Пишет Апанас из Белоруссии: «Дорогой Анатолий Иванович! Прошлым летом я жил на даче умершего сына-чернобыльца. Услышал по «Свободе» ваш голос – обрадовался, что вы живы, работаете. В годы Горбачёва думалось, что гласность – это навсегда, но всё-таки ходила и такая шутка: «Что мы будем делать, когда всё это кончится? Перечитывать старые журналы». Для отвода глаз Лукашенко пока терпит пару газет, в которых сохраняется кое-какая гласность, но и они побаиваются, как бы не разгневать диктатора. К счастью, у меня сохранились «перестроечные» подшивки журнала «Огонёк». Мой покойный сын после Чернобыля завёз их на дачу, и они валялись на чердаке. Часть подшивок я даже переплел и вот читаю о том времени, когда жена советского президента Калинина сидела в лагерях как враг народа, била вшей и выскребала гнид из рубах своих соузниц, это была её работа – лёгкая работа, а муж её считался всесильным, назывался Всесоюзным старостой, народ искал у него защиты. Тогда и мой отец, полуграмотный крестьянин, получил десять лет лагерей, и сгинул в сорок лет. Жизнь простого народа с течением времени, конечно, улучшается, но это не в радость, если в душе затаился страх. Народы таких стран, как Белоруссия и Россия, приучены голосовать за кандидата, которого им укажут. Прошу вас не оглашать моего настоящего имени. Я пережил все страхи, и за себя не боюсь, но у меня ещё живут дети, внуки. У нас есть примеры, когда из-за свободомыслия стариков страдают их дети и внуки. Назовите меня Апанас Лустай. Это прозвище моего прадеда, который от бедности ходил в сваты не с боханом хлеба, а с лустай, что значит краюха по-русски и окраець – по-украински. И отдельное вам спасибо, Анатолий Иванович, что не так давно вы напомнили то, что мало кто знает даже у нас, а про Россию не говорю: что мы не белорусы, а литвины, и были ими, пока Екатерина Вторая не приказала нам называться белорусами, чтобы мы скорее забыли себя и обрусели, и это, как вы знаете, почти произошло».

Спасибо, пан Апанас, за письмо, за то, что вы с удовлетворением отметили тот факт, что я жив. Для некоторых добрых людей это прискорбный факт. Недавно я читал письмо от человека, у которого низкое давление, а когда он нас слушает, то оно у него повышается, за что он нам благодарен: прослушав передачу, скажет по адресу автора: «Чтоб ты сдох!» – и ему легче. В то же время желает, чтобы мы продолжали служить для него таким своеобразным лекарством. Вот и пойми, чего он на самом деле хочет. А в России, и особенно в Украине, есть люди, которые сегодня позавидуют вам, Апанас. «Хорошо этим белорусам! – скажут они. – Там нет свободы, и они с жадностью читают про сталинизм, про коммунизм, как это всё было. В России, а тем более, в Украине эта литература всем доступна, а читают её единицы. Всё меньше людей, которые что-то знают о прошлом. Живут даже не сегодняшним днём, а чёрт знает чем: читают, смотрят, слушают всё самое пустое. И у кого-то возникает панический вопрос: неужели человеку, чтобы жить содержательно, нужно пребывать под давлением?

С большим опозданием прочитаю письмо от Кулябко Ивана Борисовича из Санкт-Петербурга. Прошлой осенью он внимательно следил за тем, как «Свобода» освещала 50-летие подавления советскими войсками венгерского восстания против коммунистического режима. Особенно его возмутило то, что одну из передач предварили песней «Враги сожгли родную хату». В этой песне советский солдат, вернувшись с войны, сидит на могиле жены (враги «сгубили всю его семью») пьёт горькую и плачет. По щеке его катилась «слеза несбывшихся надежд», говорится в песне, а «на груди его светилась медаль за город Будапешт». Тем самым радио «Свобода», пишет господин Кулябко, поставила «в один ряд, на одну доску великих российских воинов Отечественной войны и карателей 56-го года»… «Вам нужны были, – продолжает он, – только последние слова песни: «Медаль за город Будапешт», а на остальное наплевать. Наплевать в душу ветеранам войны, в том числе и моим родителям, царствие им небесное, наплевать в душу их потомкам, наплевать в душу всем нам, кто не понаслышке знает и помнит, что такое Великая Отечественная война… Я сказал бы вам: «Стыдно, господа!», но боюсь, что в вашем лексиконе слово «стыд» не присутствует, и вы меня не поймёте. Если же в вас осталась хоть капля совести, в чём я сомневаюсь, то вы просто обязаны публично, коленопреклонённо, униженно просить прощения за свою мерзость у наших ветеранов». Приписка: «Письмо задержалось – долго пришлось выяснять ваш адрес. Впрочем, время даром не пропало – успел ознакомить со своим письмом многих друзей и знакомых вне зависимости от их политических взглядов. Результат: если бы я стал собирать подписи под своим письмом, то мало бы вам не показалось. Иван Борисович Кулябко, политзаключённый 1958-64 годов».

