Архивный проект "Радио Свобода на этой неделе 20 лет назад". Самое интересное и значительное из архива Радио Свобода двадцатилетней давности. Незавершенная история. Могла ли Россия пойти другим путем? Академик Александр Панченко продолжает серию "Русская религиозность". Первые русские святые - Борис и Глеб. Почему именно они? Впервые в эфире 10 октября 1996 года.

Иван Толстой: Мы предлагаем сегодня вашему вниманию 4-ю и 5-ю передачи академика Александра Михайловича Панченко из цикла "Русская религиозность". Передачи подготовлены специально для нашего радио и сопровождаются уникальными древнерусскими распевами и песнопениями в исполнении хора "Россика".

​Александр Панченко: Крещение Руси князем Владимиром Святославичем было, скорее, символическим, нежели реальным. И дело даже не в том, что еще было, конечно, очень живо язычество, но и в том, что Россия приняла какую-то особую форму христианства, которую мы теперь называем двоеверием. Хотя на самом деле двоеверие - это совсем другое. Этот термин, если верить Киево-Печерскому патерику, принадлежит Феодосию Печерскому, который как бы отделил православие от католичества. Вот если ты веришь и так и так, то ты двоеверен. Но будем уже пользоваться формой привычной нам, то есть двоеверие - это некая русская форма православия, в которой перемежается и язычество, и восточное христианство, и вообще бог знает что. Так вот, конечно, при Владимире, хотя он к концу жизни и стал очень верующим человеком, разумеется, страна оставалась не православной и не христианской. Нужны храмы, нужны книги, священники, соответствующее образование, а всего этого, конечно, не было, вернее, этого было очень мало. Поэтому подлинная христианизация Руси произошла в следующую эпоху. Мы будем эпохи разделять, как раньше было принято, да и теперь это не отменено, по правлениям, по монархам. То есть во время правления Ярослава Владимировича, в святом крещении Георгия, который вошел в историю под прозванием Мудрый. И именно тогда строятся храмы, появляются славянские переводы христианской литературы, не болгарские, не сербские, не великоморавские, а уже русские. И появляются первые русские святые. Вот это, может быть, самое главное. Ибо Россия без святых жить не может. Это и хорошо, и плохо. Когда Петр Великий приостановил русскую святость, ведь от Петра (и с Петра) до Николая Второго было канонизовано всего пять святых, Россия как-то замерла, душевно оскудела. Потому что мы без святых жить не можем. И вся эта история с мавзолеем Владимира Ильича Ленина и сейчас говорит нам о том, что святость, воплощенная в личностях, это наша потребность.

Почему мы, скажем, когда не было святости такой обычной, соборной, церковной, в императорский период, почему мы, скажем, обожествили поэтов и прежде всего Пушкина? И пусть кто-нибудь попробует сказать при нас дурное слово о Пушкине! Мы его с лестницы спустим! Потому что это наш мирской святой, настоящий мирской святой. Так вот, эта история с первыми русскими святыми… Князь Владимир умер в 1015 году. Причем его, видимо, все-таки очень не любили, потому что смерть скрыли, а Святополк, его сын… Точнее, он не его был сыном, а сыном Ярополка. То есть Владимир на ложе себе положил беременную жену этого убитого брата. Святополк в это время был в опале, в заключении, но в Киеве. И вот именно Святополк похоронил отца и захватил власть. И поскольку детей много, естественно, началась династическая распря. И вот он приказал убить своих братьев единокровных, то есть братьев по отцу – Святослава, Бориса и Глеба. Странная история. Борис и Глеб - это наши первые русские святые, и мы им до сих пор поклоняемся и будем поклоняться. А вот про Святослава как бы забыли. Летопись упоминает, конечно, о нем, но как бы вскользь. Во всяком случае, к лику страстотерпцев он причислен не был и, не боюсь быть здесь пророком, никогда не будет причислен. В чем тут дело? Это историческая загадка, и она так навсегда и останется загадкой: почему обязательно надо было убить Бориса и Глеба, которые, по летописи, были рождены болгаркой, одной из жен Владимира? Они – от «болгарыни». Может быть, есть такая гипотеза, что они как раз были от этой Анны, а у нее была болгарская кровь, единственной законной жены Владимира, и, следовательно, они были единственные законные наследники по-христиански если смотреть. Венчанная жена, дети рождены в христианском браке, следовательно - законные наследники. Тогда их надо убить, действительно. А Святополк, который вошел в нашу историю под прозвищем Окаянный, он - по праву первородства первый. То есть эти - по христианскому закону наследники, а он - по русскому обычаю. Вот поэтому и пришлось. Четыре года он сражался с Ярославом, который потом стал Мудрым, и потерпел поражение.

