Владимир Тольц: Сегодня – нововведение. Я решил, что в каждый последний уик-энд месяца буду рассказывать вам о книжных и журнальных новинках о далеком и очень недалеком прошлом. Точнее, рассказывать буду не я, а отобранные мной в разных странах уважаемые историки. Они, как известно, все, от газет до надписей на заборах, всегда как-то по-своему прочитывают и истолковывают. Так что может получиться забавно и настоящая «разница во времени».
Сегодня они поведают вам о новой британской публикации о казни Карла Первого («Who Killed the King?» by Geoffrey Robertson - History Today, November 2006 , Volume: 56) ;
об американской книге про советский Еврейский антифашистский комитет ( Stalin's Secret Pogrom: The Postwar Inquisition of the Jewish Anti-Fascist Committee by Rubinstein, Joshua & Naumov, Vladmir P. New Haven, CT, U.S.A.: Yale University Press, 2001) ;
о берлинской публикации неизвестных страниц известного израильского историка и советского диссидента.
( Агурский Михаил (Мелик). Пепел Клааса. Главы из книги. - Студия- Studio . Независимый русско-немецкий литературный журнал. Берлин-Москва 1998, №4 - 2001, №6.);
и о российской книге про «тайны» первого российского президента.
Первым я предоставляю слово моему пражскому коллеге, специалисту по британской истории Кириллу Кобрину.
Кирилл Кобрин: Одна из главных сюжетных линий известного и прочитанного всеми в детстве или юности романа Александра Дюма-старшего «Двадцать лет спустя» – это казнь Карла Первого, которого безуспешно пытаются спасти мушкетеры. Сюжет там такой: короля должны казнить, мушкетеры выкрали палача перед казнью, надеясь на то, что никто кроме палача эту грязную и неблагодарную работу выполнять не будет. И Кромвель в последний момент пытается найти какого-то человека, который смог бы отрубить голову Карлу Первому, и вызывается на это дело Мордаунт. Казнь происходит, и мушкетеры возвращаются на родину, по дороге, видимо, убив этого Мордаунта.
И вот я недавно прочитал статью в английском историческом журнале, который называется « History Today », очень любопытного автора. Автора зовут Джеффери Робертсон, он работает судьей в Организации Объединенных Наций. Так вот этот судья пишет о том, кто же действительно отрубил голову Карлу Первому. Известно только то, что действительно 30 января 1649 года некий палач, лицо которого было скрыто, ловко отрубил, с первого удара отрубил голову Карлу Первому. И при нем присутствовал помощник. Помощник повел себя не очень адекватно, как бы сейчас сказали, он схватил отрубленную голову Карла Первого и со злостью, с ненавистью швырнул ее на эшафот так, что лицо казненного даже было несколько покалечено. Никто до сих пор не знает, кто же действительно были эти два человека.
После реставрации Стюартов, когда на престол вернулся Карл Второй Стюарт, задержали некоего сержанта революционной армии звали его Вильям Халлет и предъявили ему обвинение в том, что именно он работал в качестве палача в тот самый исторический день 30 января. Однако он смог каким-то образом очень пристрастному суду доказать, что это был все-таки не он. Другой подозреваемый был профессиональный палач, звали его Ричард Брендон, сказал, что он в этот день вообще болел, не мог появиться на публике и выполнить свою работу. Историки пытаются выяснить до сегодняшнего дня, кто же были эти два человека. Джеффери Робертсон считает, что голову Карлу Первому отрубил все-таки профессиональный палач, сколько бы он ни отговаривался, и действительно это был Ричард Брендон. А вот тот самый Вильям Халлет, которого сначала обвиняли, что он был палачом, он, видимо, выполнял работу подручного.
И доказывает это Робертсон следующим образом: казнь действительно была проведена очень профессионально, голову отрубили с первого раза. Была эксгумация через много десятилетий тела Карла Первого, было установлено, что действительно голова от туловища была отделена одним ударом. Для примера: Мария Стюарт, бабушка Карла Первого, которую казнили по приказу Елизаветы, она была настоящей мученицей, потому что ей с несколько раз удалось отрубить голову, и действительно эта история произвела огромное впечатление на современников и потомков. Карлу Первому в этом смысле повезло значительно больше. А вот помощник, как выясняет автор статьи в журнале « History Today », помощник палача, он не был профессионалом, потому что профессионал не стал бы выражать неподобающие эмоции по поводу казненного, тем более, что он не произвел нескольких положенных по рангу действий, а с революционным задором швырнул голову казненного монарха. Таким образом, это драма, по крайней мере, с точки зрения Джеффери Робертсона была разрешена.
