле — это был его ответ на песню своего приятеля и соперника Джона Леннона «Strawberry Fields Forever”. Песня 1967 года, «Пенни-Лейн», автор Пол Маккартни.
(Музыка)
Александр Генис: Соломон, в этом году, отмечая 240-летие Большого театра, мы рассказываем о ярких эпизодах из истории этой институции. О чем мы поговорим сегодня?
Соломон Волков: Для Запада Большой театр, как русский балет, одна из таких заманчивых тем — это тема того, что на Западе называется «дефектор», а в России именовалось «перебежчиком». Я должен сказать, что по-английски и по-русски, это правильный перевод, но это слово с разными коннотациями, все равно как сказать «шпион» и «разведчик».
Александр Генис: У нас - разведчики, у них - шпионы.
Соломон Волков: В слове «дефектор» нет никакого негативного смысла, а «перебежчик» — это сразу что-то такое чрезвычайно негативное и подлое.
Александр Генис: Потому что «дефекторы» бывают только из Советского Союза в Америку. Мы же не скажем, что «дефектор» - это тот, который из Америки перебежал в Советский Союз.
Соломон Волков: На самом деле это одно и то же, в обе стороны, что называется.
Александр Генис: Да, Вы правы, Сноуден, например, «дефектор».
Соломон Волков: Безусловно. Что же касается дефекторов или перебежчиков, невозвращенцев, есть, кстати, более нейтральное слово, хотя оно тоже в Советском Союзе было где-то в ряду с троцкистом, по-моему. Я, кстати, хочу заметить, коли мы говорим о Большому театре, ведь главные невозвращенцы в балетной области, самые знаменитые, они ведь были из Кировского театра, из Ленинграда. Сначала - Нуриев, потом Барышников с Макаровой — это самая знаменитая троица. У Большого театра из знаменитостей, из звезд настоящих остался как раз во время гастролей в Соединенных Штатах только Александр Годунов, который был в то время ведущим танцовщиком.
С Годуновым вскоре после того, как он остался в Нью-Йорке, меня свела судьба, мы познакомились, подружились я могу даже сказать. Он приходил ко мне очень часто в мою квартирку на Бродвее. Мы начали с ним в какой-то момент работать над автобиографической книгой, я записал больше ста часов разговоров с ним. Это были ночные разговоры, он приносил огромную бутыль «Кьянти», красное вино любил, вино под названием «Бычья кровь» он тоже очень любил. Мы сидели, попивали это винцо, и он рассказывал. Мне было невероятно интересно его слушать. Он был, конечно, человеком незаурядным, с трагическим концом. Во-первых, сама по себе история была незаурядной, о ней я, разговаривая с Годуновым, узнал массу увлекательных деталей этого приключения. Все сохранилась на моих пленках, которые лежат у меня дома. Но так же мне довелось поговорить на эту тему и с Иосифом Бродским.
Александр Генис: Который имел прямое отношение к побегу.
Соломон Волков: Я уверен, что не так много наших слушателей помнят об этом. Побег разворачивался в чрезвычайно драматических обстоятельствах. Годунов принял решение, он колебался до самой последней минуты, хотя заранее решил, что останется в эту свою поездку в 1979 году, дело было в августе. Но когда он остался, группа гастролировала в Нью-Йорке, вместе с ним была его жена Людмила Власова, ее советские чиновники из посольства немедленно погрузили в самолет с тем, чтобы отправить в Москву от греха подальше. Но американцы, а президентом тогда был Джимми Картер, заблокировали взлет самолета в аэропорту Кеннеди. Дело было беспрецедентное, конфликт вышел на уровень глав государств, то есть обсуждался непосредственно между Брежневым и Картером. Три дня этот самолет задерживался, американцы требовали удостовериться в том, что Власова покидает Нью-Йорк добровольно.
Александр Генис: Я помню, конечно, все эти события, мы тогда все страшно переживали, потому что на наших глазах разворачивалась житейская семейная драма.
Соломон Волков: Человеческая драма, не житейская. Бродский в те дни был там. У меня даже есть снимок, сделанный с телеэкрана моей женой Марианной, Годунов на пресс-конференции отвечает на вопросы, переводит сидящий Бродский и идет подпись на экране: «Джозеф Бродский, переводчик Годунова». То есть он выступал здесь не как поэт, телезрители понятия не имели, поэт он, не поэт, может быть парикмахер, главное - он выступал в роли переводчика Годунова.
Бродский принимал самое близкое, самое активное участие во всем этом инциденте, он очень переживал за Годунова. С наших с ним диалого целая глава посвящена именно этому эпизоду. Для него это был Шекспир, он эту историю называл «Ромео и Джульетта» ХХ века. Я, готовясь к нашей передаче, посмотрел, как «Википедия» освещает весь этот инцидент, там он так и именуется «Ромео и Джульетта» ХХ века со ссылкой на книгу моих диалогов с Бродским. Кончилось это все тем, что Людмила улетела, Годунов пытался в течение года заполучить ее обратно.
Александр Генис: А он вам объяснял, почему она сделала такой выбор?
