Тамара Ляленкова: Сегодня мы поговорим про университетские лицеи, в частности, про открывшийся 1 сентября лицей при Президентской академии. О нем расскажут директор лицея Алексей Реуэль и научный руководитель, он же председатель комиссии Московской городской Думы по образованию Антон Молев. Директор лицея Высшей школы экономики Дмитрий Фишбейн поделится опытом последних лет. А в качестве эксперта сферы высшего образования выступит директор Центра по работе с талантливыми школьниками Московского политехнического университета Андрей Андрюшков, он с нами по телефону.
Это прекрасная такая новость, что открывается лицей, причем, не просто лицей, а лицей при РАНХиГС, Президентской академии. Но эта история связана, может быть, с какими-то конкурентными вещами? Может быть, университетам не хватает хорошо подготовленных школьников? Или просто не хватает студентов, что о РАНХиГС предположить трудно, на самом деле?
Антон Молев: Если отвечать на вопрос - зачем - то. конечно, речь идет не о количестве студентов. Ни ВШЭ, ни РАНХиГС не могут пожаловаться на то, что им не хватает студентов. Но вот вопрос - чего хотелось бы больше видеть в студентах? - это то, что звучало из уст высшего руководства Академии, руководителей институтов и факультетов, просто преподавателей Высшей школы. Я думаю, что это связано с общим трендом в системе образования. Если очень коротко о том, что говорилось о дефицитах, то приходят к нам ребята, в основном, хорошо подготовленные. Они приносят высокие баллы ЕГЭ, но у них есть очевидная нехватка того, что называется soft skills. Они не очень понимают, как работать в команде. Для них проект пока еще не всегда понятная и доступная форма деятельности. Они не всегда готовы публично выступать, брать на себя ответственность и многое другое. Это один аспект.
Второе. Конечно, количество абитуриентов хорошо, но качество подготовленной абитуры - это еще лучше. И в этом плане ребята, готовые работать в академической среде и поступившие на первый курс, понимающие, что такое культура взаимоотношений, что такое академическая честность, как правильно выстроить свой рабочий график, каким образом происходит это все в стенах Академии, это, конечно, огромный шаг вперед. Потому что обычно, особенно в условиях бакалавриата, первый курс - это такая адаптационная ситуация. Это длинный период вхождения в новую сферу деятельности, новая форма взаимоотношений. Естественно, это большие временные потери. А дальше остается не так много времени, чтобы получить полноценное высшее образование пусть даже на этой ступени.
Тамара Ляленкова: Дмитрий, в лицее ВШЭ, насколько я понимаю, нет такой идеи, что обязательно человек поступит, т. е. скорее всего он поступит в ВШЭ, но это не гарантия того, что он потом автоматически как-то плавно перейдет дальше. Понятно - уровень знаний. Но если он лентяй, двоечник, его, конечно, отчислят, а если не отчислят, то не факт, что он попадет или попадет именно туда, куда хотел. Как вам кажется, те, кто приходит к вам, те, кто учится, они ориентированы на ВШЭ или просто на получение качественного образования?
Дмитрий Фишбейн: Мне кажется, что лицей - это очень интересная и правильная тенденция и, вообще, возникновение эти предуниверсариев. И несмотря на некие конкурентные отношения, которые есть, мы радуемся за то, что это открывается. Потому что это создание той самой вариативной среды для учащихся, которые могут выбирать. Понятно, что у нас есть своя специфика, у коллег есть специфика - это нормально. Это первое.
Второе. Я абсолютно согласен с тем, что сказал Антон, добавив только такой штрих. Кардинально важная вещь - это качество абитуриента. Но для ВШЭ и для нас есть очень важный фактор - это уровень учебной самостоятельности. Есть такое ощущение, что чаще всего стандартный ученик с высокими академическими результатами, который приходит, что в "Вышку", что в РАНХиГС, там же очень высокий проходной балл, но дети привыкли, что им говорят - сделай раз, сделай два, столько, тогда-то. И попадая в очень большое поле свободы, они ее не переваривают. И поэтому в этом контексте, например, по ВШЭ по ряду факультетов от 15 до 20% уходят с первого курса. Здесь ситуация чрезвычайно важная. И мы работаем, в первую очередь, для того чтобы был этот уровень учебной самостоятельности и ответственного принятия решений и каких-то своих действий.
