Прощание с президентом Фордом. Ритуал похорон как инструмент демократии, Кинообозрение. «Дитя человеческое», Музыкальный Альманах с Соломоном Волковым, Сонет на статуе Свободы, Песня недели
Александр Генис: В день похорон Джеральда Форда не работала даже почта. По случаю национального траура по всей стране были приспущены флаги. На короткие минуты вся бурная американская жизнь притормозила, чтобы отдать последнюю дань уважения мертвому президенту – и живой традиции.
Как написал в своей колонке для «Нью-Йорк Таймс» Том Фридман, грустный ритуал прощания впервые за все последние годы объединил поляризованную политическую элиту. У гроба президента не было республиканцев и демократов, там стояли американцы. И это зрелище еще раз напомнило Фридману главную истину о демократии:
Диктор: Мы можем себе позволить быть разными, потому что нас объединяет фундаментальные принципы. Демократия с ее ожесточенной партийной борьбой работает только тогда, когда ее незыблемое основание - национальное согласие.
Александр Генис: Конечно, в первую очередь инструментом такого согласия является конституция. Однако важную роль играет и традиция. В отличие от Старого Света, где она растворяется в легендарном прошлом, Америка помнит и ценит каждый час своей истории, поминая ее и в дни скорби.
Вот и сейчас, прощание с президентом Фордом прошло в соответствии с детально разработанным протоколом официального траура. Рассказ о нем подготовил вашингтонский корреспондент «Американского часа» Владимир Абаринов.
Владимир Абаринов: Первым в истории Америки человеком, удостоившимся государственного и даже международного траура, был один из отцов-основателей США, Бенджамен Франклин. К моменту своей кончины в 1790 году он не занимал никаких государственных постов, жил в Филадельфии, умирал от долгой и мучительной болезни и, в полной мере отдавая себе отчет в приближении конца, не только высказал свои пожелания относительно погребальной церемонии, но и, будучи профессиональным печатником, написал и сверстал на газетной полосе некролог самому себе.
Спустя восемь лет после Франклина в своем поместье Маунт-Вернон скончался первый президент США Джордж Вашингтон. Для его последнего упокоения в подвальном этаже Капитолия был заблаговременно сооружен склеп, но Вашингтон предпочел покоиться в своей собственной земле. Похороны прошли в Маунт-Верноне. Особую роль в церемонии играли масоны, к братству которых принадлежал Вашингтон. Первый президент США боялся быть похороненным заживо и потому приказал положить гроб в могилу не ранее чем через двое суток после смерти.
Невиданных по размаху и торжественности похорон удостоился в 1865 году Авраам Линкольн, смертельно раненный в театральной ложе актером Джоном Уилксом Бутом через два дня после окончательной победы над южанами в Гражданской войне.
Именно при погребении Линкольна церемония государственных похорон приобрел свою нынешнюю форму. Как возник этот ритуал?
На этот вопрос отвечает директор Музея погребальных обрядов Джон Остин.
Джон Остин: Бенджамин Бейкер Френч, который занимал должность управляющего общественными зданиями в Вашингтоне, получил распоряжение организовать торжественную погребальную церемонию. У него не было никаких отечественных прецедентов, поэтому ему оставалось обратиться к опыту Древних Греции и Рима, а, кроме того, он следовал примеру церемоний, с какими хоронили коронованных особ Европы. Напомню, что в 1861 году скончался британский принц-консорт Альберт. В 1851 году умер знаменитый военачальник герцог Веллингтон, и ему были устроены очень пышные похороны в Лондоне. В случае Линкольна власти хотели организовать весьма впечатляющую церемонию.
Владимир Абаринов: Центральное место в похоронной процессии занимал орудийный лафет с гробом, покрытым национальным флагом США, запряженный шестеркой лошадей. Сразу за гробом вели любимого коня президента по кличке Старый Боб, покрытого траурной попоной, оседланного и взнузданного; в стремена седла были вставлены носками назад сапоги Линкольна. Местом захоронения 16-го президента США стал город Спрингфилд в штате Иллинойс, где он вырос и прожил большую часть жизни. Но прежде чем обрести последний покой, останки Линкольна объехали на поезде семь штатов, и в каждом крупном городе устраивали свое похоронное шествие. Тело носили в открытом гробу. Дабы замедлить работу тления, труп забальзамировали. Линкольн совершил свой последний путь в том железнодорожном салон-вагоне, что был построен специально для него, но которым при жизни он ни разу не успел воспользоваться. Вместе с покойным Линкольном путешествие в Иллинойс совершили и останки его сына Вилли, умершего в 12-летнем возрасте за три года до смерти президента – тело эксгумировали ради того, чтобы похоронить вместе с отцом.
Когда в 1963 году был убит президент Кеннеди, его вдова Жаклин потребовала устроить в точности такую же траурную церемонию, какой удостоился Линкольн.