Мне показалось, что эта статья была очень уместной. С одной стороны, она показывает и очень любопытно, она показывает, с одной стороны, что в общем историки могут сейчас, даже спустя почти 360 лет после произошедшего, каким-то образом не только выдвигать гипотезы о конкретных событиях, которые были покрыты мраком столько десятилетий и столетий, но и какие-то из этого делать выводы и даже, может быть, открытия. И с другой стороны, политический контекст - казнь Саддама Хусейна, потом двух его приближенных, которая была совершена вопиюще непрофессиональным образом. Так что, в общем, английский опыт в этом отношении, мне кажется, очень передовым.
Владимир Тольц: Так считает медиевист, исследователь британской истории Кирилл Кобрин.
Книга, о которой поведает вам сейчас из Чикаго профессор Северо-Западного университета (штат Иллинойс) Йоханан Петровский-Штерн тоже отчасти посвящена казням.
Йоханан Петровский-Штерн: Давайте поразмыслим над страницами английской книги «Сталинский тайный погром. Послевоенное судилище над Европейским антифашистским комитетом». Книга появилась в издательстве Йельского университета, ее подготовили Джошуа Рубенстайн и Владимир Наумов. В Москве эта книга появилась под названием «Неправедный суд». В центре книги протоколы судебных заседаний мая-июня 1952 года, окончившихся вынесением обвинительного приговора руководителям Еврейского антифашистского комитета. 13 человек были признаны виновными. Среди осужденных были крупнейшие еврейские писатели и поэты, пишущие на языке идиш, мировые знаменитости: Лейба Квитко, Перец Маркеш, Давид Гофштейн, Давид Бергельсон, директор Еврейского художественного театра Биньямин Зускин, руководитель Еврейского антифашистского комитета Соломон Лозовский, две женщины-переводчицы, связанные с Совинформбюро и комитетом, Эмилия Теумин и Чайка Ватенберг-Островская.
Последний эпизод их сотрудничества с комитетом начался с сентябрьских арестов 1948 года и закончился расстрелом 12 августа 1952 года.
Для современных советологов Еврейский антифашистский комитет – результат либерализации режима в самые трудные годы Великой Отечественной войны, когда Сталин решил разыграть еврейскую карту и получить в обмен американскую экономическую помощь, а также идеологическую поддержку американских марксистов, преимущественно евреев, - ключевой момент в его международном пасьянсе. В 1943 году деньги были собраны, Сталин убедил Запад в своей солидарности с жертвами фашизма, а Василий Гроссман и Илья Эренбург получили добро на сбор материалов для «черной книги» об уничтожении еврейского населения на захваченных фашистами территориях Восточной Европы. После 1945 года Еврейский антифашистский комитет, созданный исключительно в целях международной пропаганды, уже не нужен был режиму, «черная книга» так и не появилась. Но как раз к концу войны произошло нечто, чего не ожидали ни предельно честный и открытый Соломон Михоэлс, ни тонкий знаток партийных интриг Соломон Лозовский, ни талантливый поэт и бесталанный стукач Исаак Фефер, все члены еврейского комитета.
В это время, в 45 году Еврейский антифашистский комитет превратился в «штадлана». «Штадлан» - этим еврейским словом в Речи Посполитой и в Российской империи называли еврейских ходатаев, доморощенных депутатов, отправленных на общинные деньги либо к королевскому казначею в Варшаву просить отсрочек по налоговым платежам, либо уже в 19 веке в Петербург обивать пороги министерств и представлять интересы еврейских общин черты оседлости. Еврейский антифашистский комитет неосознанно и неожиданно для самого себя оказался именно таким ходатаем-штадланом. Евреям, спасшимся из лагерей, не давали вид на жительство - они обращались к Лозовскому. Присланная из США продовольственная помощь не доходила до общин – они взывали к Михоэлсу. Послевоенная советская администрация не принимала вернувшихся из эвакуации на работу - снова в Еврейский антифашистский комитет. Переселиться в Крым, где до войны работало сто тысяч еврейских поселенцев – пишут в комитет. Евреи Жмеринки решили все вместе уехать в только что образованное государство Израиль – обращаются с коллективным письмом в Еврейский антифашистский комитет.
