Кандидат в президенты США Хиллари Клинтон.
Ирина Лагунина: Президентская избирательная кампания в США в этом сезоне началась гораздо раньше обычного: до выборов еще почти два года, а в борьбу уже фактически вступили политические тяжеловесы. В воскресенье заявление о намерении бороться за пост президента сделала сенатор Хиллари Клинтон. Рассказывает Владимир Абаринов.
Владимир Абаринов: В том, что это произойдет, не сомневался никто. Хиллари Клинтон – слишком яркая звезда на небосклоне американской политики. Политические комментаторы рассуждали о ее шансах, а социологи вставляли ее имя в опросы избирателей задолго до того, как она действительно решилась вступить в гонку.
«Я участвую, чтобы победить», - говорит Хиллари Клинтон в первой же фразе своего заявления. Если для некоторых ее конкурентов выборы 2008 года – это пробный шар, то для нее – фактически единственная возможность избраться. Так сложились обстоятельства. В этом году ей исполнится 60 лет. Если сейчас президентом станет ее однопартиец, выборы 2012 года ей придется пропустить, а в 2016-м ей будет уже 69 лет. Такого пожилого президента американцы избрали лишь однажды – это был Рональд Рейган.
Хиллари Клинтон сделала свое заявление с таким расчетом, чтобы на двое суток опередить ежегодное обращение президента «О положении страны». О своем намерении избираться в президенты она сообщила американцам в несколько необычной форме: не на собрании своих сторонников и не в телевизионном ток-шоу, а через Интернет – видеообращение было размещено на персональном вэбсайте Хиллари. Непривычной оказалась и интонация. Сенатор Клинтон пригласила избирателей к диалогу в формате видеоконференции на том же сайте.
Хиллари Клинтон: Знаете, после шести лет под руководством Джорджа Буша пришло время вернуть Америке надежду. Наше главное обещание состоит в следующем. Неважно, кто ты и где ты живешь, но если ты упорно работаешь и играешь по правилам, у тебя должна быть возможность обеспечить достойную жизнь себе и своей семье. Я выросла в семье, которая принадлежала к среднему классу, в американской глубинке, и мы верили этому упованию. Я верю по-прежнему. Я посвятила всю свою жизнь его осуществлению. Будь то борьба за основные права женщин или за право детей на элементарное здравоохранение, социальное страхование по старости или защита наших солдат – это основа, от которой мы не должны отходить. Давайте общаться. Начнем диалог, обмен идеями. В Вашингтоне в последнее время беседа чаще всего превращается в монолог, заметили? И все мы видим результат такого общения. И хотя я не могу побывать в каждом доме, я постараюсь. С помощью современной технологии я проведу в Интернете серию видеоконференций. Давайте поговорим. Я чувствую, что это будет очень интересно.
Владимир Абаринов: Заявление Хиллари Клинтон стало политической новостью первостепенной важности. Она не просто фаворит, а лидер президентской гонки. Согласно последнему опросу, за нее готовы голосовать 48 процентов американцев. Это лучший рейтинг. На втором месте - сенатор-республиканец Джон Маккейн. Он уступает Хиллари Клинтон один процент. В воскресных ток-шоу ее конкурентам пришлось высказаться о новом сопернике. Все они оценили шансы сенатора Клинтон как весьма высокие. Вот мнение Джона Маккейна.
Джон Маккейн: Я думаю, она будет серьезным кандидатом. Официального кандидата партии нельзя недооценивать. В этом состояла одна из наших ошибок в 1992 году – мы недооценили потенциал ее мужа.
Владимир Абаринов: Сенатор Маккейн уважает Хиллари Клинтон как политического оппонента и соперника.
Джон Маккейн: Я убежден в том, что она будет очень серьезным президентом. Все знают, что у нас есть глубокие разногласия в мировоззрении, но я безусловно уважаю ее взгляды. Буду ли я следовать тем же политическим курсом, которым идет она? Разумеется, нет, потому что я – консервативный республиканец.
Владимир Абаринов: Республиканец Сэм Браунбек, который на днях тоже выставил свою кандидатуру на президентских выборах, в свое время, будучи сенатором-новобранцем, был непримиримым врагом президента Клинтона и его жены, но в какой-то момент раскаялся и публично попросил у Хиллари прощения.
Сэм Браунбек: Я поступил дурно. Я пришел новичком в этот класс в 1994-м, это был год наплыва республиканцев в Конгресс, как демократов в 2006-м. Мы пытались сбалансировать бюджет. Президент Клинтон в то время стоял на нашем пути. И глубоко в моей душе зародилась ненависть к нему. Но ненависть – дурное чувство по отношению к кому бы то ни было, в каких бы то ни было обстоятельствах.
Владимир Абаринов: Сэм Браунбек высокого мнения о Хиллари Клинтон, хотя и сомневается, что знает ее достаточно хорошо.
Сэм Браунбек: Она очень яркая личность. Она талантлива, она целеустремленная. Но, знаете, столько лет жить при ярком освещении – думаю, в таких обстоятельствах у человека появляется панцирь, и узнать его поближе становится труднее.
Владимир Абаринов: Однопартиец Хиллари Клинтон сенатор Тэд Кеннеди в президенты уже давно не собирается, но его поддержка все еще очень много значит. Он отдает должное Хиллари, но поддержит другого кандидата. Позиция сенатора Кеннеди характерна для многих формальных и неформальных лидеров Демократической партии. Они считают, что Хиллари Клинтон слишком либеральна, а потому неизбираема в на Юге и Среднем Западе США, в так называемом Библейском поясе, где люди, как встарь, уповают на Промысел Божий и живут по Нагорной проповеди.