Траурные дроги, обычно называемые орудийным лафетом – на самом деле не что иное, как зарядный ящик – средство доставки боеприпасов для полевой артиллерии.
Говорит Джон Остин.
Джон Остин: Мои исследования говорят о том, что это просто средство передвижения, военная повозка, которая применялась в артиллерии. Коль скоро она уже находилась на поле боя, то когда она опорожнялась, в ней было удобно перевозить в обратном направлении, в тыл, останки солдат. Что касается оседланного коня без всадника, который участвует в похоронной процессии, то этот обычай восходит к римскому воинскому ритуалу. Римский полководец, погибший в сражении, получал право на весьма торжественные похороны, на которых за гробом покойного вели его коня. К сожалению, коня забивали. Обычай этот, в свою очередь, берет начало в Древнем Египте – подразумевалось, что коня можно будет использовать в загробной жизни.
Владимир Абаринов: Организация государственных похорон возложена на командира старейшего подразделения Сухопутных Сил США – Третий пехотный полк, сформированный еще в годы Войны за независимость и расквартированный близ Вашингтона. Неофициально его называют «Старая гвардия». Его номинальная боевая задача - защита от неприятеля Белого Дома и Капитолия, но на практике полк давно уже исполняет чисто церемониальные функции. На базе полка Форт Майер в Вирджинии содержатся и лошади. Роль любимого скакуна покойного в наши дни исполняет конь из той же конюшни. Самой известной лошадью, выступавшей в этом амплуа, был Блэк Джек, конь вороной масти, любимец публики, проводивший в последний путь трех президентов и бесчисленное множество военных. У «Старой гвардии» есть и казенные сапоги для верховой езды, которые вставляют в стремена задом наперед. Но для похорон президента Рейгана в 2004 году его вдова Нэнси предоставила сапоги, действительно принадлежавшие ее покойному супругу, который был прекрасным наездником.
Принято ли сегодня среди высших должностных лиц Америки планировать свои похороны заранее? Джон Остин.
Джон Остин: Я не уверен, что это общепринято, но это, безусловно, имеет смысл – распорядиться заблаговременно с тем, чтобы все детали были соблюдены. Президенту предоставляется возможность участвовать в планировании этого события, в котором есть место для персонализации. Так, например, обязательное условие Рейганов завершить погребение до захода солнца, как я предполагаю, несет в себе некое глубоко личное содержание, символику, понятную господину и госпоже Рейганам, смысл которой мы можем никогда не узнать.
Владимир Абаринов: Джеральд Форд тоже отлично держался в седле, но лошадей на его похоронах не было. Не было и военного парада. Так пожелал сам покойный, распорядившийся устроить ему по возможности скромное погребение. Гроб везли не на лафете, а в обычном автомобиле-катафалке. В соответствии с волей президента-фронтовика, по дороге к Капитолию процессия остановилась у Мемориала Второй мировой войны. При жизни Форд отличался чрезвычайной щепетильностью, и семья сделала все, чтобы не испортить другим людям новогодние праздники – именно по этой причине тело покойного оставалось в Ротонде трое суток, с вечера субботы 30 декабря до утра вторника 2 января. Сын и дочь Форда лично встречали американцев, пришедших отдать долг памяти их отцу. При выносе тела из Капитолия военный оркестр исполнил президентский гимн «Салют командиру».
Долгую историю имеет и традиция артиллерийского салюта. В средневековой Европе армия, желающая забрать с поля боя своих убитых, прекращала огонь. Противной стороне следовало сделать то же самое. Тройной залп означал, что с мертвыми управились, и живые готовы продолжать битву. В наше время салют во время похорон или встречи иностранного лидера дается батареей из 21 орудия, стреляющих поочередно. Цифра эта взята не с потолка. В эпоху парусного флота английский корабль требовал от противника, который сдается на его милость, разрядить пушки – как правило, фрегат XVIII века был вооружен двумя дюжинами палубных орудий. Того же требовали власти порта при заходе в него иностранного корабля – так возник обычай артиллерийского приветствия.
Гроб с телом покойного президента был доставлен в Вашингтонский Национальный собор Святых Апостолов Петра и Павла. Церковь Петра и Павла – кафедральный англиканский собор. Именно эту веру исповедовал Джеральд Форд. Заупокойная служба прошла по англиканскому обряду – в частности, гроб оставался закрытым. В своей проповеди пастор преподобный Роберт Кёртейн нашел в личности покойного едва ли не все добродетели, перечисленные в Нагорной проповеди.
Роберт Кёртейн: Многое из того, что говорил Иисус, нашло свое отражение в жизни Джеральда Форда. «Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся». Джеральд, ты насытишься. «Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут». Джеральд Форд, ты проявил милосердие, когда другие требовали мщения. Да помилуй Господь тебя. «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят». Джеральд Форд, ты предстанешь пред ликом Спасителя. «Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими». Джеральд Форд, ты воистину сын Божий.
