Лозунги февральской революции в современной России – слова те же, смысл иной
Ирина Лагунина: Менее чем через месяц – 90-летие российской Февральской революции 1917-го года. К этому юбилею мой коллега Владимир Тольц готовит целую серию материалов. Сегодня первый из них, посвященный долгой жизни политических лозунгов Февраля 17-го.
Владимир Тольц: В ближайший месяц, в который уже раз, будут сказаны и написаны тысячи слов о причинах, ходе, следствиях и уроках Февраля 17-го. При этом, говоря об «уроках», вряд ли уже припомнят брошюрку Троцкого «Уроки Октября», написанную через 7 лет после 17 года, и то, чем закончились эти поспешное «подведение итогов революции» для ее автора. Наверняка, в который уже раз припомнят другое, затертое - сказанное Ден Сяопином по поводу 200-летия Великой французской революции: «Слишком рано, мало времени прошло для того, чтобы делать исторические суждения». В сравнении с французскими двумя веками российские 90 лет – меньше половины срока. Но для понимания значения, дело не только в сроках, отделяющих нас от события, но и в способах, которыми мы пытаемся эти «уроки» извлекать. Один из продуктивных, как мне кажется, методов уловить пресловутую «разницу во времени» - сопоставительный анализ политической терминологии, ее трансформации и реального наполнения – тогда и сейчас.
Мой сегодняшний собеседник как раз этим и занимается. Профессор факультета журналистики РГГУ Давид Фельдман – исследует политическую терминологию власти в ее историко-культурном контексте.
Давид Маркович, давайте начнем с лозунгов уже упомянутой мной Великой французской революции: «Свобода, Равенство, Братство». Даже по кинохронике 17-го года, которую так любят сейчас крутить по российским телеканалам, наши слушатели могут судить об их тогдашнем распространении в России. Да и все последующие 9 десятилетий этот слоган продолжал свою русскую жизнь и, как живое существо, трансформировался, менялся, старел, если угодно….
Давид Фельдман: У французов, когда они сформулировали эти лозунги, каждый термин имел более-менее понятное современникам значение. Со свободой подразумевалась отмена жесткого диктата королевской власти. Равенство подразумевало снятие сословных ограничений, уравнение в правах всех сословий или, если точнее, ликвидация сословий как таковых. Братство – это некое пожелание, братство равноправных граждан нового государства. Что касается России, то свобода понималась примерно так же. А вот с равенством было не совсем понятно, потому что значительная часть населения в это время находилась в армии и понятие «равенство» подразумевало, что равны все, но никто не мог толком сказать, равен ли солдат офицерам если – да, то в чем это проявляется, соответственно, непонятно, в чем проявляется свобода.
Владимир Тольц: Ну, про «братство» я уж не буду повторять. Поскольку вскоре началась гражданская война, которую стали именовать «братоубийственной». И это не только поэтическая метафора, но и во многих случаях трагической повседневностью. Однако я сейчас о другом: о том, во что преобразились эти затертые политические клише и подвязанные к ним пропагандой термины (вроде «демократии») в современной российской жизни?…
Давид Фельдман: Здесь как раз этапы очевидны. Наиболее интересный, пожалуй, термин – это демократия. В принципе термин, который постоянно менял свое значение в истории, однако, приблизительно его все понимали одинаково. Демократия – это возможность каждого гражданина участвовать в управлении государством через своих представителей в исполнительной и законодательной власти. Вот тут-то и началось. В период войны попытка демократизации привела к полному уничтожению механизма власти. Классический пример: немедленно Временное правительство объявило о роспуске полиции и заменой ее традиционно милицией, то есть вооруженным народом. Результат не заставил себя долго ждать. Стало ясно, что с демократией не получается.