Самую высокую оценку Хиллари Клинтон дал тот, от кого этого меньше всего можно было ожидать – ее заклятый оппонент Ньют Гингрич, республиканец, бывший спикер Палаты представителей, который, возможно, тоже будет избираться.
Ньют Гингрич: Она и ее муж – это пара самых сильных политиков Америки. Он – самый сильный политик в Америке. Она неутомимо работает, отличается самодисциплиной. Она дважды выиграла выборы в Сенат в Нью-Йорке с очень большим отрывом. По всем опросам она впереди. Она способна собрать больше средств, чем любой другой демократ. Возможно, даже больше, чем все демократы вместе взятые. Принимая во внимание все эти факторы, следует казать, что у нее не менее 6 шансов из 10 выиграть номинацию Демократической партии.
Владимир Абаринов: В воскресенье, спустя сутки после заявления Хиллари Клинтон, о своем решении участвовать в президентской кампании объявил губернатор штата Нью-Мексико Билл Ричардсон. Ему тоже задали вопрос о Хиллари.
Билл Ричардсон: Очевидно, что она серьезный кандидат. У меня нет ее ресурсов. Но в то же время губернаторов чаще выбирают президентами, об этом говорит наша история. Я с Запада, у нас тут появляется все больше сильных кандидатов. И, наконец, у меня есть опыт. Я был послом. Я был министром энергетики. Я был конгрессменом, а сейчас я губернатор. И у меня есть опыт работы в частном бизнесе. Фактически я делал все то, что потребуется от президента в будущем.
Владимир Абаринов: Нынешний избирательный цикл обещает быть крайне напряженным. В отличие от выборов, в которых участвует действующий президент или вице-президент, на этот раз пост главы государства остается вакантным. Это значит, что в обоих станах развернется острая борьба за право стать единственным кандидатом одной из двух основных политических партий. Участие сенатора Клинтон уже внесло смятение в ряды кандидатов. Дело в том, что Хиллари отказалась от финансирования своей кампании из федерального бюджета – она рассчитывает исключительно на частные взносы. Тем самым она избавляется от государственного контроля за своими расходами. Другие кандидаты будут вынуждены последовать ее примеру - в итоге нынешняя система финасирования избирательных кампаний может рухнуть.
Во вторник Хилари Клинтон уже в новом качестве участвовала в сенатском слушании по утверждению генерал-лейтенанта Дэвида Петреуса командующим американскими силами в Ираке.
Хиллари Клинтон: Если бы это слушание состоялось три года назад, у меня было бы гораздо больше оптимизма. Это никоим образом не связано с преданностью своему долгу, профессионализмом наших военных или качеством командования. Речь идет об упущенных возможностях и неспособности иракцев взять на себя заботу о своем собственном будущем. Сдается также, генерал, что взятая на вооружение стратегия внушает скептицизм не без оснований. <…> Я довольна тем, что сегодня в качестве положительного примера ссылались на Боснию. Отлично помню 2001, 2002 год, когда идеи создания государственности подвергались осмеянию, равно как и мысль о том, что миротворческие силы должны иметь достаточную численность с тем, чтобы поддержать политический процесс. В это неспокойное время вы берете на себя трудную роль в Ираке, она вам по плечу, учитывая ваши качества лидера и ваш профессионализм. Однако вот чего опасаемся все мы – те, кто не согласен с планом президента: не получится ли так, что вас направляют в Ирак проводить политику, которая противоречит вашему опыту и наиболее свежему примеру, когда нам пришлось иметь дело с этническим насилием – я говорю главным образом о Боснии. Вы, генерал, написали книгу, но политика берется не из книг. Вам поручают превратить круг в квадрат, найти военное решение политического кризиса. Вместе с другими членами этого комитета я выступаю против эскалации – не потому, что мы желаем провала или поражения, а потому, что мы стремимся привлечь внимание нашего правительства и правительства Ирака. Во время нашей недавней поездки в Ирак общение с премьер-министром и его командой не внушило нам доверия. Я пытаюсь теперь направить иракскому правительству предельно ясное послание, в котором сказано, что они больше не могут рассчитывать на то, что Америка и впредь будет проливать свою кровь и тратить свои финансовые ресурсы. Что мы не собираемся посылать наших юношей и девушек в багдадские кварталы, где им грозит смертельная опасность и где мы не можем обеспечить им надежную защиту, потому что иракское правительство не делает того, что обязано делать всякое правительство. Поэтому я совершенно искренне, всей душой не согласна с теми, кто пытается в очередной раз заболтать проблему вместо того, чтобы трезво взглянуть на нее и понять, как следует воздействовать на иракское правительство с тем, чтобы добиться от него реальных изменений в образе действий. В Боснии политическое давление было полномасштабным. Когда я прилетела в Тузлу, меня информировали об обстановке русские, французы, немцы и американцы. У нас были международные силы, международный мандат, мы убедили людей в том, что успех операции кардинально важен для национальной безопасности. Я не вижу никаких признаков того, что эта администрация намерена проводить такую политику сейчас. Они не желают говорить с плохими парнями, но чтобы достигнуть политических целей, говорить-то надо именно с плохими, а не только с друзьями. Более того, администрация не намерена оказывать на правительство Ирака неослабевающее давление с тем, чтобы заставить его изменить свое поведение. Я никогда не стану сокращать финансрование наших войск, которые подвергаются опасности. Но я без колебаний поставлю иракское правительство перед угрозой сокращения расходов на иракские войска и на обеспечение безопасности иракского руководства. Я просто не знаю, каким еще способом привлечь их внимание. Что меня особенно беспокоит в этой ситуации, это неудача в обеспечении безопасности наших солдат. Я отвергаю оценку тех своих товарищей по комитету, кто считает, что наша резолюция о неодобрении переброски дополнительных войск каким-то образом подрывает наши усилия. Я считаю, что она посылает ясный сигнал. Мы знаем, что политика пойдет своим чередом. Что войска будут направлены. Что мы, скорее всего, не остановим эскалацию. Но мы намерены сделать все возможное, чтобы заявить нашему и иракскому правительствам, что им следует изменить свой образ действий, потому что противник, который им противостоит, легко приспосабливается к обстановке. Он умен, он учится на ошибках. <…> Так вот, генерал. Прошу вас об одном: сделайте все возможное для безопасности наших войск. <…> Если уж нашим солдатам суждено оказаться в уязвимой позиции, а они в ней окажутся, потому что такова новая стратегия – пожалуйста, придите к нам, просите все, что вам потребуется для максимальной защиты наших войск. Я не одобряю политику. Я считаю, это тупик. Но если уж мы идем по этому пути, давайте, по крайней мере, убедимся в том, что мы дали все возможное снаряжение, все необходимые ресурсы для защиты наших юношей и девушек, которых мы посылаем осуществлять эту политику.