Не могу я представить себе, Иван Борисович, коммуниста-ветерана, который скажет вместе с вами, что в 44-м году в Будапешт пришли герои, а в 56-м – негодяи, каратели. Нет, он вам объяснит, что песня про «медаль за город Будапешт» в разговоре о 56-м очень даже уместна, потому что и в 44-мм, и в 56-м Будапешт брали «великие советские воины», которые несли свободу венграм: сначала – от немецкого фашизма, потом – от американского империализма и его пятой колонны. Правда ещё более жестока, чем кажется вам сегодня. Сначала освобождали Будапешт от немцев, потом подавляли в нём восстание против коммунизма одни и те же люди. Во всяком случае, офицерский состав был практически тот же. Вскоре после этого Хрущёв заметно сократил армию. Не у дел оказались сотни генералов. Тогда как раз шло освоение целинных земель на востоке страны. Хрущёв обратился к ним с призывом: отправляйтесь туда и руководите нашей славной молодёжью на мирном поприще. Один из них – Герой Советского Союза Ефимов Андрей Илларионович – стал директором совхоза имени Ленинского комсомола в Державинском районе Акмолинской области. Это был самый большой совхоз в истории всех времён и нардов. Семьдесят тысяч гектаров пашни! Я в то время работал в газете «Акмолинская правда» и написал о генерале произведение под названием «Порядок в тракторных частях». Редактор вычеркнул слово «порядок», и очерк вышел под названием: «В тракторных частях». Он занял почти всю страницу. Я писал, что генерал Ефимов продолжает ходить в форме, своих бригадиров знает по их военным билетам: сержант такой-то, лейтенант такой-то. И он мне рассказал, и это была чистая правда, господин Кулябко, – что в 44-м году его танковый корпус проутюжил в городе Будапеште улицу Ракоци, так звали венгерского героя борьбы против австрийцев, а в 56-м – улицу Ракоши, так звали красного диктатора Венгрии. Мы сидели с генералом в его комнате в щитовом домике (жил один, при нём был только большой пёс), пили из стаканов красный ликёр – больше ничего не было, на стуле висел его мундир с Золотой Звездой, и он (не мундир, а его хозяин), хмелея, повторял: «В сорок четвёртом – улицу Ракоци, в пятьдесят шестом – улицу Ракоши». Потом я узнал, что это одна улица – Ракоци, при коммунистах она не была переименована, а генералу, когда он её утюжил своими танками, показалось, значит, что одна буква в названии была таки изменена.