С 44 по 48-й год комитет приобрел репутацию ходатая по всем еврейским делам. Михоэлс готов был к этой роли, он стучался во все кабинеты с просьбой и даже с требованием о помощи. А ему власть говорила: занимайтесь своими непосредственными политическими, задачами боритесь с фашизмом. Еврейский антифашистский комитет оказался в парадоксальной ситуации. Не поддержать просьбы с места о помощи, значит предать забвению то простое обстоятельство, что комитет - единственная наделенная полномочиями еврейская организация в СССР, и что она несет ответственность за своих братьев, и что братья вопиют о помощи. Согласиться помогать - значит выйти далеко за пределы отведенной Еврейскому антифашистскому комитету марионеточной роли. С 44 года комитет, еврейская организация, управляемая из Кремля, осторожно, с оглядкой, критикуя по дороге еврейских буржуазных националистов, но все же двинулся по второму пути. И чем смелее Еврейский антифашистский комитет брал на себя функции штадлана, ходатая, тем сильнее росло негодование всех тех, кому было поручено за ним присматривать.
Многие западные советологи объясняют уничтожение Еврейского антифашистского комитета советским антисемитизмом, государственным вообще и сталинским параноидальным, в частности. Антисемитизмом, который приобрел очертания погрома после приезда Голды Мейер в Москву, когда десятки тысяч москвичей пришли выразить ей свои молчаливые восторги солидарности. И тогда власти решили, что евреи более не самое лояльное национальное меньшинство в Советском Союзе, а самая настоящая этническая диаспора, только и мечтающая предать социализм и сбежать в свой буржуазный Израиль. Может быть и так. Но из книги «Сталинский тайный погром» возникает другая картина. Между советскими евреями и властью возникла влиятельная активная организация, пользующаяся международной репутацией, санкционированная Кремлем и претендующая на то, чтобы представлять интересы советского национального меньшинства. Еврейский антифашистский комитет оказался организацией, к которой обращались как к самой советской власти, как пишут в Кремль, как взывают к милости вождя. Из провинциального ходатая комитет вырос в еврейское советское лобби. Разумеется, власть воспользовалась первым же предлогом, чтобы от него избавиться. Поэтому уничтожение Еврейского антифашистского комитета вовсе не результат русского или советского антисемитизма, и не попытка расправиться с советской культурой на идиш, и не сталинский ответ на образование немарксистского Израиля – это катастрофа восточноевропейских евреев, которых социализм эмансипировал, даровав им свободу и равенство, но при этом отнял право на братство. Это трагедия евреев, глубоко и бескорыстно поверивших в социализм.
Владимир Тольц: Вот к таким выводам под влиянием книги Джошуа Рубенстайна и Владимира Наумова приходит чикагский участник нашей передачи профессор Петровский-Штерн.
Внимание работающего сейчас в Берлине известного исследователя русского национализма и истории Русской православной церкви Николая Митрохина привлекли публикации неизвестных доселе страниц воспоминаний советского диссидента Мелика Агурского.
Николай Митрохин: Для меня настоящим открытием стала публикация мемуаров известного советского диссидента Михаила (Мелика) Агурского в немецком русскоязычном альманахе «Студия». Сам Агурский чрезвычайно любопытный персонаж, известный широкому кругу диссидентов и историкам диссидентского движения, но прошедший мимо общественного создания постсоветского. Он был сыном одного из основателей американской компартии, но с детства жил в Советском Союзе, воспитывался в достаточно элитарном кругу. Но позже отец был репрессирован, и он, как еврей, не сумел получить очень хорошего образования, а просто закончил технический вуз, был техническим инженером. И в конце 50 годов примкнул к начинающемуся диссидентскому движению, в том числе как один из первых евреев, обратившихся в православие и дальше функционировал как посредник фактически между руководством Русской православной церкви, то есть он общался с самым близким кругом патриарха, одновременно православными диссидентами и одновременно активистами диссидентского движения, включая Сахарова и Солженицына, с которыми имел близкое знакомство. И в итоге в середине 70 годов он эмигрировал в Израиль.