Тамара Ляленкова: Тут возникает очень интересная тема. У многих университетов на 2-3 курсе возникает очень большой отсев студентов. В среднем где-то до 40% ухода бывает и бюджет тоже. Таким образом, может быть, ВУЗы подстраховываются, чтобы не терять эти места?
Андрей, это просто подготовка своих будущих студентов, чтобы они смогли учиться в университете? Или это просто поиск своего студента, целевого?
Андрей Андрюшков: В инженерном образовании ситуация немножко отличается от больших университетов, имеющих разные программы. Мы имеем дело с достаточно большой потерей культуры и понимания в абитуриентской среде и в среде родителей того, что из себя представляет инженерное образование. Инженерным ВУЗам с неизбежностью приходится ходить в школы для того, чтобы передавать не знания, а некоторые формы мировоззрения и самого определения абитуриентов к тому, что значит быть инженером. Это является главной характеристикой, потому что иначе мы получаем ситуацию, связанную с тем, что либо это старые представления, которые не соответствуют современному рынку и запросам на инженерных специалистов, либо с неизбежностью того, что никакой правильно организованной учебы со стороны студентов мы не получим. Плюс отдельная история - это история того, что есть некоторый набор компетенций, который просто школа принципиально не может сформировать, к сожалению, который необходим уже с первого курса для инженерного ВУЗа.
Тамара Ляленкова: И РАНХиГС, и "Вышка" предполагают детей мотивированных. Они приходят такие уже устремленные, в основном, и уже много умеющие. Вы пришли директором лицея из другой школы, где совершенно другая публика. Как вы понимаете, это как-то можно уравновесить и нужно ли уравновесить? Или пускай в таких ведущих ВУЗах учатся такие мотивированные и настроенные на большую карьеру детки, а другим уже ничего, в общем, не останется?
Алексей Реуэль: Ну, почему?! Мне кажется, останется.
Тамара Ляленкова: Просто одаренным, не таким нацеленным на успех.
Алексей Реуэль: Мне кажется, подход должен быть через ребенка. Кто-то делает выбор раньше, кто-то позже. Кто-то может остаться в своей школе, а кто-то делает выбора раньше и готов на какие-то решения, на какие-то изменения в своей судьбе.
Тамара Ляленкова: Я так понимаю, что собеседование было, когда вы принимали первых учеников?
Алексей Реуэль: Да, конечно.
Тамара Ляленкова: Это какой класс?
Алексей Реуэль: 10-й.
Антон Молев: У нас первый набор - это 10-й класс, а дальше мы будем обрастать. И они вырастут. Мы наберем более младших на будущий год.
Тамара Ляленкова: А младших, каких вы наберете?
Антон Молев: Максимум - 9-й класс.
Тамара Ляленкова: Они другие, чем те дети, с которыми вы прежде работали?
Алексей Реуэль: Конечно, они изначально приходят сюда с какой-то целью, с каким-то мотивом. Ощущалось, что дети хотят попасть. Было не просто собеседование, а они нам вопросы задавали, они что-то для себя выясняли. Складывалось ощущение заинтересованности, что они не просто так идут, потому что где-то прочитали, подумали и решили попробовать. С другой стороны, я не исключаю того, что дети, которые остаются в обычных школах, то они тоже могут обладать своими целями, своими причинами для того, чтобы оставаться там.
Тамара Ляленкова: Вот эта программа, которая будет, это что-то новое? Или это тоже некая такая трансформация образования западных школ, допустим, американских, английских?
Антон Молев: Во-первых, конечно, прежде всего, что мы что-то принципиально новое придумали, сидели, закрывшись в темных душных стенах, нет. Это не так. Все это вырастало снизу. Все это из опыта тех людей, которые брались за это дело. Я бы не сказал, что это прямое заимствование какого-то исключительно западного опыта. Слава Богу, отечественного опыта, особенно за последние 20 лет, интересных поисков, иногда ошибок и находок, достаточно, чтобы из него много интересного лепить.
Тамара Ляленкова: Что вы брали и откуда?
Антон Молев: Прежде всего, надо понимать, что мы опирались на существующий опыт интересных успешных московских школ. Это достаточно широкое поле. Это некоторые региональные успехи. И это, конечно же, общие принципы, которые являются теперь не каким-то таким закрытым западным опытом. Например, широко представлена в сети международных школ, в т. ч. международного бакалавриата и не только в этом формате.
Тамара Ляленкова: Что-то из международного бакалавриата вы брали?