Владимир Абаринов: Джеральд Форд был миротворцем, потому что закончил Вьетнамскую войну и договорился с Советским Союзом о мерах по ограничению стратегических ядерных вооружений. Он проявил милосердие, когда помиловал своего предшественника Ричарда Никсона, которому грозило уголовное преследование за участие в деле «Уотергейт». В свою очередь, судьба оказалась милостива к нему – на его жизнь дважды покушались, и оба раза неудачно; после ухода в отставку Джеральд Форд прожил еще 30 счастливых лет и поставил рекорд долгожительства среди американских президентов.
В финале заупокойной службы всемирно известная певица-сопрано Денис Грейвз исполнила положенную на музыку всем известную молитву «Отче наш».
Покойный сам составил при жизни список ораторов на своей траурной церемонии и заручился их согласием. С президентом Джимми Картером, который победил его на выборах 1976 года, Форд условился, что тот из них, кто переживет другого, исполнит эту печальную обязанность над гробом усопшего. Джимми Картер обещание сдержал. Но его надгробное слово услышали лишь самые близкие Форду люди – по воле покойного, погребение в городе Гранд-Рэпидс, штат Мичиган, носило сугубо частный характер. Церемонию на кладбище завершил горнист, исполнивший военный сигнал «Отбой».
Александр Генис: В репертуаре зимнего, но пугающе теплого Нью-Йорка, фильм «Дитя человеческое» выделяется аурой символического триллера. Он обещает зрителям не только апокалиптическое зрелище, но и надежду на выход из того общечеловеческого кризиса, в который нас переносит эта антиутопия. У микрофона ведущий «Кинообозрения» «Американского часа» Андрей Загданский. Прошу вас, Андрей, итак, фильм «Дитя человеческое».
Андрей Загданский: Лондон, 2027 год. Вот уже 18 или 19 лет на планете Земля ни одна женщина не может забеременеть. Человечество подходит к своему концу. В Англии происходит постоянные схватки между террористической группой и силами, контролирующими, управляющими страной. Кроме того, огромное количество эмигрантов, которые приезжают в Англию в надежде спастись. Мы понимаем, что на материке и других континентах ситуация еще хуже, чем в Англии, их депортируют в страшных, нечеловеческих клетках, окруженных собаками. В общем, происходит конец света, настоящая, страшная антиутопия в лучшем стиле того же Оруэлла.
Александр Генис: Как написал критик «Нью-Йорк Таймс», «в этой Англии все похоже на сегодняшний Ирак».
Андрей Загданский: Вероятно. Может быть, видения сегодняшнего Ирака вполне повлияли на визуальность ленты. Вообще, визуальная часть картины произвела на меня большое впечатление. Я далеко не восторженный поклонник этого фильма, но его визуальная, черная или, скажем, насильственная часть, связанная с жестокостью, с убийствами, очень выразительно сделана. Она, собственно говоря, и составляет главное содержание фильма.
Александр Генис: Надо, наверное, сказать кое-что и о режиссере, который отличается большой фантазией именно изобразительного характера.
Андрей Загданский: Вы знаете, Альфонсо Куарон заявил о себе на западе, во всяком случае, для меня, своим замечательным мексиканским фильмом, который никто не переводит с испанского, который звучит приблизительно так: «И твою мать тоже». Это совершенно очаровательная, умная, тонкая, ироничная и абсолютно эротическая трагикомедия. Картина очень легко смотрится, в ней полно юношеского обаяния, очарования. Потом был «Гарри Поттер», очередная картина, о которой мы промолчим, поскольку мы сказали все плохое о ней когда-то еще давно.
Александр Генис: «Гарри Поттеру» это не повредит в любом случае.
Андрей Загданский: Итак, главный герой, которого играет Оуэн, оказывается в ситуации, когда он вынужден помочь своей бывшей жене, которая возглавляет одну их террористических групп, спасти женщину. Спасти женщину, важнее жизни которой ничего, кажется, нет. Это чернокожая женщина с острова Фиджи, которую должны поймать и депортировать с территории Англии. Спасти ее нужно по одной единственной причине – она беременна. Такой, как бы библейский сюжет. Человечество не может разродиться и вот, наконец-то, одна женщина ждет ребенка. Ее нужно во что бы то ни стало спасти, и из-за этого ребенка разгорается война между нашим главным героем, который просто хочет спасти этого будущего человека, и между террористическими группами, которые преследуют какие-то свои, не вполне определенные цели. Им нужен этот ребенок, как декларация их моральной правоты и их силы для того, чтобы спасти восставший народ. Но, почему-то, для меня фильм катастрофически не получился. Мне кажется, что всех библейских компонентов мрачного этого видения будущего, катастрофического видения недостаточно для того, чтобы мне было интересно, недостаточно для того, чтобы мне была не безразлична судьба главных героев. Вся история схватки этих террористических групп и правительства, пусть очень выразительна и очень страшна, но она рассказана так, что я пропускаю где-то смысловое звено, и мне не понятно, за что и почему эти группы так интенсивно борются.