Ранее, мне во всяком случае, хотя довольно давно занимаюсь историей диссидентского движения, не было известно, что он написал мемуары перед своей смертью, умер он в 91 году сразу после путча в гостинице «Россия» - такой исторический анекдот. И эти мемуары были частично изданы в 96 году в Иерусалиме, но там составители по буквально кошерным причинам опустили всю часть, все воспоминания, касающиеся его контактов с православными. А это, как оказывается, примерно половина мемуаров. И именно эта часть была воспроизведения в берлинском альманахе «Студия» и наглядно, на мой взгляд, показывает не только путь советского интеллигента с еврейскими корнями, обратившегося в христианство, но и рисует очень интересного, умного и примечательного человека, который в своих заметках отражает реальную жизнь в 60-70-е годы, состояние научно-технических кадров в Советском Союзе и сложные взаимосвязи между оппозицией и истеблишментом в Советском Союзе.
Особенно меня интересовала не только и не столько православная часть, хотя там было большое количество для меня открытий, но описание одной из организаций научно-технических, в которой работал сам Агурский. Он был близок к руководству этого заведения и выполнял довольно сложные работы технические. И, в частности, он сделал вывод о своей работе на этом предприятии в течение нескольких лет о том, что эта контора была создана ВПК для того, чтобы сливать туда невыгодные ВПК заказы. То есть ЦК принимало решение о производстве какой-либо новой ракеты, военно-промышленный комплекс, несколько оборонных предприятий понимали нереалистичность реализации тех или иных и давали этому самому НИИ, в котором работал Агурский, заказ подготовить техническое обоснование на выполнение отдельных узлов при том, что они заведомо знали, что подобная работа невозможна. В результате происходил вполне логичный срыв заказа, то есть институт физически не мог разработать, директор получал в очередной раз «по шапке» от своего прямого начальства, но ВПК все равно оплачивал эту работу по очень высоким ставкам, потому что знал, что это отводной канал начальственного гнева. На мой взгляд, это самый интересный эпизод с точки зрения представления о работе советской экономики и взаимоотношений с партийным начальством.
Владимир Тольц: Из Берлина своими впечатлениями о недавно прочитанном поделился историк Николай Митрохин.
И завершает нашу сегодняшнюю историческую книжную мозаику известный питерский исследователь русской истории 18-19 веков профессор Евгений Анисимов. Недавно он прочел книгу журналиста Александра Хинштейна «Ельцин. Кремль. История болезни».
Евгений Анисимов: Приятели мне говорили: «Ты сошел с ума - купил книжку этого Хинштейна. Зачем?». Да уж, репутация молодого успешно-скандального журналиста широко и, кажется, навсегда определилась. Он откровенно ангажирован и открыто сервилен современной власти, точнее, той власти, которая сейчас у власти. Одновременно по тому, как в своем творчестве он аккуратно деликатно обращается с некоторыми органами этой власти, видно, что юный писатель находит с ними общий язык, получает от них информацию, дружескую поддержку. Нет, нет, конечно, он не Булгарин наших дней, замах все-таки булгаринский есть. Но это меня в нем не смущает, даже привлекает. Не знаю как читателям, но нам – историкам - всякие журналисты нужны. И выкладывая за эту книжку пять сотен, я исходил из представлений, что для меня эта книга один из многих источников, по которым можно судить о развитии моей страны при, говоря высокоумным языком журнала НЛО, конструировании уходящего.