И вот характерно, что именно тогда началась отрабатываться новая технология, попытка сохранить термин «демократия», как-то его приспособить к нуждам. К примеру, Ираклий Церетели на первом съезде Советов, меньшевик, входивший во Временное правительство, говорил об «организованной демократии». Вроде бы речь идет о демократии, но прилагательное рядом с ней показывает, что то же, да не то. Затем возник такой оборот «революционная демократия». Позже был придуман уже при советской власти термин «социалистическая демократия». Функция здесь понятна, каждый раз атрибут возле существительного показывал, что есть некая преемственность с прежними значениями, но все несколько иначе. Любопытно, что за все это время толком объяснить, чем же такое «революционная демократия», «организованная демократия», «социалистическая демократия» отличается от демократии как таковой, никто и не делал, и это вполне логично. Нужно было, с одной стороны, людям объяснить, что все идет так, как мечталось многие годы, с другой стороны – объяснить, что есть некая специфика момента и потому не совсем так, но в скором будущем все образуется. Это очень хороший прием, он и в дальнейшем применялся. Вот сейчас у нас появилась «суверенная демократия» – такой красивый термин, который показывает, что, с одной стороны, вроде бы Россия демократическая держава, а с другой стороны, что демократия у нас не такая, как у всех. Но это не хорошо и не плохо, просто она суверенная.
Владимир Тольц: Вернемся к событиям 90-летней давности. Одним из немедленных и очевидных всем результатов Февраля 17-го было изменение формы государственного устройства и правления. Царская власть была низвергнута. Революционный лозунг «Долой самодержавие!», казалось тогда, был реализован. Сформулированную Временным правительством и Советом задачу установления демократически избранным Учредительным собранием новой, конституционной формы правления, как мы знаем, решить не удалось. В результате после нескольких лет Смуты де-факто установилась отнюдь недемократическая форма правления – диктатура, многие годы функционировавшая как режим личной диктаторской власти. Одно из следствий этого – сохранение в массовом сознании псевдомонархической модели как идеальной (или оптимальной) для России формы правления. Посмотрите, как много граждан Российской Федерации выражают пожелания, чтобы «несравненный Владимир Владимирович» Путин правил ими, вопреки конституции, третий срок, и хоть до скончания века… Так что же произошло с февральским лозунгом «Долой самодержавие»?
Давид Фельдман: Начнем, пожалуй, с главного, то, о чем историки не говорят, считая это само собой разумеющимся, и в то же время то, что не понимается большинством. Самодержавие – это абсолютная власть, это соединение исполнительной и законодательной власти в одних руках. И с этой точки зрения в России ничего не менялось. Временное правительство было исполнительной властью, то есть неким коллегиальным руководством. Я не употребляю термин «коллективное», потому что это манипулятивный термин, использовавшийся в советской истории. Не было законодательной власти и не могло быть. Естественно, ее не было при царе, ее не было при Временном правительстве. Временное правительство потому и временное, что оно было создано для организации Учредительного собрания. В данном случае те, кто сменили монарха, шли по классическому французскому пути. Но именно здесь, в России механизмы власти были сразу же разрушены. Ведь власть - это не лица, которые получили право управлять, это механизмы управления. Механизмы были практически сразу уничтожен. Прежние, потому что они были прежними, а новые толком создать не успели.
Советская власть никогда не была и по определению не могла быть демократической по той единственной причине, что разделения исполнительной и законодательной власти никогда не было. Совет был неким синтезом того и другого, и реальная власть – это партийная. Как только рухнула власть парткомов, советы превратились в механизмы власти удельной. Характерно, что даже после создания Думы Россия не стала демократической страной, потому что верхняя палата, Совет федерации состоял из представителей местной власти. То есть законодательная власть была опять вместе с исполнительной. И анекдотичность русского опыта как раз и состоит в том, что бывший офицер Госбезопасности, ставший президентом, разделил власть исполнительную и законодательную, запретив представителям Совета федерации быть во власти исполнительной. Способствовало ли это демократизации, сказать трудно, потому что и сейчас законодательная власть жестко контролируется. Так что наш опыт – это опыт скорее отрицательный.