Соломон Волков: Для него это было большой драмой, в которой он частично или может быть существенно был сам повинен. Потому что он, конечно, должен был ее предупредить и с ней посоветоваться. Но само решение было для него спонтанным. И дальше все так закрутилось и завертелось, так быстро вокруг этого возник международный конфликт, что уже никакие нормальные коммуникации с женой были невозможны на тот момент. Очень может быть, если бы он с ней поговорил, объяснил бы, что и как, то она бы осталась.
С другой стороны Бродский, например, мне это объяснял следующим образом. Он говорил, что ей как балерине ничего особенного не светило в Нью-Йорке, при Годунове, если бы она осталась, она была бы просто спутницей жизни, не более того. Вернувшись, она, во-первых, была воспроизведена в героини, а во-вторых, продолжила свою карьеру.
Александр Генис: То есть она выбирала между карьерой и мужем?
Соломон Волков: В какой-то степени, вероятно, да. Я ведь был свидетелем еще одной большой любви Годунова - его семилетнего романа с Жаклин Биссет. Годунов поселился недалеко от меня тоже на Бродвее. Я приходил довольно часто к нему, у него была небольшая квартирка, еще меньше, чем наша. Я прихожу — на кровати лежит Жаклин Биссет. Я собирался с Годуновым под микрофон продолжать наши разговоры. Мы познакомились, и она мне говорит: «Не обращай на меня внимания». На что я ей честно ответил: «Я попробую».
Александр Генис: Жаклин Биссет, заметим в скобках, очень красивая женщина.
Соломон Волков: Там был тоже настоящий бурный роман. Потом уже после безвременной смерти Годунова в Лос-Анджелесе, когда он умер, ему было всего 45 лет, его нашли мертвым в квартире, он несколько дней не подавал никаких сигналов, пришли, а он уже мертв. Поэтому даже точная дата его смерти неизвестна. Вердикт был медицинский, что умер от гепатита, который осложнился алкоголизмом. А потом уже после его смерти я встречался с Жаклин Биссет в Лос-Анджелесе, мы с ней разговаривали о Саше, и она, конечно, подтвердила, что алкоголизм сильно подтолкнул Годунова к смерти.
Александр Генис: Соломон, почему не удалась судьба Годунова в Америке? Мне все говорили, что как танцовщик он был совершенно феноменально способный, тем не менее, тут карьера его не сложилась.
Соломон Волков: Вы знаете, он был талантлив и как танцовщик, но я считаю, он был очень талантливым киноактером, он снялся в нескольких фильмах, немногих. Каждое его появление на экране запоминается. Если вы видели фильм «Свидетель», Годунов там почти ничего не говорит, но он является важнейшей частью фильма.
Александр Генис: У него была очень яркая внешность, попросту говоря, он был очень красивым человеком. Особенно на фотографии Марианны, которую мы печатали в «Новом американце», когда это все произошло, я помню, мы на обложку поставили эту фотографию, где он с гривой волос. Я бы сказал, такой русский витязь.
Соломон Волков: Он и в «Крепком орешке» очень хорош как террорист. В «Долговой яме» он показал свои возможности, как комический, эксцентрический актер, там он изображает безумного дирижера. Это всякий раз были очень яркие роли. Еще когда он был звездой Большого, говорили, что его техника небезупречна, такое было мнение у балетных профессионалов, но он производил потрясающее впечатление. Бродский всегда говорил: одним своим выходом - белокурые волосы, распущенные до плеч - он уже производил впечатление. Ему особенно не нужно было ноги поднимать, он своим выходом уже демонстрировал некий спектакль.
Александр Генис: И что же?
Соломон Волков: Ему надоело танцевать, он не хотел преподавать, он мне об этом сам говорил, хотя и преподавал потом в Лос-Анджелесе, потому что надо было как-то на жизнь зарабатывать. Он хотел быть киноактером, ему казалось, что здесь он сможет себя проявить. Но Голливуд — очень жестокая машина, где-то что-то как-то не заладилось. Алкоголизм сам по себе — это заболевание, которое не всегда даже связано с устремлениями личности. Часто это бывает генетическое заболевание. Алкоголик — это человек, которого надо очень пожалеть, к нему предъявлять претензии по поводу того, что он пьет — это дело совершенно бессмысленное. Мы с вами знаем много случаев, когда человек загонял себя пьянством в могилу.
Александр Генис: Как говорил Лосев, русская болезнь. Скажите, Соломон, нам не избавиться от сравнения Годунова и Барышникова.
Соломон Волков: Я не хочу сравнивать сейчас их здесь, потому что это очень сильно увело бы нас в сторону. Это может стать на самом деле предметом отдельного исследования, может быть даже книги. Но они, конечно же, были совершенно разными танцовщиками, насколько только можно себе представить.
Александр Генис: В чем эта разница, если резюмировать?
Соломон Волков: Один - высокий, другой - низенький, вот вам для начала колоссальная разница в профессии, где тело — это все. Такого рода сравнение даже не может иметь место. Неважно, писатель высокий, а его соперник невысокий — это не имеет значения. Но в балете, где человек выражает себя через тело, это имеет колоссальное значение.