«Здравствуйте, Анатолий Иванович! – следующее письмо, пишет его господин Верещагин. – Когда-то злободневно звучал вопрос: «Кто вы, мистер Путин?» Сейчас мы больше говорим о другом – что представляет собою наше государство. Но случаются такие события, которые опять выдвигают на первый план вопрос: «Кто вы, мистер Путин?», потому что своим отношением к этим событиям он на данный вопрос даёт ответ, от которого – мороз по коже. Я не могу забыть его высказывание об Анне Политковской. Политковская посвятила себя борьбе с бандитизмом, коррупцией, работорговлей. Она доносила до нас добытые ею факты в надежде, что народ возмутится и поддержит её. Какую же оценку дал ей мистер Путин? А вот какую. Особого влияния в обществе, сказал он с удовлетворением, она не имела. И он прав, Анатолий Иванович! Действительно, честная деятельность Политковской не имела влияния. Каждый человек в нашей стране знает, что государство у нас бандитское. В то же время народ не хочет, чтобы об этом говорилось вслух. Он хочет, чтобы говорилось о чём-то хорошем, а также о том, что наш президент, молодец, делает всё правильно. Теперь понятны его слова, что смерть Анны причинила его государству больше вреда, чем её деятельность. Он сказал это открыто. Его отношение к правозащитной деятельности Политковской, к её разоблачениям резко отрицательное. Для меня, Анатолий Иванович, это прозвучало так же страшно, как и его ответ на вопрос о подводной лодке «Курск» – «она утонула», ответил он, когда его спросили в Америке, что случилось с нею. Так он дал ответ на вопрос: «Кто вы мистер Путин?». Но кто будет бороться и с ним лично, и с бандитским государством, которое он возглавляет? Народ не желает этого делать. Борются единицы. Президент их не только не поддерживает, а считает врагами, за что народ его обожает. Вот мы какие», – заканчивает господин Верещагин.

Жизнь не стоит на месте, поделюсь со слушателями этим глубоким наблюдением. В прежние годы было больше писем, которые заканчивались словами: «Вот какой Ельцин», «Вот какой Путин». Теперь чаще встречаешь другие слова: «Вот мы какие».

Следующее письмо выглядит так, словно написал его тот же человек, но это всё-таки письмо другого. Читаю:

«Путин скоро, надо надеется, уйдёт. Хоть большинство его и поддерживает, а какого-то разнообразия всё равно хочется. Нам останется осмыслить урок Путина. Урок в том, что Путин не скрывает своей безнравственности. Его ответ на вопрос, что случилось с лодкой, войдёт в историю бесчеловечного остроумия. Рядом будет и ответ на вопрос о Политковской. Но дело не в Путине. Сегодня он есть, завтра его нет, и в нашей памяти останутся только эти несколько страшных и безобразных, как «мочить в сортирах», фраз. Дело в роли, которую выполняют такие личности. Думаешь иногда: ну, зачем Господь устраивает так, что ничего собою не представляющий человек оказывается на самом верху и начинает изрекать такое? Наверное, Господь желает, чтобы мы смотрели на этого человека и старались не быть на него похожими. Господь показывает нам зло так наглядно, чтобы даже слепые заметили, ужаснулись и сказали: нет, мы такими не будем!», – пишет господин Куликов из Петрозаводска.

Не знаю, известно ли ему, что именно такой ответ на вопрос, зачем в мире зло, дают книги религиозно-философского содержания. Если додумался сам, то это значит, видимо, что известное объяснение опирается на некие свойства человеческой мысли, вытекает из естественной логики религиозного сознания. Для безрелигиозного же человека слабое утешение – думать, что страдания тех же чеченцев призваны способствовать утончению нашей слишком толстой кожи.

Следующее письмо: «Не перечисляю всех мерзостей ушедшего года. Подпрыгнули цены на коммунальные услуги. Мальчишки в армии гибнут, как всегда. У нас, в войсковой части, что напротив, только что повесился солдатик. При министерстве обороны России создан «Общественный совет» диаметром 13 метров (диаметр циркового манежа). Спасибо, академик Велихов обратился к министру с предложением создать его. Министр обороны тут же его и образовал своим приказом и сам же ему задачи поставил. А обеспечивать деятельность таких общественных советов на местах приказано органам исполнительной власти. Или прочтём одну из поправок к закону о митингах, шествиях и прочем. «В целях обеспечения прав и свобод граждан орган власти вправе запретить проведение публичных мероприятий в форме митингов, демонстраций…». Вдумаемся, Анатолий Иванович! «В целях обеспечения прав и свобод запретить проведение публичных мероприятий…» Можно ли это понять мозгами? Вы говорите: «Не 28-й год на дворе». Согласен. Думаю, примерно 33-й. Антисоветчики кругом, учёные-шпионы, бизнесмены-убийцы, просто вредители. Восемь десятилетий врагами для нас были все. Все народы, все государства. Всепоглощающая ненависть не могла не поразить «массу» от мала до велика, за редким исключением. А исключения, для их же безопасности, лучше помещать в заключение. Почему Запад не понимает, с кем имеет дело? Вся власть в руках спецслужб. По любому городу не пройти. Москва опасна для жизни и здоровья всякого приезжего, да и для местного – тоже. Кавказ умыт большой кровью ради «конституционного» порядка. А «конституционный» порядок, конечно, хочется навести на всей территории державы, да и шире тоже хочется. Страшусь, идём мы к катастрофе, в сравнении с которой война в Чечне покажется мелким конфликтом», – пишет этот слушатель.