Александр Генис: Мне кажется, что это вообще общая беда всех фильмов такого рода. Ведь и экранизации Оруэлла никогда не получаются. Может быть, потому, что из утопии (в данном случае, это антиутопия), всегда получаются фильмы действия, экшн, боевики. И это убивает главное – всю содержательную часть. Ведь, в конце концов, все это написано для того, чтобы рассказать, почему мы превратились в общество не способное рожать, почему декаданс отравил нашу цивилизацию. Но это все опущено ради действия. И, мне кажется, в этом беда всех картин такого рода.
Андрей Загданский: Вообще, в любой сложной, многослойной картине самое главное – сохранить правильный баланс. Все равно, оказывается, нужно быть тщательным и абсолютно безупречным в деталях. Если вы проскакиваете какие-то важные составляющие компоненты - как эта история развивалась, отчего происходит это, это и это… Чем так знаменит Хичкок? Каждая деталь его истории абсолютно безупречно выверена.
Александр Генис: Мне это напоминает вязание. Как крючками вяжешь варежки.
Андрей Загданский: Совершенно верно. Нельзя пропустить один стежок, потому что вся вещь рассыпается. Кинематограф, в силу того, что это пространственное, временное искусство, если мы пропускаем несколько клеток, то все, наше внимание уходит, его вернуть, завоевать обратно очень трудно или уже невозможно. То же самое происходит в этой картине. Кажется, что история должна подняться, а она проскакивает, проскакивает. При этом, несмотря на все мои критические замечания, в картине есть несколько замечательных эпизодов. Один из них, который для меня, пожалуй, останется доминирующим. Когда, наконец-то, эта чернокожая девушка рожает ребенка, ей помогает, ассистирует наш главный герой, который, конечно же, не имеет никакого акушерского опыта, появляется ребенок. Все это снято одним длинным кадром и производит впечатление абсолютно реалистическое, даже я был впечатлен. И это чудо. И вот кругом идет война, схватка, все это похоже на Сталинградскую битву, и герой с нашей героиней и маленьким чернокожим ребенком выходят на улицу, и стоит огромное количество вооруженных людей, солдат. И впервые мужчины слышат крик новорожденного ребенка.
Александр Генис: Целое поколение не слышало такого.
Андрей Загданский: И один из этих офицеров кричит: «Перестаньте стрелять!». И они замирают. Потому что этот звук, который так часто раздражает всех нас, особенно в самолете или в общественном транспорте, вдруг превращается в абсолютное чудо. Он возносится до уровня звука Баха.
Александр Генис: Ну а сейчас пришла пора первого в 2007-м году выпуска Музыкального Альманаха, в котором мы с Соломоном Волковым рассказываем о новостях музыкального мира, какими они видятся из Нью-Йорка.
В новогоднем Нью-Йорке состоялась долгожданная премьера оперы китайского композитора Тан Дуна «Последний император». Вернувшись со спектакля, переполненный увиденным (скорее, чем услышанным), я хочу поделиться первыми впечатлениями.
Двухмиллионная постановка лучшего китайского кинорежиссера Чжана Имоу стала одним из самых красочных зрелищ, которым может похвастаться гигантская сцена Метрополитен. Декорации, выдержанные в трех цветах первой династии Цин – красном, белом и черном, то и дело вызывали овации. Еще лучше были те 400 костюмов, которые создала для спектакля Эми Вада, получившая 85-м году «Оскара» за свои наряды для фильмы Куросавы «Ран».
Либретто оперы, написанное китайско-американским писателем Ха Джином и самим композитором, рассказывает историю жестокого Цин Ши-хуанди, объединившего Китай, построившего Великую стену и казнившего конфуцианских ученых. В опере он озабочен только одним – ему нужен гимн новой империи, способный сплотить страну. Его должен написать бывший друг, а ныне враг императора.
В опере радует многое - сценография, костюмы, свет, хор, и, конечно, исполнитель заглавной роли Пласидо Доминго. Постановка Чжан Имоу искусно обыгрывает фронтальные мизансцены, сильные световые эффекты и создают торжественное, монументальное настроение.
С музыкой сложнее. Сам Тан Дун предложил такую формулу: соединяя Запад с Востоком, он прибавляет один к одному, чтобы получить в итоге ту же единицу – слияние. Но, по-моему в результате вышло не один, а полтора. Вся китайская часть партитуры экзотична, загадочна, тревожна. Тан Дун использует не только старинные китайские инструменты, вроде бронзового колокола, глиняных горшков и водяных скрипок, но и реконструированные им самим барабаны, по которым бьют камнями. Есть тут и элементы Пекинской оперы, которые вполне органично включены в исполняющуюся на английском языке оперу. Однако Тан Дун не ограничился ориентализмом. Он решил к нему добавить музыку в стиле традиционной итальянской оперы, но как раз это вышло монотонным, длинным, честно говоря - скучным.
