Тамара Ляленкова: Тема сегодняшней программы – «Повесть о Петре и Февронии Муромских» – только непосвященному может показаться архаичной. Дело в том, что некоторое время назад святейший патриарх Московский и всея Руси Алексий II благословил общественный Орден Петра и Февронии, которым будут награждаться «люди, проявившие лучшие качества в семейной жизни».
Действительно, история жизни святых чудотворцев, благоверных и преподобных супругов Петра и Февронии в изложении Ермолая-Еразма заслуживает особого внимания. Так начинается эта житийная повесть с того, что в Муром стал прилетать змей-оборотень и соблазнять жену князя Павла, старшего брата Петра.
Дать свой комментарий я попросила доцента кафедры истории русской литературы Московского государственного университета Анну Архангельскую.
Анна Архангельская: Что касается змея, то ведь надо иметь в виду, что змей и жена – это книга бытия. Змей, посланный дьяволом, искушает жену князя Павла. И в сознании читателя того времени, конечно, это вызывало ассоциации с Евой, которую тоже, как известно, искушал змей.
Тамара Ляленкова: После того, как Петр ударил змея Агриковым мечом, змей затрепетал и умер. И обрызгал блаженного князя Петра своей кровью, отчего тот покрылся струпьями и язвами. Именно от этой тяжкой болезни дочь бортника Феврония и обещала исцелить князя, если тот на ней женится. Однако в первый раз Петр Февронию обманул, откупившись подарками. И только когда болезнь проявилась снова, он вернулся к девушке, чтобы исполнить обещанное.
Рассказ продолжает Анна Архангельская.
Анна Архангельская: Житие очень часто рассказывает о том, что святой все-таки есть человек, и поскольку он человек, он падает: когда он ей говорит «пусть лечит», а себе говорит: «Где ж такое видано, чтобы князь дочь бортника взял себе в жены?» В данном случае этот эпизод важен для того, чтобы показать покаяние Петра. И поэтому, наверное, здесь не столько речь о том, что князь нарушает слово, сколько Петр оказывается человеком, способным искренне покаяться.
Тамара Ляленкова: Феврония как раз и не расстраивалась по этому поводу, что Петр так поступил, и не сердилась даже на него.
Анна Архангельская: Феврония не нервничает, не переживает, потому что она действительно представлена как девушка мудрая и знающая. «Сначала я тебе вылечу, а потом ты возьмешь меня в жены». С одной стороны, Феврония вроде бы напоминает нам сказочную героиню, которая практична, если угодно, не хочет упустить своего счастья. С другой стороны, там очень сплавлены воедино сказочные моменты и моменты житийные. То есть ей дано знать, что так будет, и она спокойно движется к тому, что будет.
Тамара Ляленкова: Когда бояре предъявляют претензии, что им не нравится, что Феврония стала княгиней, они их предъявляют не от своего лица, а от лица своих жен.
Анна Архангельская: Цепочки такие – жены сказали боярам, а бояре сказали князю – это нормально, это в целом ряде древнерусских текстов встречается. Но всегда есть первый говорящий – это дьявол, который стал нашептывать женам. И этого дьявола, который начал нашептывать женам, очень не хватает в тексте. А с другой стороны, жены боярские появляются именно для того, чтобы организовать конфликт по мотиву сказочного конфликта между женщинами. Есть замечательный совершенно эпизод, когда бояре к нему еще раз приходят с жалобами, и он им говорит фразу: «Идите к ней. Посмотрим, что она скажет». Между прочим, для XVI века, домостроевского, мужчина говорит подданным своим: «Идите к моей жене» - это признание ее статуса, это признание его отношения к ней.
Другое дело, что этот эпизод очень тесно связан со сказочным эпизодом – про жену, которая увозит, выносит, забирает с собой мужа, если ей разрешено взять самое дорогое, что она хочет. Единственное отличие сказки: обычно жена увозит мужа после ссоры и без его ведома, опоив или дождавшись, пока он заснет. Здесь нет ссоры, и здесь все с ведома, то есть подчеркивается сознательное решение. Общее место заключается в том, что главный, чаще всего действующий в древнерусской литературе герой – это мужчина. Но все же когда появляются женские образы, это образы предельной яркости.
С другой стороны, надо иметь в виду, что, может быть, пассивность Петра в основной части повести отчасти компенсируется его активностью в начале и в конце, когда именно он является инициатором одновременного умирания, он к ней трижды присылает. Более того, в последний раз ставит вопрос сугубо категорично: «Я уже умираю». Но точно так же другое поражает. Она сидела, вышивала и вообще даже не помышляла о том, чтобы умирать сегодня, а потом отложила вышивку – и умерла. Может быть, все-таки в этом смысле значимо, что в конечном счете она с ним воссоединяется.
Тамара Ляленкова: Понятно, что это все-таки в рамках жития: но о какой любви человеческой мы можем здесь судить или говорить?
