Ссылки для упрощенного доступа

Кто весел, тот счастлив


Мишель Уэльбек и рентген его черепа
Мишель Уэльбек и рентген его черепа

Новая книга французского писателя Мишеля Уэльбека – всегда событие. На сей раз речь идет не о романе, не о сборнике стихов или рассказов, а о философском эссе, но эссе Уэльбека "Присутствие Шопенгауэра" – это труд особого свойства, который не обойдут стороной читатели во всем мире, ибо в этом небольшом по объему тексте Уэльбек как бы вручает читателю ключ, открывающий одну из дверей в мир романов "Элементарные частицы", "Платформа" и лучшей, на мой взгляд, его книги – "Покорность".

пожалуйста, подождите

No media source currently available

0:00 0:13:55 0:00
Скачать медиафайл

В первой главе эссе, озаглавленной "Прощайся с детством, мой друг, пора просыпаться!", шестидесятилетний Уэльбек вспоминает свою первую встречу с Шопенгауэром. Дело было в Париже 35 лет назад, когда молодой Уэльбек по чьему-то совету начал ходить по книжным магазинам в поисках двух основных трудов Шопенгауэра: "Мир как воля и представление" и "Афоризмы житейской мудрости". Поиски оказались затяжными и трудными, ибо книги Шопенгауэра в те годы во Франции не переиздавались и их можно было купить только у букинистов.

"А ведь дело было в Париже – вспоминает сегодня Уэльбек, – в Париже, одной из больших европейских столиц, а самая великая в мире книга, то есть "Мир как воля и представление", не была переиздана на французском!". Уэльбеку в конечном итоге повезло – он нашел две книги Шопенгауэра в букинистическом магазине на бульваре Сан-Мишель. Нашел, вернулся домой, начал читать, прочитал, и "мир перевернулся в один миг!"

Шок, точнее озарение, вызванное встречей тогда еще начинающего французского писателя с суровым миром немецкого философа, за которым утвердилась репутация мизантропа и пессимиста, отнюдь не было концом пути интеллектуального развития Уэльбека. В эссе "Присутствие Шопенгауэра" Мишель Уэльбек подчеркивает, что восторг, с которым он воспринял "Мир как воля и представление", не означал его превращения в последователя Шопенгауэра, в котором, кстати, Ницше – в определенный период – видел предтечу и даже Учителя. Уэльбеку, живущему по принципу "слушай всех и никого не слушайся", вообще не свойственно поступать в ученики к кому бы то ни было. В своем эссе он отводит видное место влиянию, которое оказал на него французский мыслитель, современник Шопенгауэра Огюст Конт, основатель позитивизма, а также социологии в качестве самостоятельной науки.

Прочитав то, что пишет об Огюсте Конте Мишель Уэльбек, я вспомнил труд Владимира Соловьева "Идея человечества у Августа Конта", в котором Соловьев говорит об "отсутствии в нем всякого лукавства, его редком прямодушии, простоте и чистосердечии", называет Конта "полусознательным, провозвестником высоких истин".

Признавая величие Конта, Уэльбек, тем не менее, признаётся, что читать и перечитывать он все-таки любит не Конта, а Ницше и Шопенгауэра. Кстати, все цитаты из книг Шопенгауэра, которые Уэльбек приводит в своем эссе, переведены с немецкого им самим.

Презрение Шопенгауэра к "простому человеку" безгранично

Как я уже сказал, Уэльбек как бы вручает читателю ключ к своему собственному творчеству. Ключ этот открывает далеко не все двери (для этого Уэльбек слишком сложен и противоречив), но одну дверь открывает несомненно. Речь идет о том, как выглядят в книгах французского писателя человеческие страсти, в первую очередь чувственность, если угодно, похоть. Перефразируя известный афоризм Людвига Виттгенштейна – "То, что вообще может быть сказано, должно быть сказано ясно; о том же, что сказать невозможно, следует молчать", Уэльбек восстает против любимого им Виттгенштейна, гений которого во многом близок гению Шопенгауэра. Вот что пишет в своем эссе Уэльбек:

Шопенгауэр, в отличие от Виттгенштейна, говорит о вещах, о которых говорить, казалось бы, невозможно. Шопенгауэр говорит о любви, о смерти, о сочувствии, о боли и трагедии. Он пытается охватить словом обитель муз. Единственный из всех философов, Артур Шопенгауэр вторгается в мир писателей, музыкантов и скульпторов, делая это как бы против своей воли, ибо для него мир страстей омерзителен, зачастую страшен, там человека на каждом шагу поджидают болезнь, суицид и убийство. И, тем не менее, Шопенгауэр проник на эту территорию, неисследованную до него и столь мало исследованную после. Он будет "философом Воли", и методом его анализа станет метод эстетического созерцания.

Во избежание возможных недоразумений, Уэльбек предупреждает, что в мире Шопенгауэра, этого современника Карла Маркса, нет ни малейшего преклонения перед так называемым "простым человеком", которого он презрительно называет "индустриальным продуктом природы".

Артур Шопенгауэр
Артур Шопенгауэр

"Простой человек", он же "человек с улицы", относится к вещам и явлениям исключительно с точки зрения утилитарной – "подобно лентяю, ищущему стул, на который он может усесться, естественным образом забывая о стуле в том самый момент, когда он на него сел..."