Я бы сказал, что «Первый император» похож на «Принцессу Турандот», которую силой выдали замуж за «Тигра с Драконом». Комбинация интригующая, но вряд ли брак будет счастливым.
Впрочем, это впечатления любителя. А что говорит профессиональная критика о премьере в Метрополитен?
Соломон Волков: В целом, приветствуется тот экстраординарный факт, что на все представления этой оперы (а их девять), билеты распроданы. Это совершенно неслыханно.
Александр Генис: При том, что современную оперу не очень-то любит публика. Публика предпочитает классику.
Соломон Волков: Даже на классические оперы частенько билеты все не распродаются полностью, а здесь все распродано.
Александр Генис: Чем вы это объясняете? Успехом китайской культуры в последнее время, фильмами?
Соломон Волков: Это очень любопытная проблема. Мне кажется, что в Нью-Йорке, на сегодняшний день, существует такой реальный мультикультурализм, который выплескивается также и в мейнстримные области. То есть рядом с нами, скажем, есть музыкальный зал. И я уже знаю, что если объявлен, скажем, китайский исполнитель, то будут все китайцы, а если выступает какая-то русская рок-опера, то подавляющее большинство посетителей будут русскими. Все это легко предсказать.
Александр Генис: Я однажды был на спектакле Бергмана, и полный зал был шведов. Никому не понадобились наушники. Настолько мультикультуралистская столица.
Соломон Волков: Это также переливается и в традиционные жанры. Скажем, в опере. На сегодняшний момент, если ты приходишь в Метрополитен оперу, и там идет русская опера, Чайковский или Мусоргский, то тоже может быть не на 100 процентов, но на 85 процентов публика будут русскоязычная.
Александр Генис: Конечно, эту оперу писали не для китайцев, а для всех.
Соломон Волков: Нет, в том-то и дело. Может быть, ее и писали для всех, но значительная часть аудитории, конечно же, китайская, и я думаю, что этот неслыханный коммерческий успех данной оперы в значительной степени обусловлен серьезным на сегодняшний день культурным присутствием китайской диаспоры в Нью-Йорке.
Александр Генис: И, все-таки, что можно сказать о музыке?
Соломон Волков: Музыка - это Тан Дун, вполне уже установившийся и заявивший хорошо о себе композитор. Действительно, можно сказать, что он один из двух-трех ведущих современных серьезных китайских авторов и самый из них популярный, добившийся своей популярности, прежде всего, как автор музыки к кинофильмам.
Александр Генис: Любопытно, что Тан Дун вырос в Китае, он жертва культурной революции.
Соломон Волков: Не такая уж и жертва.
Александр Генис: Ну, как, он мальчишкой провел в деревне и родители его работали. У него было тяжелое детство, и в Нью-Йорке у него была совсем не легкая молодость. Он рассказывает, что когда он учился в Колумбийском университете, он подрабатывал, играя на скрипке в Гринвич Вилледж, зарабатывая по 30 долларов в день. Он говорит, что тогда неплохо подавали скрипачам. А теперь у него шестиэтажный дом в Челси.
Соломон Волков: И, кроме того, он выступает как дирижер собственной музыки, и очень достойно. Я не знаю, как бы он дирижировал симфонию Бетховена, но свою музыку он в Метрополитен проводил очень хорошо.
Александр Генис: Тан Дун сказал, что из всех музыкальных инструментов ему нравятся те, которые не связны с людьми. Это звуки воды, звуки дождя, звуки ветра. То есть, элементарная музыка именно в таком представлении.
Соломон Волков: Интересно, звуки фортепьяно у него связаны с людьми или нет? Потому что для Ланг Ланга он пишет музыку, и в последнем концерте Ланг Ланга, на котором я был, я в ложе увидел Тан Дуна, который чрезвычайно внимательно и с большим удовольствием слушал своего соотечественника. Что тоже любопытно.
Александр Генис: И, все же, как вы считаете, задержится эта опера в репертуаре? Ведь самое главное для современной оперы – попасть в классический, хрестоматийный репертуар. Насколько я знаю, в последние годы ни одна опера не сумела достичь этого.
Соломон Волков: В Метрополитен, на моей памяти, ни одна опера не шла подряд хотя бы два сезона. Я имею в виду новые оперы. Но некоторые из этих новых опер возобновлялись спустя какое-то время, что уже само по себе в современной ситуации является признаком незаурядного успеха. Поэтому, несмотря на то, что в этом сезоне все представления новой оперы Тан Дуна распроданы, я совершенно не уверен в том, что она появится на следующий год и, даже, уверен, что она не появится, потому что планы уже все на этот счет сверстаны, и в них этой оперы нет, но все говорит за то, что эта опера опять обрадует нас в один из последующих сезонов.
