На уходящей неделе Европейский суд по правам человека вынес решение по иску, который подали против России четверо граждан разных стран, по разным причинам на долгое время застрявших в транзитной зоне московского аэропорта Шереметьево. Общая сумма компенсаций – более 90 тысяч евро. Самую большую компенсацию за "бесчеловечные и унизительные условия существования" и "незаконное лишение свободы" получит гражданин Сомали, проведший в транзитной зоне аэропорта год и 11 месяцев.

ЕСПЧ признал, что, несмотря на то что беженцы формально не пересекли российскую границу, они находились в юрисдикции Российской Федерации, и государство несло ответственность за нарушение их прав. "Нельзя считать, что заявители находились в транзитной зоне добровольно, поскольку они не имели возможности ни уехать в какую-либо другую страну, ни вернуться туда, откуда бежали из-за преследований и военных действий", – говорится в решении суда.

Случаи, когда люди прилетают в Шереметьево и остаются там надолго, нередки. Осенью 2015 года Радио Свобода рассказывало о семье из Ирака, прожившей в транзитной зоне 2 месяца. Их удалось вызволить из аэропорта фактически благодаря случаю и только после вмешательства правозащитников и журналистов. Бывает и так, что человек уже находится на территории России, пытается вылететь в другую страну, проходит паспортный контроль, но его не пускают в самолет – тогда он оказывается запертым в ловушке, ведь выйти в город по уже погашенной однократной визе нельзя.

Паспорт у любого вылетающего из аэропорта пассажира проверяют несколько раз. Пограничников на выезде интересует в основном то, имеете ли вы право покинуть страну. Перед посадкой в самолет вас попросят показать паспорт еще раз – сотрудники авиакомпании проверят, есть ли у вас законные основания (виза, например), чтобы лететь. Если вас посадят в самолет, а в пункте назначения не пропустят через границу, авиакомпании придется везти ваз обратно за свой счет.

Впрочем, у всех четырех людей, выигравших у России иск в ЕСПЧ, разные истории.

Бизнесмен из Алеппо Хасан Ясин (он единственный, чье имя в материалах дела фигурирует полностью, а не в виде инициалов) приехал в Россию после начала войны в Сирии, остался в стране несмотря на истекшую визу. Ясин попытался улететь в Турцию, прошел паспортный контроль, но после того, как штамп о выезде из России уже был поставлен в паспорт, офицер пограничной службы (как утверждает сам сириец) отобрал у него паспорт. Так он остался жить в транзитной зоне. Несколько раз Ясин пытался снова вылететь в другие страны (Турцию и Ливан) на деньги, которые ему присылали друзья. В эти моменты паспорт сирийца неожиданно появлялся на гейте и передавался экипажу, Ясина сажали в самолет, но в Турции и Ливане его не принимали и возвращали в Россию. Он прожил в аэропорту 8 месяцев, пока при содействии ведомства ООН по правам беженцев его не приняла Швеция.

З. А., архитектор из Ирака спасся бегством от угроз со стороны боевиков группировки "Исламское государство". После 7 месяцев жизни в аэропорту и отказов в убежище его также приняла европейская страна.

М. Б., уроженец сектора Газа, повар, не мог попасть домой из-за обострения ситуации в регионе и закрытия Египтом перехода Рафах на границе с сектором. Почти 6 месяцев он ждал в Шереметьеве, пока египетские власти откроют КПП. Когда это наконец произошло, он предпочел вернуться в опасный регион, а не ждать решения об убежище от российских властей в бесчеловечных условиях.

Но самым фантастическим выглядит случай A. M., журналиста из Сомали, имевшего гражданство Йемена. Он почти два года не мог вернуться ни в страну происхождения (из-за угрозы для него самого и его семьи в связи с отказом сотрудничать с террористами и освещать расправы над людьми), ни в Йемен, где продолжается война. Россия также не пустила его к себе, предоставив самому себе в транзитной зоне аэропорта на два года. В итоге этот человек все же рискнул вернуться в столицу Сомали Могадишо, откуда он изначально и прилетел в Москву.

Рекорд непрерывного пребывания в транзитной зоне аэропорта принадлежит беженцу из Ирана Мехрану Карими Нассери, который провел 18 лет, с 1988 по 2006 год, в парижском аэропорту имени Шарля де Голля из-за того, что у него украли документы. Этот случай лег в основу американского фильма "Терминал" с Томом Хэнксом в главной роли.

Об истории "шереметьевских узников" и об их иске к России Радио Свобода рассказывает юрист Элеонора Давидян, представлявшая интересы истцов в ЕСПЧ.