Владимир Тольц: Так считает профессор Давид Фельдман, анализирующий трансформацию политических терминов Февральской революции в последующей российской истории.
Мало труб и проводов – можно ли создать энергетический рынок в Европе
Ирина Лагунина: В минувший вторник решилась судьба самой крупной сделки в истории энергетики Европы. Совет директоров ведущей электроэнергетической компании Испании - Endesa – одобрил и решил рекомендовать акционерам принять новое предложение о её продаже, поступившее от крупнейшей энергокомпании Германии – E.On. В случае завершения сделки – на 53 миллиарда долларов - объединенная компания станет крупнейшей на энергетических рынках стран Европы, которые с 1 июля нынешнего года должны быть полностью открыты для свободной конкуренции, в том числе – со стороны компаний из других европейских стран. Однако 17-месячная история покупки испанской Endesa лишь подтверждает, что единственным вариантом для такой конкуренции до сих пор является лишь покупка в другой стране местной энергокомпании. Иначе на этот рынок просто не пустят! Так что же изменится в энергетике Европы с 1-го июля? Об этом – в материале Сергея Сенинского...
Сергей Сенинский: ... Либерализацию энергетических рынков в странах Европы начинали с электроэнергетики. В течение последних 3-4 лет сначала предприятия, а потом и жители получили возможность выбирать себе поставщика электроэнергии и менять его, если что-то не устраивает. Потом очередь дошла до газа, что оказалось значительно труднее. Бизнес уже может выбирать поставщика – если такой выбор вообще существует в той или иной стране, а жителям такая возможность формально как раз и должна быть предоставлена с 1 июля 2007 года. Но что реально это изменит?
Говоря об энергетических рынках стран Европы, эксперты обычно упоминают «региональный монополизм» на них. Из Германии – сотрудник исследовательского института IFO Ханс-Дитер Карл:
Ханс-Дитер Карл: В Германии на рынке энергоносителей доминируют четыре крупных компании – E.On, RWE, Vattenfall и EnBW. Это, скорее, не монополии, а олигополии, поделившие между собой энергетический рынок страны. Их позиции постепенно ослабевают, но в принципе они по-прежнему контролируют этот рынок.
Сергей Сенинский: Другой пример – Испания. Профессор мадридского Универистета Хуана Карлоса Хавьер Хуарес:
Хавьер Хуарес: Подобный монополизм существовал в Испании до недавнего времени. Особенно характерен он был для электроэнергетики. Три крупнейших компании - Endesa, Iberdrola, Union Fenosa, ранее поглотившие более мелких производителей, фактически поделили Испанию на зоны влияния. Например, Iberdrola действовала на северо-западе страны, Union Fenosa - в Стране басков и Арагоне, а самая крупная компания – Endesa - обслуживала Андалусию, Леванте, Каталонию, Балеарские острова. Кроме того, все три компании работали и в Мадриде. Теперь подобное территориальное разделение ликвидировано, и компании могут работать, где угодно. Таким образом, и клиент может выбрать себе поставщиком одну из трех компаний.
Однако цены на электроэнергию в стране по-прежнему регулирует государство. Энергетические компании сами их не устанавливают. Если они хотят повысить тарифы, то обращаются к правительству, и уже оно принимает соответствующее решение. Так что, ни одна компания, сама по себе, не может привлекать клиентов более конкурентоспособными тарифами...
Сергей Сенинский: Ровно год назад, представляя проект новой энергетической стратегии Европейского союза, председатель Европейской комиссии Жозе Мануэл Баррозу так сформулировал её суть:
Жозе Мануэл Баррозу: Европа не может позволить себе иметь 25 разных стратегий в энергетике. И у нас есть все инструменты для выработки единой стратегии - законодательные, финансовые, регулятивные, научные, а также соглашения с другими странами. А если так, то единственное, что нам необходимо для реализации общей энергетической стратегии, это – политическая воля...