Антон Молев: Прежде всего, надо понимать, что речь идет о том, что это потоковое обучение, в рамках которого формируются индивидуальные образовательные траектории для каждого ученика, в зависимости от его потенциала и последующих планов. Выстраивается расписание, где они дальше объединяются в условно-профильные группы. Они необязательно постоянные группы. Условно говоря, с теми, с кем я изучаю право, я нахожусь вместе в рамках этого часа. Следующим часом я иду на математику, а эти ребята идут на литературу, потому что они на один факультет пойдут когда-нибудь, а я пойду на какой-то другой и т. д. Это сложные маршруты, в которых существует и определенная направленность для каждого отдельно взятого ребенка, и возможности выбора.
Что касается учебного плана. Он как и в любой другой образовательной организации, которая выдает аттестат государственного образца - это ФГОС. Мы его обязаны удовлетворять в полном объеме, и опора на стандарт среднего общего образования, т. е. старшей ступени, который в российских школах еще пока практически не введен. К 2020 году финал должен произойти.
Тамара Ляленкова: С этого года средний стандарт начал работать.
Антон Молев: Средний запустился. В этом плане это возможность выбирать профильную направленность и варьировать объем часов, который изучается, скажем, в 10-11 классах. Делать больший упор на изучение базовых фундаментальных дисциплин 9-го класса, и высвобождать время в 11-м на изучение нужных профильных предметов. Это первый блок.
Второй - это профильное углубление за счет его, я бы сказал, академического понимания. Не хочется большую разницу делать между школой и ВУЗом в этой части, тем не менее, нам кажется важным, что профильное содержание тех предметов, к которым мы привыкли, задается высшей школой. Мы из этого исходили. Я бы не сказал, что это какое-то ноу-хау РАНХиГС. Я убежден, что это общее академическое видение, которое, увы, подчас может сильно отличаться от того, что в разных школах подается под видом профильного углубления.
И, наконец, третья часть - это т. н. академический блок, ориентированный на развитие soft skills. Эти пять часов, которые мы включили в наш учебный план, предполагают, что два часа - это критическое мышление, которое преподается в обязательном порядке всем, и три часа они набирают самостоятельно из огромного спектра дисциплин - развитие мнемотехники, публичные выступления, психология общения и т. д. Там вариаций очень много. Это модульные курсы на год, в которых они за два года что-то успевают попробовать, чему-то обучиться, что-то в качестве навыков получить. Плюс допобразование, без которого мы никуда не можем деться.
Тамара Ляленкова: Дмитрий, мне кажется, это похоже на структуру вашего лицея тоже.
Дмитрий Фишбейн: Есть похожие вещи. Но я бы хотел чуть вернуться. Какие дети приходят к нам, в такие лицеи. Мы все время, особенно в этом году, стали достаточно серьезно думать над тем, какое соотношение должно быть между достаточно серьезной конкурентной средой и кооперативной. Мы уверены в том, что ситуация индивидуального успеха на уровне старшей школы, она не дает нужного результата. Ситуация кооперации намного более эффективна и полезна будет в будущем. Наверное, потом в ВУЗе и когда человек ищет работу, здесь возникает личная конкуренция и т. д. В этом контексте мы настраиваем наших детей на то, чтобы не результаты были главным, чтобы мы все не забывали, что зачастую процесс важнее, чем результат. Оттого, что ребенок, особенно в старшей школе, считает, что он должен достичь максимального результата по ЕГЭ, по олимпиадам и т. д., это два таких совершенно замечательных года. И то, что с точки зрения взросления, там происходит, оно однозначно более важно, чем тот конкретный результат, который он получит. Мы пытаемся сделать так, чтобы у нас не было каких-то буквальных рейтингов внутри этих детей, чтобы мы настраивали, в первую очередь, на взаимопомощь, и на совместную деятельность, чем на какие-то там личные достижения и т. д.
Тамара Ляленкова: Это очень важный момент. Алексей, родители понимают, что надо детям? Я знаю, что для любого директора школы родители - это головная боль. И вам есть с чем сравнить. Чего хотят родители этих детей, которые приходят в лицей РАНХиГС
Алексей Реуэль: Как и все родители, они хотят, чтобы детям было хорошо.
Тамара Ляленкова: Некоторые хотят будущего перспективного, а некоторые хотят счастья теперь, комфорта.