Александр Генис: А сейчас мы поговорим не о премьере, а, наоборот, такой некролог самой популярной сети магазинов записей, который закрывается в Нью-Йорке и по всему миру, что, конечно, большая потеря для всех любителей музыки.
Соломон Волков: Это не просто потеря, а реквием, я бы сказал. Все оплакивают то, что закрывается «Тауэр Рекордз», знаменитая сеть магазинов, с которой, действительно, все любителя записей классической музыки, и джаза и рока, но, в основном, все-таки, классической музыки успели сжиться, свыкнуться. Например, для меня магазин «Тауэр Рекордз», был родной, я проводил в нем очень много времени, и там встречался с разными людьми. Я навсегда запомню вот такой эпизод, один из моих любимых, когда я там столкнулся с мэром Нью-Йорка Джулиани.
Александр Генис: Большим любителем классической музыки.
Соломон Волков: И итальянской оперы. Я тогда посоветовал ему новую запись одной из опер Пуччини. Но все. Это все кончилось.
Александр Генис: Но почему же, все-таки, «Тауэр Рекордз», такая институция, не смогла выдержать напора времени?
Соломон Волков: Есть такое мейнстримное объяснение, традиционное. Уже несколько статей было на эту тему в «Нью-Йорк Таймс», обозреватели сетуют на то, что вытесняются такие магазины, где можно прийти и повертеть диск в руках, продажей через интернет – более простой и более дешевой.
Александр Генис: И, кроме всего прочего, на интернете вы можете купить именно тот номер, именно ту музыку, которую вы хотите, одну песню, например, из целого альбома или один этюд Шопена вместо того, чтобы целую пластинку покупать.
Соломон Волков: И, все же, не случайно эта траурная нота в комментариях, в прессе. Это все равно, что книгу заказывать по интернету. Одно дело, когда ты в книжном магазине можешь ее повертеть, полистать. И то же самое с дисками. И потом отдел классической музыки был потрясающий. Потому что поп и рок музыка и в других магазинах хорошо представлена. А вот такого классического отдела нигде больше в Нью-Йорке не было и, на сегодняшний момент, уже нет. И когда я туда приходил, я смотрел один диск, от него переходил к соседним рядам и там что-то для себя обнаруживал. Там можно было увидеть, например, сколько на сегодняшний момент записей Шнитке выставлено. Ты понимал, каково место Шнитке в современном музыкальном мире. И, конечно, все это было очень грустно. Но, единственное, что я могу сказать по этому поводу, и в связи с тем, что магазин закрывался, что в нем были существенные скидки, я накупил, в итоге, на 500 долларов.
Александр Генис: Несчастная ваша квартира. Я ведь видел, что творится с вашей библиотекой, а еще и музыкальная теперь ее часть.
Соломон Волков: Я никуда не мог подеваться и накупил много того, что, может быть, так бы я и не купил. И вот примером такой спонтанной покупки, как раз типичной для прихода в магазин, я наткнулся на запись оперетты Имре Кальмана «Королева чардаша», которая в Советском Союзе была славна под именем «Сильва». Это была одна из немногих разрешенных и, даже, пропагандировавшихся оперетт. Потому, что это венгерская оперетта…
Александр Генис: Почти социализм.
Соломон Волков: Она была на слуху. И так бы я, может быть, «Сильву» не купил. А тут купил и чрезвычайно доволен, потому что, во-первых, прослушав ее, я убедился еще раз в том, какой замечательный композитор Имре Кальман и, конечно, вспомнил годы своей юности, когда мы все напевали:
Сильва, ты меня не любишь,
Сильва, ты меня погубишь,
Сильва, ты меня с ума сведешь,
Мало молока даешь.
Помните, была такая хулиганская песенка? Она же из советского кинофильма. Это обращается король с этим текстом. Но тут это поют всерьез, поют замечательные артисты Ивон Кени и Михаэль Ройде и дирижирует Ричард Банинг.
Александр Генис: А теперь пришла пора объявить тему для традиционных блиц-концертов, которые венчают каждый выпуск нашего альманаха. В 2007 году такой темой для блиц-концертов будут композиторы 21-го столетия. Соломон, прежде всего, нам нужно пояснить, что мы имеем в виду под этим названием.
Соломон Волков: Идея, Саша, была ваша. И я с охотой к ней присоединился. Но имею я в виду следующее. Сначала мы думали о том, чтобы представить, может быть, лучшие, по нашему мнению, записи музыки, которая была написана в 21-м веке. Но потом решили, что, пожалуй, не стоит брать на себя, в первые шесть лет, такой ответственности сказать, что это лучшее, что это будет жить следующие сто лет.