Владимир Абаринов: Ближайший конкурент Хиллари Клитон в борьбе за номинацию о Демократической партии – сенатор Барак Обама – в разных штатах уступает ей от семи до 30 процентных пунктов. Но вся борьба еще впереди.
В помощь преподавателям. Новое учебное пособие Владислава Суркова.
Ирина Лагунина: Пару дней назад в Интернете появилось сообщение, что заместитель руководителя Администрации Президента РФ Владислав Сурков опубликовал созданное им учебное пособие "Основные тенденции и перспективы развития современной России". Первое обсуждение этого сочинения – в материале моего коллеги Владимира Тольца.
Владимир Тольц: Брошюра Владислава Суркова опубликована малоизвестной Современной гуманитарной академией и рекомендована Учебно-методическим советом этого учреждения в качестве учебного пособия для ее слушателей. В предисловии к этому сочинению, уже воспроизведенному на сайте ПОЛИТ.РУ ректор Академии Михаил Карпенко выражает надежду, что «этот материал будет полезен не только студентам и преподавателям СГА, но и представителям политических кругов, общественности, в особенности, проживающим в различных регионах нашей Родины.» В упомянутых «политических кругах» резонанс последней публикации Суркова пока не прослежен. «Общественность» (на сайте Полит.Ру) тоже пока реагирует на нее вяло. Однако ведь не каждый день один из главных аппаратчиков страны (все равно, что Секретарь ЦК, если в еще бытующих советских понятийных категориях) сочиняет «цитатник» для одного из отнюдь не главных российских вузов, посвященный прошлому, настоящему и будущему России! «Цитатником» брошюру Суркова уже окрестили вовсе не за приводимые в ней цитаты из Ивана Ильина, Николая Бердяева, Иосифа Бродского, Маршалла Голдмана и Франклина Делано Рузвельта (слова последнего цитируются по тексту послания 2006 г. президента России Федеральному собранию с добавлением путинской ремарки «Жалко только, что не я их придумал…»). Дело в другом: рассчитанное на студентов, а также «представителей политических кругов» и «общественность» сочинение идеолога Президентской администрации, осуществляющего «общее руководство деятельностью Управления Президента Российской Федерации по внутренней политике» (это лишь одна из функций Суркова, перечисленных во внушительном, предваряющем публикацию перечне), это сочинение составлено в основном из путинских цитат, отобранных и скрепленных между собой рассуждениями его помощника. Все перечисленное и подтолкнуло меня обсудить учебное пособие Суркова с тремя известными российскими политологами.
На первый мой вопрос: «зачем одному из главных чиновников страны понадобилось отвлекаясь от своих важных государственных занятий сочинять «цитатник» для студентов?», отвечает президент фонда «Новая Евразия» Андрей Кортунов.
Андрей Кортунов: По всей видимости, речь идет о том, чтобы дотянуться до новой аудитории, до нового поколения. Наверное, скорее эту попытку надо приветствовать, чем осуждать. Я думаю, что господин Сурков, как опытный политтехнолог, понимает, что воспитание новой элиты, нового истеблишмента – это дело достаточно длительное. И студенчество, в частности, - это одна из аудиторий, на которую надо обратить особое внимание.
Владимир Тольц: Политолог Андрей Пионтковский, преподающий сейчас в Гудзоновском институте в Вашингтоне, склонен в мотивах написания Сурковым учебного пособия усматривать скорее не политический, а психологический смысл:
Андрей Пионтковский: Действительно, это цирк какой-то. Мы, люди старшего поколения, мы помним «Краткий курс» Иосифа Виссарионовича Сталина, который изучали все, по-моему, от дошкольников до академиков, потом «Малая земля» Леонида Ильича Брежнева. Но это были все-таки Сталин, Брежнев – первые лица государства. А это краткий курс истории путинизма, написанный каким-то лакеем, не доучившимся массовиком-затейником. О содержании говорить нечего. Меня больше впечатлило и перед текстом, и после перечисление функций господина Суркова. Там он написал себе 15-16 функций. Это напоминает статью из конституции об бязанностях президента Российской Федерации. Но это такая хлестаковщина. Этому недоучившемся мальчику, который в 90-е годы был постельничим, организатором корпоративных вечеринок у всех олигархов подряд, по-моему. Нашел себя в спальне уже в этом веке единственного оставшегося самого крупного олигарха страны. Мне кажется, это комплексы маленького человечка.