Алексей Реуэль: Мне кажется, у них большие, конечно, ожидания от лицея. Дети приходят и все равно мнение родителей освещают. Соответственно, ожидание такое - хотят попасть в коллектив, который будет работать, будет двигаться вперед. Хотят найти новых друзей, новое общение.
Дмитрий Фишбейн: Я бы не сказал, что родители - это такая головная боль, но это очень серьезная часть деятельности. Мы в этом контексте с родителями пытаемся разговаривать в отношении того, что происходит на этом возрастном периоде. И по сути просим их постоять в стороне. Потому что ситуация, когда ребенку предоставляется выбор... Во-первых, он многое должен выбрать сам. Во-вторых, он точно ошибется. Он должен отрефлексировать - почему он ошибся, перевыбрать и т. д. Вот ситуация, когда через год обучения в 10 классе приходит папа и говорит: "Она дизайнер? Вы серьезно?! Она будет юристом!" Мы говорим: "Подождите. Вы с ней говорили? Вы понимаете, что она стремится к этому, она рисует, у нее выставки". Он говорит: "Нет, она будет юристом". И вот эта вещь, которая есть. И это задача любого лицея в том, чтобы дать детям возможность для самостоятельного реального выбора. В этом контексте мы, как мне кажется, находим большинство понимания у родителей. При этом мы прекрасно понимаем, что должна быть система красных флажков, которые периодически загораются. Потому что тот же самый глоток свободы, который они получают здесь, разные вещи могут быть. Поэтому как найти гармонию между предоставлением ребенку возможности и самостоятельности, но при этом не упускания каких-то вещей - вот это очень важный момент. И мы очень часто с родителями об этом разговариваем.
Антон Молев: Это проблема, стоящая перед любой школой. У школы есть две крайности - родители, которым вообще наплевать, и это совсем печальная ситуация, а есть суперобеспокоенные родители, которые мало того, что переживают, они наверняка знают, что ребенку надо и, как правило, даже еще лучше знают, чего надо делать школе, чтобы это ребенку дать.
Тамара Ляленкова: Тут такой сложный момент. В "Вышке" появился дизайн, еще что-то. Также вырастает это и в лицее. И родитель, собственно, на экономиста отдал ребенка, а выяснилось, что дизайном человек занимается.
Антон Молев: Иными словами вредители.
Тамара Ляленкова: Это как раз понятно и правильно. Будет ли в вашем лицее какая-то возможность разнообразия? Андрей, среди ваших ребят есть такие, которые сразу понимают, что это совершенно не их история? Или все-таки они более направленные, технически направленные приходят?
Андрей Андрюшков: Если речь идет о 8-9 классе, то, конечно, вопрос заключается не в том, что они технически направлены, хотя, конечно, такая категория детей есть. Речь, прежде всего, идет о том, насколько в ребенке есть бесконечное стремление менять мир. Это вещь, которая сразу позволяет выявить. Если даже у него нет исходного технической хорошей базы, но есть огонь, дальше все намного проще. Там мотивация для того, чтобы поднять свой уровень, чтобы разобраться в технике, достаточно высок.
Антон Молев: Мы сегодня говорим на одном языке. Ключевым, что было произнесено, - это стремление изменять мир. Для инженеров - это один способ изменения мира, и наши ребята и девчонки тоже, надеюсь, этим вирусом заражены. Собственно, это и есть один из таких точных маркеров, почему им хочется сорваться с места и как-то себя подвергнуть некоторому эксперименту и двигаться в другом направлении.
Тамара Ляленкова: Прекрасно, что появились такие лицеи. Но при этом вы становитесь конкурентами друг другу, нет? Вы не думаете об этом?
Антон Молев: В этом смылся скорее лицею "Вышки" вопрос. По итогам московского рейтинга "Вышка" заняла достойное 2-е место.
Тамара Ляленкова: Мы про лицей говорим.
Антон Молев: Да, про лицей ВШЭ. В этом плане, конечно, это прямая конкуренция, но только это не вместо, это в дополнение. Это еще один вектор. Это поле выбора. Мне кажется, что это здорово, что именно дополняет возможность выбора.