Александр Генис: Конечно, нужно быть осторожными. Но, тем не менее, 21-й век уже начался, и у него уже есть какие-то свои традиции, уже появились какие-то свои представления и свои оттенки времени, которых не было в 20-м столетии. И мне кажется, что наша задача – культурно обживать новое столетие. То есть понять, чем оно отличается от предыдущего. Давайте вспомним, что было сто лет назад. Первые 5-6 лет 20-го столетия были чрезвычайно важны в культурном отношении. Именно тогда началась вот эта Belle é poque , которую мы до сих пор вспоминаем - эпоха Чехова, эпоха Станиславского, эпоха Скрябина. На мой взгляд, 21-е столетие еще не дало нам таких результатов. Тем интереснее понять тенденции.
Соломон Волков: А с другой стороны, вспомните, Саша, выставку, которая прошла какое-то время тому назад в Нью-Йорке, которая как раз была посвящена рубежу веков, и на которой, наряду с безусловном шредерами, какими они видятся сто лет спустя, было предоставлено и то, что тогда, в начале 20-го века, считалось значительным, интересным, выставлялось, а оказалось совершенно забытым.
Александр Генис: Это тоже часть истории.
Соломон Волков: Это была очень показательная выставка. И как раз в этом смысле мне бы хотелось нашим выбором в этой серии обратить внимание историков будущих поколений, которые, может быть, через сто лет вспомнят об этом нашем цикле и захотят посмотреть, что слушали люди в начале 21 века. И вот тут мы им предложим наш выбор, наш список.
Александр Генис: И с чего мы начнем?
Соломон Волков: Первым композитором, которого я хотел представить в этой серии, будет Валентин Сильвестров. Композитор, которому в этом году исполнится 70 лет, но который для меня олицетворяет очень многие важные и интересные черты музыки конца 20 - начала 21-го века. Его сочинение называется символично «Гимн 2001». Тут и название символическое, это одна из причин, почему я выбрал этот опус для начала нашей серии. Но и содержание его не менее символично. Потому что это такой гимн, действительно, но это гимн без ложного пафоса. Сам Сильвестров играет его на рояле. Это авторское исполнение, и любопытно как звучит у него фортепьяно – как орган. В нем есть какая-то внутренняя сосредоточенность, внутренняя торжественность. Вот такое удивительное соединение. Это торжественность без нажима. Есть тут и какие-то религиозные обертоны, но без сентиментальностей.
Александр Генис: Вы считаете, что это характерно для музыки нашего столетия?
Соломон Волков: Мне бы хотелось, чтобы музыка в нашем веке развивалась в этом не столько стилевом, сколько этическом и моральном ключе. Потому что здесь есть вот такой оптимизм, сдержанный оптимизм, не утопический, но оптимизм. Вот это редкое сочетание, как мне кажется, имеется в этом опусе, и Валентин Сильвестров, играющий свой «Гимн 2001» олицетворяет для меня лучшие качества современной музыки.
Александр Генис: Слава американского поэта Эммы Лазарус покоится на самом надежном фундаменте: строки ее сонета высечены на постаменте статуи Свободы. О биографии этой выдающейся женщины рассказывает книга поэта и принстонского профессора Эстер Шор, которую слушателям «Американского часа» представит Марина Ефимова.
ЭСТЕР ШОР. «ЭММА ЛАЗАРУС»
Марина Ефимова: В 1883 году Америка с трудом собирала деньги на пьедестал Статуи Свободы. Саму статую подарила Франция, и нежелание правительства Соединенных Штатов и американских богачей оплатить пьедестал будущего символа своей страны до сих пор остается стыдной деталью американской истории. С другой стороны, тот факт, что деньги в конце концов собрали миллионы простых американцев, жертвуя на статую сколько могли, иногда по несколько центов, сделало ее истинно народным символом – каким она и должна быть. Среди других спонсоров статуи была и нью-йоркская поэтесса Эмма Лазарус. В качестве взноса она написала стихотворение «Новый Колосс»: «Храните, древние страны, вашу легендарную пышность, - говорится в нем, - а мне отдайте ваших усталых, ваших бедных»...
«А мне отдайте из глубин бездонных
Своих изгоев, люд забитый свой,
Пошлите мне отверженных, бездомных,
Я им свечу у двери золотой»...
Последние строчки даны в переводе однофамильца автора - переводчика Владимира Лазаруса. О судьбе стихотворения «Новый колосс» - рецензент книги «Эмма Лазарус» критик Калеб Крэйн:
Диктор: «Стихотворение сразу оценил известный тогдашний поэт и редактор Джеймс Лоуэлл, сказавший, что оно, «даёт статуе смысл существования». Но нью-йоркские политики энтузиазма не проявили, и на церемонии открытии статуи в 1886-м году это стихотворение не фигурировало».