Наконец, бежал. И вот, по «Повести временных лет», когда бежал он, напал на него бес, и расслабли все члены его, и не мог он сидеть на коне, и несли его на носилках. Он же говорил: «Бегите со мной, гонятся за нами». И не было никого, кто бы гнался за ним. Он же лежал немощным и, не переставая, говорил: «Вот уже, гонятся, уже гонятся, бегите!». И умер он где-то между Польшей и Чехией, между Чахи и Ляхи или между Чехи и Лехи. Здесь, опять же, загадка, где он помер? Может быть, действительно, где-то там, а, может быть, где-то в диком поле, потому что лех - это возделанная земля, культура некая, а чех - это дикое такое место.

И вот Борис и Глеб через насколько лет стали первыми канонизованными русскими святыми. И настоял на этом, конечно, их брат единокровный Ярослав Мудрый. А митрополиты-то были против. Вот митрополит грек, Иоанн, он установил им праздник 24 июля и, возможно, составил им службу, и еще были праздники - это были первые русские святые, шесть праздников в году было. Но, это весьма странные святые. О них написано довольно много - и в летописи, конечно, в «Повести временных лет», и есть такое сказание «Страсть и похвала Борису и Глебу», есть Чтение, которое приписывается Нестору (там имя автора есть – Нестор - но тот ли это Нестор, который делал известную нам редакцию «Повести временных лет» или другой, это сложно сказать), есть краткие рассказы в Прологах, во Временниках тексты есть. В общем, текстов много, а загадки остаются.

Жития есть двух видов. Житие-мартирий, то есть, мученичество. Вот это и есть житие-мартирий: что Чтение Нестора, что сказание «Страсть и похвала». И житие-биография, когда рассказывается о детстве подвижника. Там есть некоторые, как всегда в литературе… Вот подвижник, он похож на Павла, он «от пустошных игр отгребошися», то есть, не играл с детьми, всегда был прилежный, усердный. Только, что из Павла Ивановича Чичикова вырос большой подлец, а из вот этого дитяти, из жития-биографии, вырастает очень благочестивый человек. О каком-то благочестии Бориса и Глеба в детстве, о христианском воспитании, о какой-то православной нравственности нигде ничего не говорится. В сущности, единственное - вот они погибли. Ну, да, это верно, но почему? Там есть только один мотив, который подчеркивается исследователями, что они не противятся старшему брату. Вот эта идея непротивления злу насилием (которую у нас почему-то сократили до непротивления злу. Нет, злу надо противиться, только не насилием), идея, которую так культивировал Лев Николаевич Толстой, вот она, в сущности, в этих житиях уже заявлена, это смерть вольная. Но они не за Христа погибают, не то, что Святополк окаянный хочет, чтобы они язычниками притворились. Нет, таких обвинений и быть не может. А вот старший пусть нас убивает, там плачь, слезы, и так далее. Их по отдельности убивают, но все-таки не за Христа. И, сказать правду, Православная церковь этим была смущена. Не только митрополиты-греки, которые сопротивлялись канонизации, но и мы до сих пор смущаемся.

И есть попытки объяснения, может быть, самая удачная попытка - в книге «Святые Древней Руси» Георгия Петровича Федотова. То, что они не за Христа, но вослед Христу. Христос ведь тоже страдал, ему тоже не хотелось расставаться с жизнью. И они поплачут и рыдают, потому что потеряли прекрасный Божий мир, он прекрасен, потому что его Бог создал. Так и Христос страдал в Гефсиманском саду и просил Отца Небесного чашу пронести мимо него, и кровавый пот, и слезы - это все есть. Но тот страдал за веру, а эти – непонятно за что. Я думаю, что здесь - особый русский тип святости. У нас есть ведь очень странные святые, особенно среди северных подвижников. А Русский Север был самый свободный и по жизни, и по мировоззрению, потому что на Севере не было ни помещичьего землевладения, ни каких-либо крепостных (рабства не было только на Русском Севере)… И вот там, в конце 16-го - в начале 17-го века, появляются очень странные святые, даже самоубийцы. Самоубийство это смертный грех, и самоубийца не может быть святым. Но там есть один святой самоубийца, которому воевода так досадил, что он пришел к нему и сказал, что пойдет утопится. А воевода бежал за ним и умолял его не топиться, а тот утопился принародно. И вот - святой. Как причисляют к лику святых? Это делает Собор, как правило. Хотя есть народное мнение, молва существует (по крайней мере, существовала, теперь ничего не существует) целый ритуал канонизации. Сначала чудеса должны быть от могилы или какого-то другого, со святым связанного, места, затем приезжала комиссия (когда-то это было из Киева, потом - из Владимира, потом - из Москвы), опрашивала всех, записывали. Это было так называемое «свидетельство», это уже свидетельствованные святые. Здесь же, конечно, ничего этого не было, но вот что было – их было жалко. Они были совсем молодые. И на иконах, и на фресках Борис, как старший, с маленькой бородкой, а Глеб - совсем без бороды. Нам их жалко, за это мы признали их святыми. Это вечная русская проблема, это вариация того русского типа, который Достоевский называл «несчастненьким». Вот они - несчастненькие, ни за что погибли, и, поэтому они заведомо святые. И это так было, так есть, и так всегда будет. И слава Богу!