Ссылки для упрощенного доступа

Виталий Портников: «Наказание голодом»


После того, как киевляне установили тысячи свечей на Софийской площади в память о жертвах голода 30-х годов, Верховная рада Украины признала голодомор геноцидом, направленным против украинского народа.

Наверное, это решение будет еще не раз поводом для критики, обвинений в национальной предвзятости и стремлении использовать трагедию в политических целях. В России будут напоминать, о гибели жителей других регионов Советского Союза – и правдиво. 30-е годы стали Голгофой и украинского, и российского, и казахстанского крестьянства. Но Украина, изолированная от остальной части страны блокпостами, запуганная, доведенная до животного страха перед будущим, пережила трагедию не вместе со всей огромной страной. Ее и изолировали-то именно для того, чтобы в исторической памяти народа осталась память о наказании голодом.

И потом: неужели кто-то действительно считает, что уничтожаемым в Освенциме или Бухенвальде евреям стало бы легче, если бы кто-то сказал им, что неподалеку с такой же тщательностью вырезают цыган? Или объяснил, что их убивают отнюдь не из-за еврейского происхождения, а потому, что в этом есть экономическая необходимость: Германии нужны их сбережения. Перестал бы после этого Холокост быть Холокостом? Перестанет ли уничтожение украинского народа быть уничтожением после того, как мы квалифицированно, с постановлениями ЦК ВКП(б) в руках докажем, что хотели уничтожить не украинцев вообще, а просто зажиточных крестьян. «Классовая борьба» – как пояснил мне один депутат украинского парламента, не голосовавший за принятый Радой закон.

А я рассказал этому депутату простую семейную историю о гибели моих прадеда, прабабки и младшей сестры моей бабушки в маленьком еврейском местечке на Черкащине. Не от голодомора – от Холокоста. Но почему они остались, почему не эвакуировались, хотя имели такую возможность? И знали, что стремительно продвигающаяся на восток армия уничтожает евреев. Знали? Откуда – знали? Из газеты «Правда»? Но эта же газета в 30-е годы, когда на улицах маленького местечка, еще помнящих шаги Пушкина и Чайковского – и на улицах десятков и сотен местечек и городов – лежали неубранные трупы украинских крестьян и ходили тени бывших людей, писала о том, как цветет Советская Украина. Могли ли люди верить этой газете? Могли ли они верить власти, превращавшей их соотечественников в людоедов? И они оставались, даже не представляя, что накатывается на них с благополучного и сытого запада. Так голодомор стал воротами в Холокост.

Депутат, естественно, сказал, что у меня своеобразное восприятие истории и ушел, убежденный в своей вечной правоте и точном понимании сути классовой борьбы. Я не успел рассказать ему, что сестра бабушки, пережившая голодомор в украинских селах и никогда ни словом не обмолвившаяся о виденном там кошмаре, все-таки поверила советским газетам и увезла свою беременную сестру в эвакуацию. В результате родилась моя мама, и теперь у меня есть возможность задуматься о трагедии уничтожений, прокатившихся по украинской земле. Вспомнить об умерших от голода и об умерших от пули или кирки. И удивиться неистребимому желанию найти историческую логику в неправедной смерти и стремлению подменить свечу, зажженную на площади, дискуссией о том, стоило ли ее вообще зажигать.
XS
SM
MD
LG