– У них у всех разных истории, просто так получилось, что одновременно они застряли, а так они, в принципе, между собой не связаны. В общем-то, никто из них особо не собирался застревать в Шереметьево. Один из них, иракец, летел в Анкару, в Турцию, но Турция его не приняла, что-то там у него случилось, и поскольку перелет был через Москву, его вернули в предыдущий пункт вылета. Документов, для того чтобы въехать в Россию, и у него не было, и он остался в аэропорту. Сириец нарушил здесь визовый режим, он проживал в России, пытался получить убежище, ему его не дали, потом пытался вылететь в Турцию, но что-то тоже не получилось, полетел в Бейрут, Ливан его не принял, вернулся опять в Москву, въехать в Россию он уже не смог, потому что не было оснований. Палестинец был в Иркутске, с визой, он полетел в Египет, чтобы попасть в Палестину, Египет его не принял, потому что был закрыт переход Рафах в Египте, и он вернулся, а визы у него на тот момент уже не было, и он вернулся в Шереметьево.

– На фоне этих историй выделяется история сомалийца, который жил в Шереметьеве почти два года.

– Сомалиец бежал сначала из Сомали в Йемен, потом в Йемене у него тоже начались какие-то большие проблемы, местные рэкетиры пытались у него отобрать бизнес, в общем, отобрали, посадили его под угрозой расправы на самолет с назначением на Кубу. Но опять же перелет был через Москву, Куба его не приняла, потому что виза тоже оказалась у него поддельная, и точно так же его вернули в Шереметьево. Он не мог вернуться никуда, ни в Йемен, потому что там у него были большие проблемы, ни в Сомали, потому что там тоже он работал журналистом, там у него были проблемы с "Боко Харам", которые требовали от него освещения их деятельности, а он отказывался, в общем, улететь ему было некуда совершенно, некуда деваться из этого аэропорта, и он очень долго сидел и ждал рассмотрения всех жалоб, всех ходатайств на временное убежище, на статус беженца, все это обжаловалось, все это было очень долго. Сначала у него и у других не брали самих заявлений, потом они это долго обжаловали, и потом, когда уже все получили окончательные ответы, стало понятно, что перспектив нет никаких совершенно, и другого варианта у него не было – он вернулся в Магадишо.

– Какие права этих людей Европейский суд по правам человека признал нарушенными? Как они жили в этой транзитной зоне? Что, собственно, стало поводом для обращения в суд?

– Поводом стало то, что, пытаясь обратиться за убежищем к Российской Федерации, они сначала не могли получить вообще, в принципе, доступ к этой процедуре, то есть пограничники не брали у них заявления. Потом говорили, что "мы не будем брать не на русском языке". Потом говорили, что "мы не будем брать в такой форме". А потом – "мы взяли, но оно потерялось". В общем, все это длилось многие месяцы, и при этом они не имели тех прав, которые имеют обычные искатели убежища. Потому что обычные искатели убежища при подаче ходатайства получают свидетельство о рассмотрении ходатайства, и это свидетельство – это тот документ, который дает им основания на проживание в Центре временного размещения, то есть это нормальное человеческое жилье с выходом на улицу. Не санаторий, но вполне себе достойное жилье, с медицинской помощью, они имеют право на юридическую помощь, какое-то минимальное социальное обеспечение и так далее. Соответственно, у них не принимали этих ходатайств, несколько месяцев не принимали вообще, и даже когда приняли, не выдали им этих свидетельств. Видимо, опасались, что эти свидетельства могут быть основанием для того, чтобы их впустили в страну, что, собственно, и должно было произойти. Потому что без этих свидетельств у них не было никаких оснований [для въезда в Россию], ни виз, ничего.

Проживали они в условиях, которые не предназначены для проживания вообще. Транзитная зона – это такой "аквариум" между выходом на летное поле и пограничным контролем. Из этого аквариума нет выходов для обычных людей, есть выходы только для тех, кто там работает, для ФСБ, охраны и так далее. В Шереметьево это большая часть, но эта большая часть все равно не предусмотрена для того, чтобы там проживать. Там есть магазины, там есть даже рестораны, но вы, наверное, знаете, какие цены в этих ресторанах, в них не попитаешься в течение полугода. Там нет доступа к нормальной горячей еде, которую они могли бы приготовить, там нет душа. То есть от 6 до 23 месяцев эти люди находились в помещении, в котором только кондиционированный воздух, там нет даже окошек открытых. У них не было спальных мест, у них не было даже какой-нибудь комнаты, в которой они могли бы закрыться и спать на полу. Они спали на виду у всех. Конечно, там были какие-то матрасы, которые им смогли передать люди, которые им помогали, это в основном УВКБ ООН и организации, которые с ними работают. Конечно, какие-то сотрудники им сочувствовали и пропускали или сами передавали воду, передавали еду, влажные салфетки, какие-то предметы для первой медицинской помощи, потому что в такой обстановке у всех них начались кожные заболевания, и не только кожные. Эти условия были, в принципе, унизительными для любого человека, особенно надо понимать, что это применяется к человеку, который ни за что не наказан. Он бежал из страны, потому что там всех убивают, и он пытается найти где-то хоть какое-то убежище, и в итоге он оказывается заперт в этом пространстве, которое не предназначено для того, чтобы там находиться больше 10-12 часов, которые люди сидят в ожидании своего вылета.