Владимир Тольц: Ведущий научный сотpyдник московского Центра Карнеги Лиля Шевцова считает, что рассматриваемый нами случай, для условий демократического общества необычный и, может быть, даже беспрецедентный, в ситуации, сложившейся в России, которую нельзя назвать демократическим государством, не только симптоматичен, но и аксиоматичен.
Лиля Шевцова: В Кремле есть группа товарищей и, очевидно, Владислав Сурков является их представителем, а может и лидером, может основным архитектором нашей политической реальности, они, видимо, пришли к выводу о том, что они создали машину, которая, возможно, гарантирует воспроизводство их власти партийно-политической конструкции. В принципе идеально, если смотреть на эту конструкцию с точки зрения того, что она закрывает все дыры для выхода на поверхность нежелательных элементов, настроений, сил и так далее. Эта машина с успехом, очевидно, должна гарантировать самовоспроизводство парламента и правящей команды этой осенью и следующей весной. Но они, очевидно, будучи неглупыми людьми, ощущают, что машина-то есть, но машина без гудка, машина не обозначенная, машина без названия, машина, которая себя не идентифицирует. Именно поэтому, кстати, Владислав Сурков в своей брошюре и в своих выступлениях говорит – нужен дискурс, нужна публичная философия, нужна национальная идея, производство образа. Вот признак действующей нации. То есть Сурков и другие архитекторы, скажем так, российской политической машины пришли к выводу, что без идеи не обойтись, без идеи эта машина ущербна. И причем, может быть, им претит сама идея того, что эта машина работает на основе двух принципов – лоялизм лидеру, в отношении лидера и, очевидно, циничная система дивидендов. Им хотелось бы чего-то более красивого. И вот в виде красивого предлагается нам уже по сути второй год определенный набор понятий, слов, символов, знаков под эгидой и в рамках так называемой суверенной демократии.
Владимир Тольц: Владислав Сурков – один из высших госчиновников. Может быть, поэтому его сочинение вызывает у меня ассоциации с плодами творчества выдающихся российских государственных мужей прошлого: с одной стороны брошюра Владислава Юрьевича по лаконизму тяготеет к знаменитой уваровской триаде «православие, самодержавие народность», с другой – по структуре и оптимистичности восприятия истории – к Александру Христофоровичу Бенкендорфу: У России непростое прошлое, славное настоящее и замечательное будущее…
Андрей Пионтковский: Ну да, православие сохраняется, самодержавие на чекизм заменяется и народность. Вот это противопоставление очень показательно. Кровавые 90-е годы, все те пороки 90-х годов, мнимые или действительные, о которых он так красочно рассказывает, были воплощены в нем самом. Он на острие всех олигархических структур существовал. И как я сказал, что изменилось в структуре 2000-х? Олигархи ельцинского помета были заменены верными чекистами, ведущими свою родословную с кооператива под Питером «Озерки», кажется. И второй тезис, что было слабое государство, сейчас восстановили государство. Но хорошо, давайте посмотрим авторитеты, хотите, хоть Джефферсона, хоть Аристотеля, хоть Ленина, какие признаки, атрибуты сильного государства – армия, полиция, суд. Давайте посмотрим на эти атрибуты и зададим вопрос – у нас сильное государство или у нас сильная кремлевская бригада?
Владимир Тольц: Так считает Андрей Пионтковский. Содержание брошюры Суркова достойно отдельного разговора, и я думаю, мы еще об этом поговорим. Но сейчас о другом? Каков, по вашему мнению, будет эффект усилий Владислава Суркова по созданию этого учебного пособия? Как отнесутся к этому сочинению студенты? – спрашиваю я Андрея Кортунова.
Андрей Кортунов: Вы знаете, я в силу специфики своей деятельности довольно много работаю с университетами и общаюсь со студентами. Должен сказать, хорошо это или плохо – другой вопрос, но у наших студентов очень сильное отрицание идеологии и отрицание любых попыток их политически мобилизовать. По крайней мере, это то, что я наблюдаю. Поэтому я не думаю, что такого рода работа, по крайней мере, в ближайшем будущем может сильно повлиять на ценностные установки или на ролевые модели нашего студенчества, особенно это относится к тем студентам, которые претендуют на то, чтобы войти в политическую или экономическую элиту. Они гораздо более приземленно оценивают ситуацию, они гораздо более индивидуалистичны в своих настроениях и в своих ожиданиях от жизни. Поэтому, откровенно говоря, я не очень уверен, что такая работа будет иметь значение некоего мобилизующего фактора.
Анализ нового закона о средствах информации Узбекистана.
Ирина Лагунина: 15 января президент Узбекистана Ислам Каримов подписал указ о новых поправках в закон «О средствах массовой информации». Замечу, что Узбекистан находится в нижней строке рейтинга свободы слова после Туркмении. В обсуждении нового закона принимают участие Андрей Рихтер, директор проблем информационного права при факультете журналистики МГУ им. Ломоносова и сотрудник Радио Свобода Гульноза Саидазимова. Беседу ведет Олег Панфилов.
Олег Панфилов: Андрей, как вы полагаете, для чего были сделаны поправки в закон?