Марина Ефимова: «Новый колосс» был включен в антологию (которую сама Эмма Лазарус составила незадолго до своей ранней смерти в 1886 г.) и потом был более или менее забыт до 1930 г. – до, так сказать, «девятого вала» эмиграции. И из-за этой исторической случайности Эмма Лазарус осталась тем, кем она и была – средней руки поэтом с несколькими яркими вспышками поэтических откровений. Рецензент Калеб Крэйн так описывает ее литературную карьеру:
Диктор: «Она родилась в 1849 году в Нью-Йорке и была одной из шести дочерей в еврейской семье, обосновавшейся в Америке чуть ли ни со времен Войны за независимость. Отец Эммы, по семейной традиции, был торговцем сахаром, но чрезвычайно ценил искусство, литературу и широкую образованность, которую считал залогом лучшего будущего. Он был первым читателем и поклонником поэтических начинаний дочери. Он не только издал на свои деньги ее первые стихи, но даже создал издательство, публиковавшее поэзию – в первую очередь поэзию его дочери. Эмма сразу приобрела читателей и начала вращаться в литературных кругах. Она была образованной, яркой девушкой и очень хороша собой. И первым, кого она очаровала, был 65-летний Ралф Уэлдо Эмерсон. Он даже написал ей письмо с кокетливой фразой: «Я очень бы хотел попасть к вам в профессора»...
Марина Ефимова: Однако довольно скоро Эмерсон охладел к своей юной протеже – так же, как он охладевал ко многим людям. Но на этот раз, по мнению биографа, его разочарование объяснялось отчасти снобизмом Эммы Лазарус, в которой семья воспитала неколебимую уверенность в собственной элитарности. Разрыв произошел, когда Эмерсон отказался рекомендовать ее стихи своему редактору в престижном журнале «Атлантик». Он прямо сказал ей: «Вы слишком часто допускаете в свои стихи слабые слова и слабые строки». В 1874 году еще молодая и наивная поэтесса написала Эмерсону яростное письмо – реакция на то, что он не включил ее стихи в свою «Антологию лучших произведений мировой поэзии». Эмерсон не ответил. Двумя годами позже он пригласил Эмму приехать к нему в Конкорд. Он поселился там под старость и тихо погружался в болезнь Альцгеймера. Так что неизвестно, простил ли он Эмму, или просто забыл о ее письме.
Как современные критики оценивают поэзию Лазарус?
Диктор: «Большинство ее образов избиты и лишены свежести даже с точки зрения викторианской поэзии. Ее нимфы, лесные феи, томные креолки и рыцарственные воины – слишком сентиментальны. Ее эмоциональная палитра бедна. Но в те редкие моменты, когда сильное чувство пробивает тонкую пленку поэтического лоска, ее стихи удивляют и восхищают своей грустной красотой. В её стихотворении «С крутого утёса» описание тумана, съедающего луну, трогает сердце сравнением с пропавшим другом. И тот же эффект - в «Луврской Венере», где она вспоминает Гейне, плачущего у ног Венеры Милосской об утраченной способности любить».
Марина Ефимова: Эмма Лазарус умерла в 37 лет от редкой болезни Ходжкинса. К этому времени она стала одной из самых заметных фигур нью-йоркского общества. Ее круг составляли (среди других литературных талантов) Генри Джеймс, Томас Хиггинсон и Роберт Браунинг. Ее помощь иммигрантам, особенно во время исхода из России, начавшегося в 1882 году, заслужила ей прозвище «Матери изгнанников».
Стихотворение «Новый колосс», от которого и до сих пор мурашки бегут по спине любого изгнанника, не сделало Эмму Лазарус первоклассным поэтом. Но оно сделало ее поэтом легендарным: « I lift my lamp beside the golden door !»
Александр Генис: Песня недели. Ее представит Григорий Эйдинов.
Григорий Эйдинов: Одной из первых музыкальных новинок нового года стал диск знаменитой певицы Карли Саймон под названием «В белом». Альбом состоит целиком из версий всем знакомых песен таких музыкантов как Кет Стивенс, «Битлз» и легендарного однофамильца Карли Пола Саймона. Дочь музыкальных родителей, а также основателей прославленного издательства «Саймон и Шустер», уже вырастила своих детей-музыкантов. Одну из лучших композиций альбома, написанную ее бывшим мужем и известным бардом Джеймсом Тейлером, Карли исполняет с их сыном Беном. Однако лучшая песня альбома, собственно говоря, даже не песня, а мелодия из знаменитого франко-бразильского фильма «Черный Орфей». Картина в 1960 году получила «Оскара» за лучший иностранный фильм и начала движение cinema novo в бразильском кино. Сама мелодия фильма легла в основу стиля босса-нова, а в исполнении Карли Саймон она начинает этот новый год с той беззаботностью, которая, надеюсь, будет ему присуща. Итак, Карли Саймон - «Мана де карнавал».