Воистину, презрение Шопенгауэра к "простому человеку" безгранично. Известен инцидент между Шопенгауэром и его издателем, получившим рукопись философа со множеством цитат на древнегреческом. В ответ на просьбу издателя снабдить греческие цитаты немецким переводом, Шопенгауэр ответил: "Ни в коем случае. Людям, не знающим греческого, нет нужды читать мои книги!"

Будучи поставлен перед выбором "правда или оригинальность?", Шопенгауэр неизменно выбирал правду

Моральный и эстетический максимализм Шопенгауэра, помноженный на его мизантропию, столь импонирующую Уэльбеку, не равнозначны преклонению перед категорией "людей искусства". Для обоих, избегающих такой категории, как "богоизбранность", художник – это, тем не менее, художник от рождения, и Уэльбек цитирует без комментария ответ Шопенгауэра на вопрос, заданный ему в 1849 году тогдашним министром народного просвещения Пруссии о наиболее рациональном пути проведения реформы Академии изящных искусств. "Академию надо не реформировать, а просто закрыть", – ответил Шопенгауэр, убежденный, что искусству обучить невозможно, и уж тем более невозможно, коль скоро речь идет о государственных учреждениях. Другое дело, если человек, следующий зову судьбы, то есть зову судьбы художника, поступает подмастерьем к мастеру, а не в Академию изящных искусств.

Не знаю, есть ли нужда лишний раз подчеркивать, что Шопенгауэр в прочтении Мишеля Уэльбека это Шопенгауэр сугубо уэльбековский, отвечающий вкусам и пристрастиям французского писателя. Но не является ли любое прочтение любого классика прочтением субъективным, отвечающим к тому же вкусам и пристрастиям эпохи? Вот, например, как Уэльбек комментирует отношение Шопенгауэра к человеческой жизни и сопровождающему всякую жизнь кортежу страстей и желаний:

Будучи убежден, что идеальным состоянием человека было бы его полное освобождение от страстей, открывающее путь к безмятежной жизни и спокойному ожиданию смерти, Шопенгауэр в то же время сознаёт, что эта задача не каждому по плечу, и несколько облегчает непосильную задачу, разумно релятивизируя ее, не отказываясь в то же время от радикального постулата буддизма. Речь идет, однако, о буддизме умеренном, очеловеченном, приспособленном к нашей культуре, нашему темпераменту, для которого столь типичны нетерпение и алчность... Мы чувствуем, что Шопенгауэр предпочитает временно спуститься со своих метафизических вершин, чтобы вволю потешиться над этой довольно простенькой и не слишком серьезной вещью, коей является наша человеческая жизнь...

В процитированном абзаце из книги Уэльбека "Присутствие Шопенгауэра" самый интересный, на мой взгляд, французский писатель наших дней, по-своему интерпретирующий мизантропию немецкого философа, указывает на самое главное, по его мнению, качество этой философии, а именно: будучи поставлен перед выбором "правда или оригинальность?", Шопенгауэр неизменно выбирал правду, что объясняет следующий трюизм, то есть самоочевидную истину: "Веселый нищий более счастлив, чем грустный король".

Артур Шопенгауэр
Артур Шопенгауэр

Итак, философия Шопенгауэра и тот самый "веселый нищий" как возможный ключ к романам Уэльбека. Великий пессимист, видевший в человеческой жизни прежде всего страдание и муку, от которой освобождает только смерть, считал, что если каждому из нас, которого никто не спрашивал, хочет ли он родиться на свет или же нет, суждено волей-неволей жить в этом мире, то отмеренный нам земной путь следует пройти как можно более беззаботно и весело. Вот выдержка из главного труда Шопенгауэра "Мир как воля и представление", венчающая эссе Мишеля Уэльбека:

Единственным качеством, способным дать каждому из нас ощущение счастья, является душевная радость, ибо она единственная, содержащая вознаграждение в себе самой, в своей имманентности, ибо тот, кто весел, имеет причину быть веселым – в силу самого факта своего веселья. Нет ни одного качества человеческой натуры, способного заменить собой то качество, на которое я указал. Человек может быть молодым, красивым, богатым и пользующимся всеобщим уважением. Единственным критерием оценки меры его счастья будет вопрос: весел ли он? Но представим себе человека немолодого, горбатого и к тому же бедного: и здесь я скажу то же самое: если этот человек весел, то этот человек счастлив.

Люди, читавшие книги Мишеля Уэльбека, без труда узнают в процитированном отрывке из книги Шопенгауэра основную тональность романов французского писателя, которую я назвал бы весельем на развалинах уходящей цивилизации. Как тут не вспомнить то место из последнего романа Уэльбека "Покорность", где преподаватель французской литературы по имени Франсуа, сохранивший свой пост и после превращения Франции в часть исламского халифата, бредет на лекцию о творчестве писателя-декадента Гюисманса и замечает на фасаде университета вывеску "Исламский университет Париж-Сорбонна".

Ничего не скажешь: "Так человечество, смеясь, прощается со своим прошлым".

Партнеры: the True Story

XS
SM
MD
LG