Андрей Рихтер: Вообще закон республики Узбекистан о средствах массовой информации принимается по сути в третий раз. Предпоследний раз он был принят в 97 году и в новой редакции, принятой десять лет спустя, фактически серьезных изменений нет. Поэтому причина принятия новой редакции достаточно таинственна. Я бы ее усмотрел в том, что было решено в парламенте или правительстве республики Узбекистан, что необходимо несколько усилить те части закона, которые, во-первых, регламентируют вопрос интернета, и впервые закон Узбекистана прямо указывает на интернет как на средство массовой информации. Во-вторых, на мой взгляд, надо было подробно прописать процедуру прекращения деятельности средства массовой информации, которая была очень коротко прописана в предыдущем законе, сейчас здесь больше деталей. И наконец, одна из причин, на мой взгляд, судя по тексту закона, мне трудно заглянуть в голову законодателей, одна из причин принятия – это необходимость уменьшить права редакции и журналистов за счет увеличения прав учредителя средства массовой информации. И сохранены те элементы закона о средствах массовой информации, которые критикуются не только в Узбекистане, но и в большинстве других стран бывшего Советского Союза – это процедура регистрации средства массовой информации, процедура предупреждения средства массовой информации и со стороны регистрирующего органа, все это в законе есть.
С другой стороны, в законе есть положения, которые нельзя не признать чрезвычайно либеральными, но фактически они сохранились с 90 годов. Речь идет о норме закона, по которой редакция не вправе, то есть ей запрещено разглашать источник информации, если информация была передана на условиях конфиденциальности. Это, конечно, чрезвычайно важное положение. В законе есть статья, запрещающая цензуру, причем под цензурой, тоже положение пришло из 90-х, под запретом цензуры понимается кого бы то ни было, не только государственных органов, а кого бы то ни было требовать предварительного согласования публикуемых сообщений. Это тоже даже по сравнению с законом российским чрезвычайно либеральное положение.
Олег Панфилов: Насколько законы Узбекистана, регламентирующие деятельность средств массовой информации, соответствуют международному законодательству?
Андрей Рихтер: Международного законодательства как такового нет, которое могло бы быть применимо к Узбекистану, кроме может быть Всеобщей декларации прав человека. Узбекистан не европейская страна, поэтому положения документов Совета Европы на Узбекистан не распространяются. Но можно сказать, что основные положения закона о средствах массовой информации, которые гарантируют свободу средств массовой информации, которые гарантируют запрет цензуры, которые гарантируют определенные права журналистов в получении информации, которые дают определенные привилегии журналистам, то есть освобождают их от ответственности за нарушение законодательства в средствах массовой информации, они вполне приемлемы, на мой взгляд, с точки зрения международных организаций должны быть. Другое дело, это вопрос применение их на практике.
Олег Панфилов: Вы знаете о конфликтах в Узбекистане из мониторинга правозащитных организаций. В каком состоянии, на ваш взгляд, находятся исполнение законов, они работают?
Андрей Рихтер: Действительно мониторинг, который нам приносят правозащитные организации из Узбекистана, достаточно печален. Хотя нельзя не сказать об определенных положительных моментах, которые произошли в Узбекистане в последние годы, прежде всего об отмене официальной цензуры, которую осуществлял правительственный орган, этой цензуры сейчас формально нет. Но при этом, безусловно, мы знаем из мониторинга, что в Узбекистане есть темы запрещенные для освещения в средствах массовой информации, например, касающиеся советского прошлого Узбекистана, царского прошлого Узбекистана. Все это в достаточной степени запретные темы, и это печальная вещь, нельзя об этом не говорить, как о достаточно негативном моменте. В Узбекистане неразвита система средств массовой информации, там не так много газет, журналов, телерадиокомпаний, учитывая размеры страны и учитывая большое население Узбекистана. Поэтому, к сожалению, многие из статей закона о средствах массовой информации так и останутся на бумаге, контроль сохраняется достаточно серьезный со стороны органов власти над средствами массовой информации. Средства массовой информации, согласно сообщениям мониторинговых служб, должны представлять регулярно программу своей деятельности в регистрирующий орган и регистрирующий орган проверяет, насколько программе деятельности соответствует содержание средства массовой информации. Все это, безусловно, не дает больших надежд на то, что средства массовой информации будут свободны, как это гарантирует пятая статья закона о СМИ.
Олег Панфилов: На связи со мной по телефону из Праги сотрудник Радио Свобода Гульноза Саидазимова. Гульноза, скажите, новый закон, по всей видимости, направлен на какое-то регулирование, я бы сказал более точно – ужесточение по отношению к интернету или есть какие-то другие причины появления этого закона?
Гульноза Саидазимова: Вообще, когда я услышала, что парламент работает над законом, а потом президент недавно подписал этот закон, я удивилась немного, потому что, казалось, куда уже дальше закручивать гайки в Узбекистане. В начале прошлого года уже были приняты поправки к закону от 97 года, и тот закон достаточно ужесточил и практически лишил возможности иностранных журналистов работать в Узбекистане. Основное отличие, на мой взгляд, которое мы должны упомянуть и добавить к тому, что сказал Андрей заключается в том, что есть самое первое, что запрещает закон делать журналистам, работающим в Узбекистане, будь это местные или, скажем, иностранные – это есть пункт о антиконституционной деятельности. Если раньше эта статья закона начиналась с запрета распространять этническую рознь, призывы к войне и прочее, то сейчас это является вторым пунктом, а первое – это антиконституционная деятельность. Под антиконституционную деятельность в Узбекистане можно подвести любую критику правительства, критику президента и так далее. И есть еще один момент, момент, который запрещает организациям, в которых не меньше 30% иностранного капитала, учреждать какие-то средства массовой информации, будь это журнал, газеты и так далее.