«В конце прошлого лета мне довелось понаблюдать в Подмосковье жизнь северокорейских подростков, – говорится в следующем письме, его пишет наша давняя слушательница. – Их родители умерли от голода. Сами они маленького роста, худющие, как корявые деревца тундры. Живут здесь в колхозном коровнике, приспособленном под общежитие. Там же – швейная мастерская, где они трудятся. По вечерам ходят за три-пять километров делать уборку в коттеджах богатых людей. Там я подслушала разговор двух купчих: «Дорогая! Как всё же правильно говорить: Ирак или Иран?». По-моему, это анекдот, и одна рассказывала его другой. С какой радостью эти дети едят просто отваренный в воде рис! В этой местности большие луга, подтопляемые пастбища. Здесь эти дети учатся бегать, смеяться, барахтаться в реке. Замечательная картина жизни. Мне было радостно смотреть на них. Да вознесёт Господь над ними свою благословенную руку!»

Эта женщина не задаёт вечного вопроса: чем провинились перед тобой эти дети, Господи, что ты допустил их появление на свет при коммунизме, да и сам коммунизм в стране, где они родились.

«В сентябре, – продолжаю читать её письмо, – я была на святых озёрах в Косино. Там, сидя на скамейке, разговорилась с женщиной лет пятидесяти. Ещё до деления Союза она жила очень скудно, ела, в основном, каши, так как мечтала купить в Люберцах кооперативную квартирку, копила каждый рублишко. Но нагрянула великая историческая перемена и ударила по ней без всякой жалости. Все деньги пропали, и до сих пор живёт она в общежитии. Посещает церковь, но не молится, а только стоит у иконы святителя Николая и мысленно беседует с ним о своих проблемах. Порой святитель ей кивает, и она считает это положительным советом, а иногда он погрозит ей пальцем: не ропщи, мол… Грибов в Подмосковье было довольно много. Здесь редко бывают подосиновики, а нынче были, и для меня было большим наслаждением находить их. Сейчас, взглянув из окна на снег, я вспоминаю это чудное время и Божию милость. Однажды видела на большом лугу соревнование по конному поло. Очень красиво, впечатление даже историческое, когда всадники скачут с поднятыми вверх клюшками (не знаю, как они называются). На огромном зелёном лугу были установлены белые шатры. Кругом лес. Замечательное зрелище, всем спасибо. Мудрый старец говорил: «Хорошо прожил тот, кто хорошо спрятался». Можно добавить: спрятался умом, сознанием от скверны и суеты жизни. Часто думаю, глядя на своих соотечественников, что нераскаянное зло обладает свойством накапливаться как в народе, государстве, роде, так и в отдельном человеке».

Я не случайно поставил это письмо рядом с предыдущим. Одна и та же действительность вокруг того мужчины и этой женщины. И он, и она видят одинаково ясно зло и неправду, но какое разное настроение! Женщина замечает каждую «Божью милость», радуется и благодарит своего Господа за каждый лучик света. Первое, что приходит в голову: всё дело в том, что она – христианка, это помогает ей правильно смотреть на вещи. Правильно – значит, без ожесточения, без самодовольного страдания (есть ведь и такое страдание: бессознательно самодовольное). Но разве мало других верующих, других христиан – уязвлённых жизнью, отчаявшихся? Дело, наверное, всё-таки просто в том, какой человек, а не какая у него вера и есть ли она вообще.