Дмитрий Фишбейн: Почему мы в целом выигрываем конкуренцию у московских школ? Есть важная история, которая связана с родителями. Это утилитарность старшей школы – есть задача, есть результат в конце, есть баллы и т. д. Чем мы сильно отличаемся? Это то, что мы можем позволить себе в целом – необязательное знание. То есть математик имеет возможность взять историю культуры, а дизайнер может изучать какую-то специфическую для него математику или информатику, что естественно. Мы очень хотим сделать так, чтобы не только какая-то профильность и направленность была, но чтобы реально у учащихся была возможность учиться просто потому, что это мне интересно. Я не думаю, что многие московские школы могут себе это позволить. В этом контексте, я думаю, что это один из самых привлекательных факторов и для детей, и для родителей, которые понимают ценность не только таких практических вещей, но и общекультурного уровня, интеллигентности, которая в результате этого появляется. Мне кажется, в этом у нас преимущество. И это то, что мы должны сохранять в будущем.
Тамара Ляленкова: Это прекрасно, конечно, но вам любой директор бюджетной школы скажет, что это деньги. Это преимущество, эти занятия…
Дмитрий Фишбейн: Я думаю, что многие знают, в лицее за три года его существования произошел стремительный рост по количеству учащихся – от 60 человек до 1500. Есть много причин для этого. Мы живем только в контексте субсидий, гранта, который нам дается на обучение учащихся. Мы можем себе позволить на те деньги, которые, как говорят, идут за учащимся, предоставить детям все те возможности, которые мы делаем. Это возможно в т. ч. в контексте количественного фактора и кумулятивного эффекта, который возникает. Я не знаю, каким путем пойдут коллеги, но это сделать можно. Можно так спланировать бюджет для того, чтобы иметь возможности предоставить такой множественный выбор, который есть у нас.
Тамара Ляленкова: Одно дело – деньги, которые идут за учеником, другое дело – грант.
Дмитрий Фишбейн: Теперь субсидия называется грантом.
Тамара Ляленкова: То есть мы говорим о тех обычных деньгах, которые приходят практически в каждую школу?
Дмитрий Фишбейн: Это такие же деньги, которые идут в старшие классы любой московской школы.
Антон Молев: Совершенно верно. Но надо очень хорошо понимать, что конструкция, которая получилась у наших коллег. Это некий путь и очень серьезный у них за плечами. Действительно, 1500 ребят старшей школы, которые получают максимальный по цифре норматив существующий в Москве и в России, это ресурс, который из-за кумулятивного эффекта может многое себе позволить. В этом смысле, к сожалению, мы вынуждены обращаться к нашим родителям за софинансированием. Потому что когда нас всего 68, либо мы должны сильно ужать наш учебный план и, в общем, сделать его достаточно лапидарным, что было бы обидно, потому что замыслы все теряются.
Тамара Ляленкова: Да, просто нужно много педагогов.
Антон Молев: Конечно.
Дмитрий Фишбейн: В первые годы ВШЭ много вкладывала в лицей.
Антон Молев: В данном случае, мы пользуемся и частичной поддержкой Академии, и предлагаем участвовать в софинансировании родителям. Это ежемесячные платежи, которые мы готовы, в случае, если это многодетные семьи или у людей сложные жизненные ситуации, всегда идти навстречу и рассматривать разные льготные формы договоренностей. Но я убежден, что спустя какое-т время развития, у нас, возможно, появится большее количество учащихся, и у нас появятся и эти ресурсы. Но не исключаю, что софинансирование на уровне добровольности, потому что понятно, что разные грантовые формы могут существовать не только во взаимодействии с государством. У РАНХиГС есть огромный потенциал в этом смысле. Так что, все это может быть. Это не какие-то экстрасумасшедшие деньги.
Тамара Ляленкова: Насколько я понимаю, сумма достаточно скромная.
Антон Молев: Я могу ее озвучить. Весь дополнительный блок, который мы даем сейчас на этот год, мы озвучиваем в пределах 15 тыс. руб. в месяц. Они, конечно, не самые скромные, но в среднем, я думаю, московский родитель за дополнительные курсы внутри школы платит 5-7 тыс.
Тамара Ляленкова: Да, и плюс всякие кружки он дополнительно оплачивает еще параллельно.
Антон Молев: Да, а Академия предоставляет замечательные возможности. Весь пакет, который есть, он уже за счет Академии.
Тамара Ляленкова: Алексей, как набирался состав педагогов? Кто, может быть, из преподавателей Академии будет приходить или не будет приходить? Как это будет?