Сразу же скажу, что с точки зрения писательского мастерства книга эта не ахти какая, написана коряво, с банальными приемами. Так в предисловии объявлено раскрытие автором одной из страшнейших тайн новейшей истории, точнее – истории болезни первого президента. Оказывается, эту тайну берегли пуще зеницы ока, сильнее, чем все военные секреты вместе взятые. Оказывается, что сорок томов подлинной истории болезни хранились в сейфе главного ельцинского охранника Коржакова, а двадцать у бывшего лечащего врача первого президента. И вот теперь… Но не раскатывай губу, читатель, никаких сведений из истории болезни Ельцина в книге нет, как и тайны. А свидетельства и комментарии Коржакова и врача Ельцина второстепенны и малоинформативны. Поэтому от медицины в книге остались лишь справки в виде некоего медицинского диагноза, данного, судя по всему, самим автором по ходу изложения биографии Ельцина. Вот детство героя: отец-тиран, ремень за провинность. Отсюда следует «диагноз» – насилие над детьми наносит ребенку психологическую и физическую травму. «Следствием перенесенного насилия является повышенная конфликтность, легковозбудимость, сохраняющаяся во взрослом возрасте. Сформировавшийся в детстве комплекс неполноценности требует постоянной самореализации путем унижения окружающих, демонстрация различных успехов, стремление к достижению поставленных перед собой амбициозных целей». К чему этот пассаж в главе о детстве Бори Ельцина? А все к тому, чтобы мы сразу поняли – вот откуда вышел этот самодур и бахвал, вот причина, почему он развалил СССР, бросил за борт своего пресс-секретаря, покончил с социализмом и дирижировал германским оркестром. Как пишет автор: «Даже трудно представить, как сложилась бы новейшая история, если бы не отцовский ремень». Словом, пусть доктор из Вены отдыхает.
В таком духе по всей книге поставлены подобные диагнозы, перечислю их: провалы памяти, ангина, ревматизм, истерическая психопатия, сексуальное расстройство, бытовой алкоголизм, демонстративный тип акцентуации, беспричинная вспыльчивость, психический автоматизм, маниакальное состояние, шизоидная психопатия, параноидальная психопатия, мания величия. Это только на первых сорока страницах, по биографической канве Ельцин добрался только до Свердловского обкома. А что будет дальше – ужас. Как тут не вспомнить партийного балагура 20-х годов Карла Радока, который в своих воспоминаниях о Ленине писал, что «когда Владимир Ильич кого-нибудь громит, то он находит в нем все болезни, которые числятся в известной старой медицинской книге, находящейся у него в большом почете». Ну а тут явно пахнет всей Советской медицинской энциклопедией. Вместе с тем медицинская ученость автора сочетается, аккуратно скажем, с упрощенным, примитивным изложением довольно сложных исторических событий. История распада Советского Союза трактуется таким образом: «Более бредовой идеи, чем признание суверенитета живущих в едином государстве республик, трудно себе вообразить. Представим себе большую дружную семью, в которой жена вдруг объявляет, что будет спать, с кем пожелает, муж отказывается приносить зарплату, сын демонстративно не приходит ночевать, дочь водит клиентов домой, а старая бабка перегораживает общий коридор, требуя платы за вход». Я не буду как человек, не ученый в институте Сербского, ставить автору этого отрывка медицинский диагноз, просто отмечу, что вообще вся история ельцинского периода представляется автору как большая пьянка, сочетаемая с драками, мордобоями, похмельем, а сам Ельцин выступает перед нами как буян, безобразник, охальник, хам и пьяница. По-своему такой подход автора ценен, сам по себе тоже взгляд.
Я помню, с удовольствием прочитал мемуары Коржакова. Редкому историку попадаются столь пространные записки лакея из передней. Ну а в случае с Хинштейном все-таки важен другой вопрос: в чем же кроме сомнительной славы и денег сверхзадача этой книги? По-видимому, она в том, чтобы объяснить себе и многим недругам и ненавистникам Ельцина феномен: как же так, как этот порочный алкоголик буян под конец сделал замечательный, просто золотой выбор преемника? Почему после развратного Тиберия к власти пришел не еще более развратный Калигула, а благородный Марк Аврелий, который вот-вот сойдет с трона и будет выращивать капусту. Да, вот такая загогулина оказывается, просчитался старый буян вместе со своей пресловутой Семьей, не раскусил нашего разведчика, нашего Штирлица, и опростоволосился. Вот в этом, по мысли автора, и вся страшная тайна. А вообще, чтобы увязать все концы, автор как-то сбавляет в конце книги тон, пишет, что эпоха Ельцина смутна, неоднозначна: «Чем-то напоминает ликер помещика Плюшкина. Ежели повыкинуть оттуда козявок и всякую набившуюся дрянь, то славный будет ликерчик». Тут, подводя итог рецензированию книги Хинштейна, трудно удержаться и не вспомнить высказывание одного литературоведа: «Нет сомнений, Гоголь всегда напишет Чичикова, а вот Чичиков Гоголя – никогда».
Владимир Тольц: Этой рецензией питерского профессора Евгения Анисимова завершается первый выпуск нашей исторической книжной мозаики.