Письмо из Украины: «Мне 32 года, женат, пять месяцев дочке, инженер. Работаю в частной проектной фирме. Занимаюсь проектированием котельных, теплопунктов. Согласовываю свое творчество в киевских инстанциях (это тема отдельная). Официальная зарплата – 2500 гривен "грязными". Про неофициальные источники дохода писать не стану. Окружающая действительность в принципе нормальная. Мое сегодняшнее отношение к окружающему меня украинскому миру сформировалось под влиянием оранжевой революции. Я немного "обмороженный" киевским Майданом. Тусовался там в общей сложности полторы недели. Отдельное спасибо тогдашнему руководству моей фирмы, которое, в сущности, санкционировало мне эту творческую командировку. С тех пор своих соотечественников (и "западных", и "восточных") я зауважал. Могут, если захотят! Знаете, кто мне тогда сильно не понравился? Один российский тележурналист. Кажется, Солдатов. Такой широкоплечий молодой парень. Приезжаю однажды домой после "обморожений". Среда, где-то 23-30. Сразу включаю телик. Там РТР. Стоит этот журналюга в кадре, примерно в той же точке, где мерз я, и на весь мир говорит, что пошел снег, что все уже разошлись – осталась кучка пьяных студентов. И что самое обидное – с хорошей точки обзора закрывает своей грудью всю камеру! Прямо Александр Матросов, понимаешь. Переключаюсь на наш 5-й канал, а там все в порядке: прямой эфир, народ гудит на Майдане, на Крещатике, стоит родной табор, вьётся из палаток дымок. Я думаю, Анатолий Иванович, что все у нас в Украине будет хорошо. Тот заряд оптимизма, задора лично из меня еще не выветрился. А самое ценное – я перестал бояться и своих правителей, и руководства своей фирмы, что увеличило мой заработок примерно в два раза. Олег Петренко».

По-моему, одного этого письма достаточно, чтобы понять, что такое была оранжевая революция и каково её основное достижение.

Следующее письмо пришло тоже из Украины, пишет его тоже Олег, фамилию не называет: «Я живу в Севастополе. Здесь все говорят по-русски, все надписи по-русски. Российских флагов больше, чем украинских. В Крыму 6 украинских и 14 крымско-татарских школ, остальные русские. Купить художественную книгу на украинском языке, как и газету, невозможно. И при всём этом, если кого-нибудь на улице спросить, ощущает ли он дискриминацию по национальному признаку, он скажет: «Да». Попросите уточнить, и окажется, что его не устраивает всего лишь наличие Украины как независимого государства и украинцев как отдельной нации. В остальном же всё в порядке. У нас на работе проводятся своеобразные «пятиминутки ненависти»: с пеной у рта мои коллеги доказывают друг другу, как им хорошо жилось в Союзе и как плохо – при «бандеровцах». Они обеспеченные и образованные люди со вкладами в банках и детьми-бизнесменами. Тем не менее, они ждут новой социалистической революции, любят Путина и боготворят Лукашенко. Их время уходит, но какими будут их дети и внуки? Не станут ли они теми купцами, которые спонсировали большевиков? С уважением Олег. Севастополь».

Бог знает, кем они станут, Олег! Представляю себе, как вам трудно среди их обеспеченных и образованных родителей. Они, видимо, чувствуют себя оккупированными. Пришёл завоеватель, стал брать себе ту дань, которую они прежде платили своему владыке. В остальном – живите, как хотите, не поменял ничего. Казалось бы, пустяк. Всего-навсего сменился получатель дани. Но они выпали из своего государственного мира. При «совке», правда, они тоже были в Украине. Она имела герб, флаг и гимн, даже место в ООН. Но это была видимость. Эта видимость их устраивала, и они чувствовали себя хорошо. Пришёл Горбачёв, призвал наполнить форму содержанием. Пусть всё будет, как написано. По-честному! Так, в конце концов, и сделалось. Им бы радоваться, что закончилось враньё, а они возмущаются. Сказать себе: мы расплачиваемся за враньё, в котором охотно участвовали, они не способны. Люди не любят чужаков. А тут чужаком является целое государство, в котором они живут. Понять, что это навсегда и что лучше с этим смириться – выше их сил. Остаётся находить утешение в злобе. Вы заметили, Олег, что они выглядят бодрее других, обычных людей? Во всяком случае, во время своих «пятиминуток ненависти». Ненависть бодрит. Не дай, однако, Бог, чтобы им еще пришлось благодарить Его за свою судьбу.