Олег Панфилов: Связано ли, на ваш взгляд, появление нового закона с тем, что формально 22 января закончился официальный срок президентства Ислама Каримова? Это значит, что в Узбекистане должна произойти смена власти и новый закон должен помочь власти избежать каких-то неприятностей в работе журналистов для себя.
Гульноза Саидазимова: На мой взгляд, правительство в Узбекистане достаточно жестко контролирует существующие СМИ. И о том, что журналисты освещали бы как-то свободно выборы, если они произойдут в конце этого года, как правительство говорит, то этого закона и не нужно было. Но с другой стороны, есть такой системной подход, и о чем я говорила, что в начале прошлого года были ведены поправки, а теперь они опять окончательно, то это окончательно уничтожаются все возможности для кого-то свободного освещения событий.
Олег Панфилов: Тем не менее, вернемся к интернету. Если учитывать, что в Узбекистане все провайдер государственные, то особого регулирования интернета, нет такой необходимости. Тем не менее, в законе прописаны новые правила регулирования и регистрации вэб-сайтов. С чем это связано – с тем, что наконец власти Узбекистана и других стран СНГ поняли, что интернет может быть достаточно жестким информационным источником, что мы наблюдали в Украине три года назад?
Гульноза Саидазимова: Я думаю, что наконец-то власти понимают, что интернет потенциально независимое СМИ и контролировать его трудно. И всячески узбекские власти пытаются его контролировать. С самого начала был один провайдер официальный, теперь их несколько и опять все контролируются. Но, тем не менее, в Узбекистане есть возможность получать независимую информацию. Если вы напрямую не можете попасть на сайт, допустим, Узбекской службы Радио Свобода, то через какие-то прокси вы можете найти информацию, и уже то же самое с другими сайтами. И еще один момент: когда вы идете в интернет-кафе и там постоянно какой-то сайт заблокирован, то вы перестаете в это интернет-кафе ходить. Поэтому даже владельцы интернет-кафе пытаются как-то на какое-то время предоставить доступ к тем или иным интернет-сайтам для своих клиентов. То есть полностью контролировать интернет-пространство пока не получается. Я думаю, приняв этот закон и оговорив в нем все положения об интернете и теперь уже рассматривая интернет как средство массовой информации, которое нужно контролировать, правительство так же пытается этот контроль расширить и укрепить. И особенно в этом году, как вы сказали, когда должны произойти президентские выборы.
Олег Панфилов: Гульноза, с чем вы связываете будущее независимой прессы Узбекистана?
Гульноза Саидазимова: Вы в самом начале сказали - средства массовой информации, журналисты Узбекистана работают в условиях жесточайших цензуры. Одна из проблем, которая существует в Узбекистане – это самоцензура журналистов. Очень мало журналистов, которые на сегодняшний день осмеливаются писать о том или ином событии и давать другую трактовку, нежели официальную. И одна из проблем вот эта. Но с другой стороны, я понимаю журналистов, которые живут в Узбекистане, работают там, у них семьи и так далее и на них очень легко воздействовать. И очень часто они не будут писать о каких-то острых вопросах.
«Спасая да Винчи», неизвестные страницы истории второй мировой войны.
Ирина Лагунина: У Гитлера была мечта – создать величайшую в мире коллекцию произведений искусства и разместить её в «Музее Фюрера», в родном городе Линце (Австрия). С этой целью он отвлекался от ведения военных операций и руководил систематическим хищением картин и статуй из Европейских музеев и собраний. Когда союзники высадились в Европе, они создали специальное подразделение – «Монументалисты», в задачу которого входило отыскивать украденные работы и спасать их. Наш корреспондент в Нью-Йорке Марина Ефимова рассказывает о первом исследовании этой части военной истории.
Диктор: «В немецком городке Меркерс, куда первой, в начале апреля 45-го, вошла Третья танковая армия генерала Паттона, был введен комендантский час. Ночью огни патрульного джипа высветили бегущую по улице женщину. Она объяснила, что бежит за врачом для роженицы. Американские патрульные, один из которых говорил по-немецки, довезли женщину до врача, врача - до роженицы, а когда отвозили женщину к ней домой, она вдруг указала на вход в заброшенную соляную шахту и, словно между прочим, сказала: «Там нацисты спрятали золото и картины»».
Марина Ефимова: Так, если верить биографии Паттона, был найден первый нацистский тайник. В нем оказалось золота на 250 миллионов долларов, а среди картин – работа Эдуарда Моне «В оранжерее». Взглянув на едва прикрытую тряпкой картину с изящной парой на оранжерейной скамье, командир 90-го дивизиона Третьей армии сказал радисту: «Свяжи-ка меня с монументалистами». Monuments men, или монументалистами, в армии сокращенно называли офицеров и солдат Спецподразделения по охране монументов, произведений искусства и архивов. О них – участник нашей передачи, автор книги «Спасая да Винчи» Роберт Этсел.
Роберт Этсел: Монументалисты - это воинское прозвище. Вся армия знала эту небольшую группу мужчин и женщин, их было всего-то около 400 человек. До войны они были кураторами музеев, художниками, историками, учителями, студентами искусствоведческих факультетов. В эту группу входили специалисты из 15 стран, но больше всего - из Америки и Англии. Монументалисты шли по пятам за авангардом западных союзных армий, и за последних два года войны нашли больше тысячи тайников, в которых нацисты спрятали награбленные в Европе произведения искусства. В некоторых тайниках были произведения и из немецких музеев, иногда - безо всякой упаковки. Их прятали наспех, когда война уже шла на территории Германии.