– Были ли с ними дети?

– У них не было детей, была семья другая – иракская, курдская, у которой были дети и с которой, как оказалось, проблем никаких нет. Когда Комитет "Гражданское содействие" привлек журналистов, а они привлекли к этой истории внимание, оказалось, что ничего страшного нет в том, чтобы впустить их в страну, разместить в этом самом Центре временного размещения и обращаться с этими людьми по-человечески, пока рассматривается их ходатайство об убежище.

– Я помню эту историю, Светлана Ганнушкина разруливала ее буквально в ручном режиме в течение полусуток. А почему здесь так не получилось?

– Потому что здесь нет детей, здесь нет онкологических заболеваний, эта история не настолько интересна общественности. Сколько мы ни пытались привлечь внимание журналистов, к сожалению, это не получило никакой огласки, а нет огласки – всем и наплевать. Никто не брал на себя ответственность. Но, в принципе, действительно, есть законодательная дыра, никак не урегулировано то, что должно происходить. Есть правила, по которым человек, если прилетает в страну без надлежащих документов, то перевозчик несет ответственность за то, чтобы отправлять этого человека обратно. Но насильно посадить на самолет перевозчик этого человека тоже не может. Пограничная служба не хочет брать на себя ответственность, потому что их зона контроля заканчивается, когда у людей просто нет документов. Миграционная служба говорит: мы не получали никаких ходатайств. А когда получали, говорят: мы ничего не знаем, мы рассматриваем, мы отказываем. Правительство Российской Федерации в Европейском суде вообще заявило, что это не территория Российской Федерации, что транзитная зона не находится в юрисдикции РФ, поэтому Россия не несет никакой ответственности за то, что кто-то туда приехал и что там с ними происходит. Это притом что законодательство Российской Федерации как раз очень даже распространяется на транзитную зону, и любое правонарушение, совершенное в транзитной зоне, будет караться по российскому законодательству.

– В чем специфика обращений в Европейский суд таких людей? Обычно человек должен пройти все судебные инстанции в той стране, где были нарушены его права. Но эти люди ведь были лишены вообще доступа не то что к правосудию, а вообще к каким бы то ни было государственным органам. Как в таком случае поступает Европейский суд?

– Они были лишены доступа, но мы пытались это преодолеть, потому что мы все-таки нашли способы получить от них доверенности, и наши юристы подавали жалобы, передавали эти ходатайства, обжаловали эти отказы. Мы от своего имени писали всякие письма. То есть нельзя сказать, что государственные органы не знали о том, что происходит, и у этих людей совсем не было никакой связи с ними. Связь была. Конечно, это была очень тяжело добытая связь, и в общем-то, если бы не их попытки обратиться в УВКБ ООН из транзитной зоны, то никто бы об этом так и не узнал. Все наши попытки потребовать размещения этих людей в центре временного размещения ничем не увенчались, потому что нам отвечали, что никакими законами это не предусмотрено. Вот нет у них этого свидетельства, и все, значит, по закону мы, конкретное должностное лицо, какой-то орган, не имеем к этому никакого отношения, потому что по закону мы не обязаны.

– В аэропорту Шереметьево часто можно увидеть и семьи, и одиноких людей, которые спят в спальниках прямо на полу. Никогда не знаешь, ждут ли эти люди своего самолета или это такие вот застрявшие бедолаги, которые, может быть, живут здесь уже два года. Вам известно, как сейчас обстоит дело? Шереметьево – большой транзитный хаб, через него летает много людей и из стран Ближнего Востока, и из стран Азии. Сейчас там есть такие "застрявшие"?

– В настоящий момент у меня нет информации о том, что кто-то там находится, но ситуация не изменилась, никакого законодательного урегулирования этого вопроса не появилось. Поэтому мы очень рады этому решению Европейского суда, оно поможет хотя бы привлечь внимание к этому вопросу. Это далеко не первые люди, которые оказываются в такой ситуации и, к сожалению, боюсь, не последние, но мы очень надеемся, что Российской Федерации придется обратить внимание и хотя бы что-то предпринять. Хотя, на самом деле, предпринять нужно самую малость – просто выдать эти самые свидетельства и впустить людей на основании этих свидетельств, чтобы они ожидали рассмотрения своих жалоб в человеческих условиях, не унижающих их человеческое достоинство.