Анна Архангельская: Если сравнивать повесть о Петре и Февронии с мотивно во многом близкими текстами, скажем, с романом о Тристане и Изольде или с Лейлой и Меджнуном, то тема любви тут гораздо беднее. Ну, во-первых, конечно, это повесть о святости христианского брака. Было бы странно, если бы монах живописал нам семейную идиллию. Даже как семейный идеал получается тоже ведь несколько странно. Православная семья – это дети, а детей нет. Более того, тема детей вообще изначально задана как отрицательная. «Плохо, когда горница без очей», - говорит в начале Феврония, подразумевая, что плохо, когда в горнице нет ребенка. Но ребенка в горнице так и не появляется.
Все-таки Петр и Феврония воспринимаются как хранители семейного очага, и в этом смысле, может быть, с точки зрения глубокого христианского миропонимания здесь нет противоречия. Ведь, в конце концов, святые князья-страстотерпцы Борис и Глеб канонизированы именно за непротивление, в том числе и вооруженное, а прославляются в дальнейшем именно как вооруженные защитники русской земли. С другой стороны, это ведь любовь, которая постоянно преодолевает препятствия. Вот под таким косвенным знаком читатель должен догадываться о том, что это была за любовь.
Тамара Ляленкова: Действительно, понять особенности житийного текста XVI века, сохранившего к тому же фольклорные черты, неподготовленному читателю довольно трудно. Поэтому я спросила у священника Михаила Ардова…
Отец Михаил, традиционно кто считался покровителем брака?
Михаил Ардов: Вообще в народе такого культа Петра и Февронии я никогда не замечал. Может быть, в Муроме. Но традиционно покровителями брака считались три христианских мученика: Гурий, Самон и Авив. И до сих пор, если приходят и хотят помолиться о семейном счастье, благополучии, заказывают молебен этим трем мученикам. Вообще, я бы сделал и орден, и пропаганду совсем другую. Идеальной абсолютно христианской семьей была семья последнего государя Николая Александровича, Александры Федоровны и их детей. Это была действительно домашняя церковь. И вот их бы надо пропагандировать.
Тамара Ляленкова: На ваш взгляд, те отношения, тот стереотип отношений, насколько они соответствуют православному стилю и насколько они соответствуют современности?
Михаил Ардов: Это действительно текст достаточно древний, как можно предположить, и написанный явно очень одаренным человеком, но по неким канонам житийным. Я не уверен, кстати сказать, что где-нибудь, в другом житии, например, нет этого эпизода с водой, когда княгиня Феврония плывет на корабле, на нее смотрит с вожделением какой-то боярин, и она ему преподает некий урок, говорит: «Зачерпни воды с правой стороны лодки (он зачерпывает) и попробуй. А теперь – с левой стороны. Ну что, одна и та же вода?» - «Одна и та же» - «Так вот, женское естество тоже совершенно одинаковое, поэтому тебе не следует смотреть на чужую жену, а надо сохранить верность своей». Но это в данном случае совершенно не важно. Важно, что назидательный смысл сохранен.
Тамара Ляленкова: Мне кажется, что Феврония – более активное начало, нежели Петр. И, может быть, это как-то отражает российскую действительность?
Михаил Ардов: Я не думаю, что это именно отражает российскую действительность, но потребность в святой женщине, которая олицетворяет такие ценности, у церкви была больше. Возникла нужда в истории назидательной, где бы семейные ценности превозносились и оценивались. Естественно, женщина – хранительница очага. В свое время святитель Иоанн Златоуст говорил, что Господь создал мужчину для дел общественных, а женщину для дел семейных, и горе будет тем временам, когда это положение изменится. Вот мы это сейчас и видим. Поэтому, соответственно, тут, конечно, женщина, безусловно, выступит на первый план всегда.
Тамара Ляленкова: И именно по этой причине они лишились княжества. То есть Петр предпочел семейную жизнь своему княжению.
Михаил Ардов: И это тоже христианский подвиг, потому что, как мы знаем, в течение венчания произносят слова апостола: человек, который обвенчался с женой, то, что Бог сочетал, человек да не разлучает. Почему нельзя христианину разводиться. Соответственно, если бы он отослал жену, отправил бы ее в монастырь, как мог сделать какой-нибудь другой князь, и остался бы на княжении, то он бы совершил явный грех против Бога и Церкви. А он этого не совершил, то есть это опять-таки свидетельствует о его святости. Он не может разлучиться с женой ни по какой причине, потому что они венчаны, и с точки зрения церкви они уже как одно тело, как одно существо. Апостол говорит, что муж не волен над своим телом, жена не вольна над своим телом, потому что они уже друг другу принадлежат до конца. И, безусловно, это полностью христианский поступок.
Тамара Ляленкова: Там еще очень красивый момент, когда Петр собрался умирать и послал к Февронии сказать об этом, она откладывает его смерть, как будто это какое-то обыкновенное домашнее дело.
Михаил Ардов: Да-да, это и есть христианское отношение к смерти. Ведь это совершенно необходимо, чтобы что-то в этом роде существовало. Беда наших времен именно в том, что разрушена религиозная вера, а вслед за нею - мораль.
Тамара Ляленкова: Текст «Повести о Петре и Февронии Муромских», которые жили в любви и согласии, а умерли в один и тот же час, чудесно соединившись в одном гробу, комментировали филолог Анна Архангельская и священник Михаил Ардов.