Сергей Сенинский: Из трех составляющих новой энергетической стратегии Европы – экологии, конкуренции и безопасности - особое значение Еврокомиссия придает второму компоненту – становлению конкуренции на европейском энергетическом рынке. Руководитель департамента энергетики Европейской Комиссии Андрис Пиебалгс:
Андрис Пиебалгс: Европейская Комиссия полна решимости – еще до окончания срока своих полномочий – принять все необходимые меры, гарантирующие становление в Европе по-настоящему конкурентного рынка электроэнергии и природного газа. Цель наших усилий – создать ситуацию, при которой конечный потребитель, скажем, в Португалии, мог бы свободно покупать электроэнергию в Финляндии. И это – достижимо!..
Сергей Сенинский: Реально – при наличии не только той самой «политической воли» правительств стран Европы открыть внутренние рынки для конкуренции из-за рубежа, но и технических для этого возможностей. С формальной отменой последних ограничений с 1 июля таковых больше не станет, говорит руководитель отдела энергетики Рейнско-Вестфальского Института экономики, в городе Эссен, Германия, Мануэль Фрондель:
Мануэль Фрондель: Что касается открытой конкуренции на рынке энергоносителей, я не думаю, что к 1 июля нынешнего года ситуация в Европе, а особенно в Германии, существенно изменится. Проблема еще и в том, что при всех решениях Еврокомиссии об открытии этих рынков, в Европе слишком малы еще для этого мощности трубопроводов или высоковольтных линий, которые технически приспособлены для передачи энергии или энергоносителей из одной страны в другую. На сегодня в этом отношении конкурентоспособны разве что Electricite de France и немецкая E.On. И до тех пор, пока не будут вложены огромные деньги в создание таких энергосетей, пересекающих границы стран, о полной либерализации рынка энергоносителей в Европе не может быть и речи. Сама идея - хороша, спору нет, но пройдет еще немало лет, пока эти планы фактически, а не на бумаге, будут реализованы...
Сергей Сенинский: Другая составляющая процесса либерализации европейских энергетических рынков – политическая воля самих правительств, которая в значительной степени зависит от влияния в той или иной стране ведущих энергетических компаний. Одно из недавних предложений Европейской комиссии – разделить эти компании по производственному признаку, и главное – выделить из их состава передающие мощности. Из Мадрида – Хавьер Хуарес:
Хавьер Хуарес: Все три энергетических компании Испании одновременно занимаются и производством, и передачей, и продажей электроэнергии. И так как планы Европейской комиссии могут нанести им непоправимый ущерб, они для них по определению неприемлемы.
Правда, все магистральные высоковольтные линии в стране принадлежат государственной компании Red Eléctrica Española («Испанская электросеть»), и частные энергокомпании оплачивают аренду этих линий. Но, повторяю, речь идет только о магистральных ЛЭП. В городах и поселках местные электросети принадлежат отдельным компаниям.
Сергей Сенинский: Сегодня, по данным Европейской комиссии, не более 10% всей производимой в странах ЕС электроэнергии и не более 5% всего продаваемого на европейском рынке газа, следуя от конечного продавца к конечному потребителю, пересекает хотя бы одну государственную границу. Чтобы стимулировать конкуренцию в интересах конечных потребителей, Еврокомиссия предлагает странам ЕС либо вообще разделить на части крупнейшие энергетические компании, либо, как минимум, отдать передающие мощности (трубопроводы или линии электропередачи) под управление некой другой, специально создаваемой для этого компании. Ханс-Дитер Карл, институт IFO, Мюнхен:
Ханс-Дитер Карл: На мой взгляд, разделение нынешних энергетических компаний на части вполне целесообразно. Ведь речь идет не столько о поставках энергии и энергоносителей из других стран, сколько о ликвидации фактической дискриминации на внутренних рынках стран ЕС более мелких поставщиков. Например, монополия на энергоснабжение в Германии формально была отменена еще 1999-ом году. Но для потенциальных конкурентов крупных компаний аренда их трубопроводов или линий электропередачи по-прежнему является большой проблемой. Антимонопольное ведомство Германии пытается заставить крупные компании снизить арендную плату до приемлемых уровней.