Алексей Реуэль: Все очень просто. Тот сегмент, который является профилем Академии, естественно, набирали из Академии, т. е. это и языки, и социальные дисциплины. Тот сегмент, который не может позволить себе Академия, т. е., допустим, естественно-научный блок, мы набирали по школам. Находили сильных педагогов.
Тамара Ляленкова: Переманивали.
Антон Молев: Пока, слава Богу, не переманивали, потому что мы можем позволить совмещение.
Тамара Ляленкова: Смотрите, что вы делаете. Вы забираете из хороших школ верхушку, лучших детей в старшей школе. Они не смогут похвастаться прекрасными результатами ЕГЭ, олимпиад. Этим сможете похвастаться вы.
Алексей Реуэль: Для нас это больной вопрос. Но это тоже про конкуренцию.
Антон Молев: Есть два момента, на которые хотелось бы обратить внимание. Первое – начнем с учителей. Определенных учителей действительно не хватает. Вакансий нет в Москве, но за сильными учителями готовы "охотиться" все директора. Это понятно. Лучших хотелось бы иметь у себя в школе, в лицее – неважно. Тут ведь мы стоим на пороге. Я убежден, что в ближайшие год-два мы получим какой-то ответ на вопрос механизма не просто повышения квалификации, но и поиска рабочей силы, и какой-то, может быть, внутренней системы аттестации помимо существующей, может быть, дополнительной сертификации, которая позволила бы как-то этот процесс сделать гораздо более операциональным. Вообще-то говоря, трудно просто взять и сходу обратиться куда-нибудь, чтобы найти учителя.
Что касается конкуренции. Во-первых, давайте вспомним, что московский рейтинг с этого года стал рассчитываться с определенной оговоркой. Там есть формула, которая делит баллы в зависимости оттого, где ребенок получал соответствующее образование до этого. Иными словами, те ребята, которые принесли большое количество баллов "Вышке" и позволили выйти на такие позиции, они еще этими баллами поделились со своими школами. И это принцип хороший. Так что, с другой стороны, конкуренция не отменялась. В этом смысле, она явно во имя ребенка, а не во имя какого-то там красивого слова.
Дмитрий Фишбейн: Про учителей. Это одна из ключевых вещей. Здесь возникает очень сложный момент сращения двух миров – ВУЗовского и педагогически-школьного. Да, получается так, что у большей части преподавателей ВУЗа (это не их какая-то вина или беда, что все-таки это несовершеннолетние) какие-то вещи не чувствуют. У них не было этого в опыте. А школьные люди говорят наоборот – как они могут так разговаривать с детьми?! Как они могут так на равных?! Мы же учителя, как же так! В этом смысле и то, и другое крайности. Мне кажется, что у нас с коллегами есть уникальный шанс. Очень сложно сделать, чтобы это был единый коллектив, но при этом и та, и другая стороны, которые важны, могут играть в ту эффективность, которую мы имеем. Но это очень сложно, межличностно сложно и т. д. и т. д. В этом контексте мы с первого года ввели идеологическое правила – взаимоуважение независимо от статуса и возраста. Профессор и учащийся разговаривают на равных. Только это позволяет тогда собрать людей. И они просто говорят про то, что мы делаем, а не кто мы, каких регалий и т. д. Это очень важная такая история.
Тамара Ляленкова: Тогда пропадает такой значимый взрослый. У вас уже взрослые детки, но все-таки требуется некий взрослый человек, который все-таки будет учителем, чуть-чуть повыше.
Антон Молев: Я бы так сказал. Опыт мой школьный не только совсем недавний, я по-прежнему внутри своей родной гимназии нахожусь. Мы выработали определенный конструкт или логику развития, которая предполагала, что с 5-го по 9-й класс ключевую роль в жизни школьника помимо родителей играет его классный руководитель или куратор. Потому что от него зависит гораздо больше, чем от многих других учителей. А вот уже начиная с 9-го, а уже тем более в 10-м классе эта миссия постепенно переползает на роль того значимого, например, учителя профильного предмета. И дальше стиль отношений – это как раз взаимное уважение, но значимый взрослый никуда не пропал. Он просто чуть-чуть сместился. Это не наставник во всех смыслах, а некий тот, с кем я веду диалог, тот проводник в новый мир, в какой-то иной. Это очень важная задача.