– Возможно, российские власти опасаются в таком случае наплыва мигрантов, которые будут прилетать в Шереметьево и требовать там убежища.

– Ну, наверное, они опасаются, да. Наверное, не просто так они этого не делают. Но большинство беженцев, которые оказались в России, например, сирийские, приехали по визам, они все приехали законно и потом уже стали просить убежище.

– Сомалиец, единственный ваш подзащитный, которому пришлось вернуться в крайне опасную для него страну, – он еще жив, он знает о решении ЕСПЧ?

– Кажется, да, жив, других новостей у нас, слава богу, пока нет. У нас есть с ним контакт по электронной почте, суд, в принципе, сам даже скопировал ему информацию о том, что вынесено решение. То есть он ее получил, увидел. Мы пока с ним еще не обсуждали это решение, но мы знаем, что вот Хасан Ясин, например, уже ознакомился с решением суда и очень им доволен, – говорит юрист Элеонора Давидян.

Радио Свобода связалось с Хасаном Ясином в перерыве между уроками шведского языка, который он сейчас изучает в Швеции, в центре размещения мигрантов:

– Как вы вообще оказались в России?

– Я приехал из Сирии, когда в моем городе началась война. Приехал с паспортом и визой. Потом виза закончилась. Я попросил об убежище. У меня взяли тысячу долларов, обещали все сделать, но потом сотрудники ФМС так и не выдали мне никаких документов, просто отправили восвояси и сказали жить так. Я и жил, постоянно приходилось платить деньги полицейским на улице, которые проверяли документы. Потом я решил уехать из России. В суде я получил бумагу, разрешающую мне покинуть российскую территорию. В аэропорту мне проштамповали паспорт, я вошел в транзитную зону, но потом паспорт у меня отобрали и не вернули. Я шесть дней просидел в специальном помещении, а потом меня отправили в транзитную зону. Свой паспорт я в руках так и не держал ни разу, пока через восемь месяцев не отправился в Швецию. Друзья купили мне билеты, сначала в Турцию, потом в Ливан, меня даже пустили в самолет, но в Турции и в Ливане развернули обратно.

– Как вы жили в транзитной зоне?

– Очень плохо. Первые два месяца я спал на стульях. Иногда приходил в капсульный отель в Шереметьево, чтобы принять душ. Но это очень дорого, больше 3 тысяч рублей за 4 часа. Еду покупал в ресторанах в аэропорту, это тоже очень дорого. Через два месяца обо мне узнали в ООН, они стали присылать мне кое-какую еду.

– У вас были свои деньги?

– Да, они закончились через два месяца. Тогда мне стали помогать деньгами друзья и просто неравнодушные люди, которые обо мне узнали.

– За восемь месяцев вам удалось хотя бы раз подышать свежим воздухом?

– Нет. Но мне было все равно, если честно.

– Вы видели других таких же пассажиров, вместе с которыми потом выиграли иск в суде?

– Да. Сомалийца, палестинца и иракца тоже.

– Вы держались вместе, как-то помогали друг другу?

– Да, иногда.

– Я не могу себе представить, как это – два года жить в аэропорту, как тот человек из Сомали.

– Это ужасно. Но что делает всю эту историю менее трагичной, а иногда даже и веселой – это люди. Я встретил множество очень добрых людей со всего мира, которые мне помогали. И обычные пассажиры тоже. Я всем этим людям хочу передать огромное спасибо.

– Сколько денег вы должны получить по решению суда? На что вы их потратите?

– 20 тысяч евро. Не знаю, здесь, в Швеции, у меня все есть, и деньги тоже, от друзей. Здесь маленькая деревня, 15 или 20 жителей, даже магазина нет. Сейчас я учу шведский язык.

– Как к вам отнеслись в Швеции?

– Здесь очень мало людей, поэтому про Швецию не могу сказать. Я попросил перевести меня в другое место, но мне сказали, что пока не получится. Поэтому не знаю.

– Когда-нибудь вернетесь в Россию, если будет все в порядке с документами? Не боитесь снова застрять в каком-нибудь аэропорту?

– В Россию? Не знаю. Я ничего не боюсь. Я хороший человек и никому в жизни ничего плохого не сделал. Но в Россию я если и приеду, то еще нескоро.

– А в Сирию вернетесь, когда закончится война?

– Не думаю, что она скоро закончится. Нет. Там все очень-очень плохо.