Второй вариант – отдать передающие мощности в энергетике в управление специально созданным компаниям - в Германии, ввиду сильной расчлененности сетей, по-моему, трудно реализовать. Поэтому, что касается ближайшего будущего, мне представляется более реальным первый вариант.
Сергей Сенинский: Мануэль Фрондель, руководитель отдела энергетики Рейнско-Вестфальского Института экономики, в городе Эссен, считает иначе:
Мануэль Фрондель: Оба варианта - весьма сложные, но второй вариант, по-моему, относительно проще. Первый - трудно осуществить не только из-за лоббирования или юридических проблем, но и необходимости многомиллиардных затрат на такое разделение.
А вот вторая возможность - особенно, если государство выкупило бы передающие мощности – представляется более благоприятной. Ведь для частных инвесторов расходы на содержание и управление трубопроводами или линиями электропередачи могут оказаться неподъемными. Потребовалось бы создать большую и весьма согласованную группу инвесторов и различных фондов, которые смогли бы осуществить такую сложную задачу.
Сергей Сенинский: Предлагая, как вариант, передачу трубопроводов или ЛЭП под управление неких специально создаваемых для этого компаний, Европейская комиссия не исключает, что эти компании могут быть и государственными. Эксперты комиссии ссылаются при этом на опыт не входящей в Евросоюз Норвегии, хотя там и сами энергетические компании контролируются государством, в отличие от большинства других стран Европы. При этом – теоретически - не исключается и вариант выкупа государством у крупнейших энергетических компаний принадлежащих им ныне и трубопроводов, и высоковольтных линий. Ханс-Дитер Карл, институт IFO, Мюнхен:
Ханс-Дитер Карл: В принципе это возможно. И опыт некоторых стран это доказывает. Однако это – весьма дорогостоящее решение проблемы. Ведь государству придется в таком случае не только взять на себя управление сетями, но и сразу инвестировать огромные суммы в их развитие.
Вообще для Европы типичнее, когда государство не вмешивается в дела компаний. Поэтому, если иметь в виду управление передающими сетями в энергетике или трубопроводами, государство, скорее, может способствовать созданию некой организации, но на правах частной компании, получающей от этого какую-то прибыль. В крайнем случае, государство может осуществлять некий надзор за энергосетями и давать какие-то рекомендации, но - не полный контроль. Но даже в этом особой необходимости нет...
Сергей Сенинский: Сегодня единственным, по сути, путем для выхода энергокомпании из одной европейской страны на энергорынок другой страны ЕС является разве что покупка местной энергокомпании: иначе – просто не пустят! (Исключение составляют Великобритания и Швеция, где внутренние энергорынки уже либерализованы). И все сделки такого рода идут с большим трудом. История с покупкой испанской компании Endesa немецкой компанией E.On лишний раз это доказывает. С момента первого предложения из Германии о покупке прошло полтора года...
Но есть ли у самой Европейской комиссии некие реальные рычаги «централизованного» воздействия в этом направлении? Из Мадрида – Хавьер Хуарес, профессор Университета Хуана Карлоса:
Хуана Карлоса: Я думаю, это - весьма спорный вопрос, и у Еврокомиссии нет действенных рычагов либерализации энергетики в отдельных странах ЕС. Не будем забывать: речь идет о важнейшей стратегической отрасли. И многие страны, например, Франция, весьма болезненно реагируют на предложения расстаться с суверенитетом в этой отрасли, что уже вскоре может привести и к доминированию в ней зарубежных компаний. Жаркие споры по этому вопросу продолжаются, и правительства многих стран пока непреклонны.