Дмитрий Фишбейн: ФГОС предполагает, что каждый учащийся за 2 года обучения выполняет индивидуальную исследовательскую работу. Мы много по поводу этого экспериментировали. И у нас появилась такая роль супрервайзера, не научного руководителя или консультанта, а именно того человека, который сопровождает. И в определенный момент мы сначала пошли по стандартному, банальному пути, что если ребенок пишет работу по истории, но надо взять преподавателя истории, который бы ему помогал. Мы поняли, что сами дети нам подсказали оптимально другой путь. Они сами выбирают значимого взрослого. И дело не в тематике работы. Они разговаривают, а как мне делать, а как мне разложить свои усилия, а как по времени, а что вы здесь посоветуете. И получается, что преподаватель биологии сопровождает того, кто пишет по истории.
Антон Молев: Реально такая практика и работает?!
Дмитрий Фишбейн: Да.
Антон Молев: Супер!
Дмитрий Фишбейн: И это не мы. Мы это ввели и поняли, что дети мигрируют. Они находят того, с кем они находят контакт и т. д. В старшей школе становятся разнообразные значимые взрослые.
Антон Молев: То, что сейчас произошло с точки зрения технократичного подхода, это прямой выброс ноу-хау в пользовании всеми. Мы находимся в пространстве, где мы готовы делиться опытом.
Тамара Ляленкова: Практики разные существуют. Вы берете критическое мышление, которое используется вполне себе. А я знаю, что в "Вышке" это теория познания была.
Антон Молев: Это примерно одно и то же.
Дмитрий Фишбейн: Да, это примерно об одном и то же. Это похожие вещи.
Тамара Ляленкова: Это те же преподаватели, которые должны иначе устроить процесс обучения. Что вы делаете с ними? Алексей, что вы будете делать с преподавателями?
Алексей Реуэль: Очень хорошая ситуация для Антона. Есть посыл, а как делать… (Смех в студии)
Антон Молев: Я стратег. А как это будет происходить, пусть Алексей Романович отдувается, называется.
Алексей Реуэль: Конечно, надо посмотреть. У нас будет первое занятие. И это будет интересно. Все дети с ожиданием - а что это такое, а что это будет? И преподаватели…
Тамара Ляленкова: А преподаватели - это школьные педагоги?
Алексей Реуэль: ВУЗовские, из Академии. Соответственно, он как-то адаптировался в плане того, что он пойдет к детям, но уже есть и опыт общения с детьми. В Академии проходит Летняя школа. И он там вел подобный курс, естественно, не такой масштабный как в лицее, но тоже есть некоторый опыт подхода к детям и, с другой стороны, понимание того, как адаптировать курс от школьников.
Тамара Ляленкова: Андрей, как вам кажется, преподавание, общение с детьми внутри университета, когда они поступают, и когда вы с ними на летних школах или какие-то занятия проводите, это разный уровень, стиль общения? Или это можно все как-то сделать на одинаковом уважении без сносок на возраст, на подростковые сложности?
Андрей Андрюшков: У нас как проектное обучение с первого курса в университет, так и на проектных выездных научно-технических, инженерно-конструкторских школах везде существуют позиции взрослых, с которыми выстраивается общение. Они достаточно типовые. Есть модераторы и тьюторы, которые помогают в организации работы. Здесь принципиально важно сказать, что мы стоим на жесткой позиции, что нам нужно во все это вводить отдельного ребенка от группы детей. Тьютор - это молодой человек, который просто помогает вести группу. Дальше носитель предметного содержания или руководитель лаборатории. Почти всегда существует такая позиция, как внешний эксперт, чаще всего из отрасли или из науки, который открывает мир применимости тех знаний, понимания тех идей, которые у детей возникают. Мне кажется, что наличие трех таких позиций - это как раз то, чем обладают школы при университетах в отличие от обычных школ. Умение вести ребенка в эти миры реальных знаний, реальных вызовов проблем, реальной деятельности имеет огромнейшее значение для становления ребенка. И выстраивание общения между этими всеми позициями взрослых и ребенка и создает уникальную среду в формировании его как и профориентации, так и его профессионального отношения к делу, в т. ч. и к своему образованию.
Тамара Ляленкова: Дмитрий, мне кажется, у вас в лицее оценивание идет особым образом.
