Подводя итоги года, необходимо попристальнее отнестись к лауреатам самой финансово-мощной литературной российской премии «Большая книга». Роман «Все поправимо» Александра Кабакова получил ее вторую премию.
Роман Александра Кабакова «Все поправимо» (издательство «Вагриус») многие считают лучшим из всего, что он написал. Впрочем, остросюжетные антиутопии Кабакова, прошумевшие в начале перестройки и довольно скоро и без всякого ущерба забытые, не так уж высоко подняли планку. Короче, надежда умирает последней, вдруг, дескать, прыгнул-таки автор выше головы…
«Все поправимо» представляет собой классическую историю, где прослеживается жизненный путь героя от рождения и почти до финала. В последней части герой, заговоривший вдруг от первого лица, то и дело аттестует себя стариком с букетом болезней и, главное, с отсутствием положительной мотивации к активному действию. Поскольку же этот на всем протяжении текста герой озабочен проблемами исключительно материального свойства, и философическими размышлениями свой ум нисколько не утруждает, предположить за этой прогрессирующей пассивностью хоть сколько-нибудь мудрости, презревшей суетность мира, не представляется возможным.
То есть речь идет о сугубо земном, следовательно, изначально обреченном на крах пути — хотя бы потому, что любой человек смертен. А телесная смерть, в этой системе координат, кладет предел всякому смыслу индивидуальной судьбы. И душевное состояние героя в последней части эти умозрительные выкладки как нельзя лучше подтверждает: он воспринимает окружающий мир а) как исключительно враждебный; б) как стремительно разрушающийся; в) как в высшей степени бессмысленный и г) как никоим образом не способный вызвать эмоциональную реакцию — ни положительную, ни отрицательную. В медицине такое состояние носит название депрессивного.
Если рассматривать жизненный путь как поле для эксперимента — а любой литературный персонаж обречен этой роли, если только не иметь в виду откровенно развлекательные жанры, то столь неутешительный итог, к которому герой приходит благодаря собственным поступкам и устремлениям (роковые стечения обстоятельств в современной литературе отошли в арсенал опять-таки низких жанров), может означать лишь две авторских позиции. Если автор солидаризуется с героем, это приговор бытию как таковому. Если полемизирует с ним — значит, должен быть внятно вычитываемый из текста приговор самому герою. Третьего, как говорится, не дано.
Теперь вернемся назад и посмотрим, какую из двух позиций занимает автор романа «Все поправимо».
Сперва Кабаков подробно описывает детство этого своего Мишки Салтыкова, которое проходит в закрытом городке, отстроенном вокруг секретного военного завода. Живут здесь почти сплошь военные и их семьи. Рабсилу составляют заключенные. Если закрыть глаза на довольно скудные достижения авторского стиля, эта часть кажется наиболее занимательной и живой. Во всяком случае, есть некоторое поле для читательского сопереживания — все мы когда-то были детьми, ходили в школу, переживали детские радости и горести, так что базой для эмоционального резонанса может послужить хотя бы этот общий опыт. Единственное, что настораживает — довольно откровенные эротические сцены между совсем сопливыми детишками —12-13 лет. Дело, между тем, происходит в 1950-е годы, и как-то не очень верится в такую раскрепощенность. Читатель ведь тоже не с Луны свалился, помнит, поди, каких-нибудь своих старших родственников и свойственное тем поколениям табуированное отношение к подобным предметам. Что это было — ханжество, аскетизм или что-то другое — в данном случае, не важно. Зато важно, что автор — в угоду литературным нормам сегодняшнего дня — искажает картину прошлого. Это тоже примем к сведению: значит, не стоит безоглядно во всем доверять автору.
Потом на семью одно за другим валятся несчастья: сажают московского брата матери, стреляется накануне судьбоносного партсобрания отец, от потрясения почти слепнет мать… Одно хорошо — умирает Сталин, и осколки семьи — мать, сын, дядя вновь собираются в московской квартире. Тут для Миши Салтыкова начинается новая фаза жизни — к концу школы он становится стилягой и фарцовщиком, помешанном на стильных импортных шмотках и деньгах. Примечательно: жизненное призвание он прочувствовал еще в раннем детстве, когда понял, что главное — не в том, чем заниматься, а в том, чтобы всегда было много денег. Прямо какой-то постперестроечный вундеркинд этот Миша Салтыков! Но еще удивительнее другое — довольно монотонное повествование вдруг оживает, едва речь заходит о пиджаках, брюках, галстуках, фирменных ярлыках, фасонах, хлястиках, кармашках и прочих деталях одежды. Чувствуется нешуточное знание предмета и — главное — поразительная авторская увлеченность им. Дистанция между автором и героем на глазах минимизируется до полного слияния. Вот ради чего, оказывается, затевался роман!
Следуют бесконечные пьянки, в перерывах между походами по комиссионкам и сбытом товара, герой беспрерывно изменяет жене. И хотя все это на редкость однообразно, однако же, и составляет основной объем книги.
Финальная часть намечает пунктиром постперестроечный путь героя к благосостоянию — через кооператив, торгующий уже открыто и на более широкую ногу, — к креслу в совете директоров фирмы, торгующей нефтью. Тут уже герой вял, ничего не хочет, с женой отношения хуже некуда — живут в одном доме и не разговаривают, друзья или погибли или порастерялись, денег куры не клюют, а жизнь не мила. Но тут более молодые и нахрапистые лишают нашего героя всех его капиталов, и он поселяется с женой в доме для престарелых (хорошем, на это средств как раз хватило), где брюзгливо подводит итоги своей жизни. Зато с женой вроде помирились…
Возможно, названием — «Все поправимо» — автор хотел выразить какую-то мысль — мол, да, запутался человек в скверном мире, да потом Бог спас от денег, и вот теперь все относительно хорошо. Однако, непредвзятое впечатление от романа совсем другое. Ох, не в том дело, что мир плох или герой плохо распорядился своей судьбой. Вся беда в том, что уж больно он убог и плосок. Слишком уж ничтожна его личность, чтобы стоило всерьез ее обсуждать. И это, боюсь, уже совсем непоправимо.