С этим была связанна масса обстоятельств. Годунов мне как раз жаловался в этом смысле, что Барышников его ревнует. Барышников великий танцовщик, одна из звезд в истории мирового балета, таких по пальцам можно перечислить, Годунов в эту обойму не входит. Но то, что дружбы между ними не получилось, то, что Годунов не задержался в “Американ балей”, которым Барышников тогда руководил, потому что отношения их не сложились, и это тоже может быть каким-то образом повлияло на дальнейшую судьбу Годунова, да, наверное, это так. Но опять-таки об этом надо писать отдельную книгу.
Александр Генис: Но пока вы ее не написали, давайте подведем итог: какую роль перебежчики сыграли в западной театральной культуре?
Соломон Волков: Они сыграли колоссальную роль тем, что каждый раз вокруг такого побега возникал международный скандал, пресса писала о этом бесконечно, «Нью-Йорк Таймс» помещала репортажи на своей первой странице. Что творилось в аэропорту Кеннеди, когда американцы удерживали самолет, невозможно описать. Ежедневно новости американские начинались с репортажей с аэропорта Кеннеди. И это все, конечно же, привлекает внимание к культуре. Это есть продолжение моей темы о взаимосвязи политики и культуры. Считается почему-то, что политика мешает культуре, ничего подобного, наоборот политика рекламирует культуру в каком-то смысле, так же, как культура может пропагандировать политику.
Александр Генис: А что перебежчики принесли в западный балет?
Соломон Волков: В западный балет они влили струю колоссального интереса к балету, как жанру. Недаром в истории балета Дженифер Хоменс (она написала очень примечательную книгу, которая вошла в десятку лучших книг года по версии «Нью-Йорк Таймс») очень много места уделяется балетным невозвращенцам и их роли в оживлении интереса к балету на Западе.
Александр Генис: То есть это жизненная драма, которая включилась в балетное либретто.
Соломон Волков: Публика любит звезды, публики нужны звезды, публика ходит на зрелища ради звезд. Публика даже не всегда понимает. Публика идет в кино, разве нормальный человек запоминает фамилию режиссера, нормальный человек запоминает фамилию актера. Когда человек приходит на спектакль в Метрополитен, 90% слушателей, я точно вам говорю, не знают, кто дирижирует - все слушают звезд, которые на сцене. Для меня-то все прямо противоположно, мне неважно, кто поет, мне важно, кто дирижирует. Мне неважно, кто играет в фильме или театральном представлении, мне важен режиссер. Потому что режиссер даже из посредственных актеров, вспомните театр Акимова в Ленинграде, там были довольно средине актеры, может быть две-три достопримечательности в этом смысле, но это был прекрасный театр режиссера.
Александр Генис: Конечно, режиссер автор всего.
Соломон Волков: Бывает и наоборот. У Товстоногова был замечательный ансамбль звезд, но очень многие из них не стали бы звездами без Товстоногова.
Александр Генис: Совершенно верно. Я спросил однажды у Алексея Германа, почему у него единственного так естественно играют актеры. Все новое русское кино я смотреть не могу, мне кажется, что там все актеры неестественные, а у Германа все актеры, тогда еще речь шла о фильме «Мой друг Иван Лапшин», гениально играют. Вот я и спросил, когда мы подружились: почему у тебя единственного актеры хорошо играют, а у других нет? «Потому что я режиссер лучше других», - скромно ответил он. И конечно, это правда.
Как вы считаете, что созвездие перебежчиков принесли из русского балета в западный балет?
Соломон Волков: Барышников привнес свою неподражаемую виртуозную технику, Макарова - тоже великолепное исполнение классического репертуара и в дальнейшей своей деятельности она очень много сделала как постановщик классических балетов. о Нуриеве и говорить нечего: он вообще революционизировал, можно сказать, балетную сцену. Годунов тоже очень многое сделал, когда он разъезжал еще в первые годы после своего побега со своей труппой. Это называлось «Годунов и друзья» и ансамбль пользовался огромным успехом.
Но, конечно, Годунов, хочу подчеркнуть, видел себя в первую очередь, он мне много раз об этом говорил, как киноактера. Тут есть еще нюанс: он дебютировал как киноактер не в Голливуде, он как киноактер в каком-то смысла дебютировал в Советском Союзе, потому что там были сняты два фильма-балета с его участием. Один - по «Анне Карениной» на музыку Щедрина в постановке Плисецкой, другой — «Кармен-сюита» знаменитая, тоже с Плисецкой. Это были два фильма-балета, которые пользовались огромным успехом. Конечно же, в центре внимания была Плисецкая в обоих балетах, но и Годунов там выглядел чрезвычайно запоминающейся и импозантной фигурой. Поэтому я хочу заключить наш разговор фрагментом именно из «Кармен-сюиты», тот фрагмент, который относится к образу Хозе, а Годунов исполнял в спектакле «Кармен-сюита» именно роль Хозе.
(Музыка)