Марина Ефимова: Вот, что добавляет к этому сотрудник Национального архива в Вашингтоне доктор Майкл Куртс.
Майкл Куртс: После конца войны, на территории Германии, в западных оккупационных зонах, было найдено около 3-х миллионов произведений искусств, награбленных нацистами – картин, скульптур, ценной мебели, фарфора, бронзы, старинных книг и предметов религиозных культов. 7 лет ушло на то, чтобы все это рассортировать, каталогизировать и вернуть в те страны, откуда они были вывезены.
Марина Ефимова: Включая Россию, куда западные союзники вернули пол миллиона произведений искусства. Знаете ли вы, кто в Европе и в Америке первым начал готовиться к войне с Гитлером? Искусствоведы. Они оказались проницательнее многих своих политиков и военных. Сотрудники французских, британских, итальянских музеев подняли тревогу в августе 1939 года, как только стало известно о Пакте Риббентроп-Молотов. И вскоре, при содействии или, иногда, противодействии своих правительств, они начали эвакуацию наиболее ценных музейных экспонатов. Книга Роберта Этселя «Спасая да Винчи» открывается картой перемещений по Франции «Моны Лизы» или «Джоконды», которую, в течение войны, сотрудники Лувра перепрятывали 6 раз. Что касается Америки, то только в июле 43-го, по приказу Рузвельта, была создана Комиссия по охране произведений искусств в зоне военных действий. А в 44-м году, ее боевое подразделение – монументалисты.
Майкл Куртс: Группа монументалистов начала действовать с составления карт для пилотов бомбардировщиков, с обозначением зданий и памятников, которые, по мере возможностей, следовало оберегать. Но это была утопическая затея. Почти невозможно было и ремонтировать здания. У монументалистов не было своего транспорта, армии они мешали, им все приходилось просить. А главное – они не могли задерживаться, им надо было все время догонять армию. Поэтому, с весны 45-го, их деятельность сосредоточилась на поисках и спасении произведений искусств, награбленных нацистами в Европе. Тут тоже надо было действовать быстро, чтобы вещи не растащили, чтобы они не попортились в шахтах и подвалах. Вот эта грандиозная операция по спасению была хоть и чрезвычайно трудной, но вполне успешной.
Марина Ефимова: Сначала их было так мало, что, например, на территории Нормандии после высадки их оказалось 12 человек. Но во всех странах, которые с боями брали союзники, монументалисты делали все, что могли. Читаем в книге Этселя.
Диктор: «Когда один их монументалистов, капитан Дин Келлер, добрался по горящей Пизе до древней усыпальницы Кампо-Санто, он не смог сдержать стона. После 40 дней обстрелов и пожаров свинцовая крыша над гигантским помещением расплавилась, и свинец залил часть фресок, созданных лучшими итальянскими мастерами 14-го и 15-го веков. Келлер ринулся в штаб, где ему обещали помощь инженерного корпуса. А потом, на попутке - во Флоренцию. Он привез оттуда итальянских мастеров, которые собрали куски разрушенных фресок и укрыли уцелевшие, а инженеры наспех возвели временную крышу. Через несколько дней капитан Келлер ушел с наступавшими войсками, но в Пизе его не забыли. Когда Келлер умер в 1992 году, сотрудники музея добились разрешения похоронить его в Кампо-Санто.
Марина Ефимова: Росту этой группы монументалистов отчасти помогла нацистская пропаганда, которой американское правительство хотело что-то противопоставить. Когда союзники разбомбили средневековый монастырь Монте-Кассино на юге Италии, после того как на подступах к нему погибло 50 000 союзных солдат, нацистская пропаганда объявила американцев варварами, разрушителями европейской культуры. И в канун 1944 года главнокомандующий союзными войсками генерал Эйзенхауэр разослал так называемое «Письмо командирам».
Диктор: «Сегодня мы сражаемся в странах, которые внесли огромный вклад в наше культурное наследие. Эти страны полны архитектурных и художественных ценностей, которые иллюстрируют рост нашей собственной цивилизации. Наш долг – уважать эти монументы настолько, насколько позволит война. Но если придется выбирать между знаменитыми зданиями и жизнями наших солдат, мы выберем солдат».
Марина Ефимова: Нацистская пропаганда о варварстве американцев кажется особенным лицемерием, потому что к 43-му году Геринг, Геббельс и лично Гитлер уже совершенно ограбили европейские музеи для своих коллекций. А их армия планомерно уничтожала архитектурные ценности Варшавы и Ленинграда. И не только это. При отступлении из Парижа, в августе 44-го, Гитлер отдал приказ немецкому коменданту Парижа генерал майору Дитриху фон Холтицу сровнять город с землей. Париж! Правда, фон Холтиц ослушался приказа. Кому хочется стать человеком, уничтожившим Париж? Сразу после ухода немцев, в Париж, после 6-летней эвакуации, вернулась его почетная жительница – «Мона Лиза».
Марина Ефимова: Роберт Этсел посвятил свою книгу «Спасая да Винчи» всем членам группы монументалистов. Поэтому ему трудно кого-то выделить. Но все же троих монументалистов он считает особенно выдающимися.