Дмитрий Фишбейн: У нас есть так накопительная система оценивания. Мы считаем это очень важной историей. Такая классическая школьная ситуация все известна - либо Ваня, который совсем не учится, но в конце сдал все контрольные, либо Машенька, которая училась, училась, училась, а потом плохо сдала контрольные работы. Получается, что очень много зависит от какой-то позиции учителя и т. д. Мы уверены в том, что типы работ особенно у старшеклассников, которые они выполняют, должны иметь разный вес. И контрольная работа - это одно дело, а выход к доске - другое. Здесь важно даже не то, что они весят по-разному. А важно то, что зная заранее формулу оценивания, учащийся может выстраивать разные траектории и стратегии, как ему достигать каких-то своих целей. И вот это может быть к вопросу - процесс важнее, чем результат.
К вопросу как эту кооперативность сделать. Когда к нам в лицей приходят дети, понятно, они прошли достаточно серьезные испытания. Они все хороши, и они где-то у себя была царь-горы. И это очень важный момент. А здесь все такие. И как бы то ни было в течение 10 класса рано или поздно выстраивается некий интеллектуальный рейтинг. Все равно из них кто-то совсем умный, кто-то нет и т. д. С этим надо что-то делать. И мы нашли своеобразный выход, который связан с учебным планом и очень важным предметом ОБЖ. Мы уверены в том, что ОБЖ невозможно изучать за партой. Поэтому мы попробовали решить две задачи путем одного действия. Мы очень рекомендуем и делаем выездные практики для учащихся между 10-м и 11-м классом, которые связаны с этим предметом. Но когда они выезжают на две недели в лагерь выживания, они вдруг видят, что тот, кто был в первом рейтинге по интеллектуальному уровню, не может поставить палатку, а тот, кто всеми уже не замечался, оказывается здесь.
Тамара Ляленкова: И всех спасает.
Дмитрий Фишбейн: Да. И начинают перемешиваться роли, которые вроде бы выстроились в какой-то рейтинг и т. д. Возникают совершенно другие герои, антигерои и т. д. Ситуация того, что они получают опыт того, что успешность не только академическая, она есть очень разная, и они зримо видят эту разность, это очень важный момент. И мы видим, что в 11 классе начинаются другие эффекты, начинаются другие коалиции детей и т. д. Мне кажется, это важный цикл, который они должны пройти.
Тамара Ляленкова: Уходят российские дети, родители от представления в образовании как об академическом багаже, который надо набрать. И его побольше и лучше набрать и тащить всю жизнь и пользоваться.
Антон Молев: Вопрос о родителях. Они разные. Наверное, те, которые готовы очень внимательно слушать и понимать, что далеко не всегда академическое, а уж тем более объем академический является главным, их не так много. Поэтому, к сожалению, тренд, что меня учили всему этому и у него вдруг географии будет меньше, чем у меня, и чего-то такого еще, есть. И с ним очень трудно и постепенно надо бороться. В смысле не отменять все это, а в смысле того, что надо понимать, что это должно быть в пределах разумной нормы.
Тамара Ляленкова: А у вас будут разные уровни групп?
Антон Молев: С языковой группой пока мы остановились в диалоге, что мы будем на старте их делить по уровню понимания английского.
Тамара Ляленкова: А все остальное будет ровно, да?
Антон Молев: Они будут разные, может быть, по направленности, но уровни групп по предметам мы не предполагаем.
Дмитрий Фишбейн: Первоначально лицей пошел по пути того, что ребенок может выбрать и перевыбрать многое и много раз. Сейчас мы приходим к позиции, что если конечным результатом, который мы хотим получить, является ответственный выбор, то вряд ли ответственный выбор возникает в случае того, когда ребенок понимает, что я могу сейчас выбрать, а потом я еще перевыберу, а потом еще и т. д. Поэтому мы ставим определенные ограничения при этом выборе. Потому что выбирая, мы все время находимся в очень явных ограничениях времени, сил, денег и т. д. Поэтому мы уверены в том, что выбор необходимо давать, но этот выбор должен быть ограничен. А значит, ребенок должен нести рюкзак ответственности за этот выбор. Это ключевая вещь для того, чтобы все особенности и специфики выбора ребенок прошел.
Антон Молев: И надо очень хорошо понимать, что этот учебный план вариативный, учебный план индивидуализированный. Он все равно не является в буквальном смысле слова шведским столом. Все равно это осмысленная траектория. И это, я бы сказал, такая тонкая доводка диалога с конкретным ребенком - а уверен ли он, что ему именно это надо.
Тамара Ляленкова: Это очень важный момент. Он приучает ребят к ответственности за собственные решения, но не сужает при этом возможности их выбора.