Роберт Этсел: Крег Смайт. Его заслуга – организация сборных пунктов найденных произведений искусства. Главный пункт в Мюнхене поместили в здании нацистского штаба. За две недели Смайт с несколькими помощниками превратил замусоренное с выбитыми окнами помещение в приемник десятков тысяч бесценных сокровищ Европы. Когда я его нашел, два года назад, ему было уже 90 лет, но он дал мне массу информации. К великому моему сожалению, он умер, не дождавшись публикации книги. Другим выдающимся организатором был капитан Джеймс Роример, который после войны стал директором музея Метрополитен. Роример был знатоком европейских музеев и знал, что куратором Лувра и сотрудником музея Jeu de Pomme была француженка Роз Валлон, человек преданный искусству. Как только Париж освободили, Роример приехал туда и нашел Валлон, которая оказалась настоящей героиней. Во время оккупации немцы превратили ее музей в приемник награбленного. Высокие чины приходили туда, пили шампанское и решали, куда что отправлять. Валлон знала немецкий. Записывать там она ничего не могла, но, возвращаясь домой, по памяти заносила всю информацию в секретный дневник. Она показала Роримеру свои записи, и они тут же составили карту многих тайников на территории Австрии и Германии.
Марина Ефимова: Доктор Куртс, я понимаю, что после сортировки и каталогизации, награбленные нацистами произведения, по возможности, возвращали владельцам. А что было сделано с произведениями из немецких музеев и частных коллекций?
Майкл Куртс: Вокруг этого шли бесконечные споры между Англией и Америкой с одной стороны, и Францией - с другой. Франция считала, что если вывезенная нацистами картина пропала или была испорчена, французы должны получить из немецкого музея картину равной ценности. Но Англия и Америка хотели все немецкое оставить в Германии, чтобы не доводить до отчаяния немцев и без того раздавленных поражением и осуждением всего мира. Американцы и англичане вернули в Германию полтора миллиона произведений из немецких музеев и коллекций. Русские в споре не участвовали, а просто забирали себе все, что нашли на оккупированной ими территории. Позже, как известно, Советский Союз вернул то, что было вывезено из восточной Германии, включая Дрезденскую галерею.
Марина Ефимова: А что сделали в коллекциями, принадлежащими евреям, погибшим в концлагерях?
Майкл Куртс: Вся собственность евреев, которая не была востребована, включая свитки Торы, старинные книги и синагогальные архивы, передавалось в нью-йоркскую еврейскую организацию Jewish cultural reconstruction, и они распределяли это по синагогам от Канады до Израиля.
Марина Ефимова: Мистер Этсел, я знаю, что далеко не все произведения искусства, награбленные нацистами, а иногда и солдатами союзных армий, возвращены владельцам
Роберт Этсел: Это самый злободневный сюжет всей истории. Потому что все еще сотни тысяч произведений искусства считаются пропавшими без вести во время второй мировой войны. Часть, конечно, погибла. Но, думаю, что мы еще станем свидетелями многих сюрпризов. Рано или поздно, какие-то произведения обнаружатся и в Германии, и в других странах, включая США. Большинство, скорее всего, находится в России и восточной Европе. Но я до сих пор осуждаю Россию. Они потеряли в войне 25 миллионов человек, целые города были уничтожены. Должны ли они возвращать произведения искусства? Со временем они сами решат этот вопрос.
Марина Ефимова: Книга Этселя «Спасая да Винчи» богатейшим образом проиллюстрирована фотографиями. Вот польский офицер подписывает документ о принятии под свою ответственность картины Леонардо да Винчи «Дама с лаской», украденную немцами из Краковского музея. И следующий снимок – эта картина под охраной двух автоматчиков уже у вагона. И монументалист, майор англичанин Френк Олбрайт, бросает прощальный взгляд на спасенный им шедевр. Или фотоснимок объявления, нацарапанного на фанере и стоящий у входа в шахту: «Музей «Золотая стрела». Картины старых мастеров – Рубенса, Рембрандта, Ван Гога и Гольбейна, подлинные ноты Шестой симфонии Бетховена. Найдено и охраняется Восьмой пехотной дивизией». Эти фотографии оказывают невероятное действие на воображение. Когда вы видите, как американские солдаты в шахте Хайлбрунна стряхивают сено с витражей Страсбургского собора, или как британские офицеры монументалисты, ползая на корточках, раскатывают на полу заброшенного здания гигантское полотно «Ночного дозора», вы понимаете, что всегда уже будете смотреть на эти шедевры совершенно другими глазами - как на чудом спасенных. В книге «Спасая да Винчи» помещено больше 40 фотографий и самих монументалистов. Вообще, эта книга – первое признание их заслуг. После войны многие из них получили награды в Европе. Но в Америке – только двое погибших. Рассказывает Роберт Этсел.
Роберт Этсел: Для меня было ужасным разочарованием, что наши не оценили этих людей. Столько написано о героях войны, о них – почти не слова. Возможно, холодная война отвлекла от них внимание общества. Дело в том, что они задержались в Европе до 47-го года, доводя до конца процесс возврата ценностей владельцам. И их проглядели.
Марина Ефимова: Роберт Этсел – 49-летний техасский миллионер. Несколько лет назад он продал свой бизнес и уехал во Флоренцию изучать искусство. Там он и наткнулся на информацию о группе монументалистов. На розыски материалов об этих людях, их деятельности и на издание книги «Спасая да Винчи» Этсель потратил два года и три миллиона долларов. Но он не только издал книгу, он сумел найти сочувствующих конгрессменов, и в декабре 2006 года был счастлив присутствовать в Конгрессе на официальной церемонии чествования 400 офицеров и солдат Спецподразделения по охране монументов, произведений искусства и архивов. Только 13 из них оказались в живых, и только один смог присутствовать на церемонии.