Нельзя, однако, утверждать, что проблема вообще не имеет решения, хотя это и очень непросто. Вспомним хотя бы нынешнюю историю, как немецкая компания E.Оn в течение полутора лет пыталась купить испанскую Endesa. Речь шла всего-навсего о покупке уже существующей испанской компании. Ведь если какая-то зарубежная компания просто захотела прийти на испанский рынок, ее никто бы сюда не пустил. Так, что, на мой взгляд, в ближайшем будущем решить на уровне Еврокомиссии проблемы либерализации энергетического рынка Европы просто невозможно...
Сергей Сенинский: Если так, то португалец еще нескоро сможет выбрать себе поставщика электроэнергии в Финляндии, о чем говорил руководитель департамента энергетики Европейской комиссии...
Почему в Казахстане возрождаются процессы о защите чести и достоинства президента.
Ирина Лагунина: 24 июня прошлого года Комитет национальной безопасности Казахстана возбудил уголовное дело против журналиста газеты «Азат» Казиса ТОГУЗБАЕВА за его публикацию на www.kub.kz статьи «Мафиозный режим покрывает убийц Алтынбека Сарсенбаева». В этой статье КНБ усмотрел признаки преступления, предусмотренные частью 2 статьи 318 Уголовного Кодекса РК «Посягательство на честь и достоинство Президента РК». На следующий день, 25 июня, Тогузбаев на том же сайте опубликовал еще одну статью «Гражданина Нурсултана Назарбаева – к судебному допросу!». После этого КНБ 8 августа 2006 года возбудило против журналиста еще одно уголовное дело. Журналист осужден на два года лишения свободы условно с двухгодичным испытательным сроком. Об этом процессе и его последствиях – мой коллега Олег Панфилов.
Олег Панфилов: По телефону из Алма-Аты Евгений Жовтис, директор Международного Казахстанского бюро по правам человека и соблюдению законности, и по телефону из Парижа – Рашид Нугуманов, владелец сайта www.kub.kz. Евгений, ваша оценка этому судебному процессу?
Евгений Жовтис: Прежде всего нужно отметить, что наши правоохранительные органы, и прежде всего органы безопасности, органы прокуратуры стали использовать достаточно интересные технологии. То есть помимо того, что они возбуждают уголовное дело, они еще и проводят экспертизы текстов до информирования об этом самого подозреваемого или обвиняемого и таким образом лишая его возможности поставить экспертам свои вопросы или каким-то образом попытаться прояснить, что должна сделать экспертиза по отношению к тексту. В результате получается очень своеобразные, явно заказные экспертизы, в которых выпущены ненужные вопросы, поставлены нужные вопросы и весь текст приобретает своеобразный характер. И поэтому исходно сразу же понятно, что Комитет национальной безопасности свое обвинение опирает на таким образом сделанные три экспертизы, не ставя, как я уже сказал, в известность об этом подозреваемого, в данном случае Тогузбаева. И весь процесс крутился вокруг этих экспертиз, которые были с точки зрения русского языка и с точки зрения трактовки тех или иных слов, тех или иных словосочетаний, были абсолютно натянутыми, что и подтвердила специалист Фонда защиты свободы слова в своем заключении, сделанном против этих экспертиз.
И второе, что можно сказать, что подобные процессы одно время не велись. Потому что несколько лет назад министр внутренних дел заявил, что президент запрещает возбуждать уголовные дела по фактам посягательства на его честь и достоинство, не надо. И какое-то время таких дел не было. А потом они опять пошли, в прошлом году их было как минимум два.
Олег Панфилов: Спасибо, Евгений. Рашид, кстати, по поводу того, что давно не возбуждалось подобных дел в отношении авторов. Ваш сайт работает, хотя имеет доменное имя с привязкой к Казахстану, вы, тем не менее, живете во Франции. Насколько вы ощущаете информационный вакуум, прежде всего для жителей Казахстана, когда граждане Казахстана пишут для вашего сайта, потом начинаются их преследования. И вообще, почему это происходит сейчас с интернет-сайтами и практически ничего не происходит с газетами?
Рашид Нугуманов: Я прежде всего скажу пару слов о том, что такое сайт kub.kz. Куб - это есть блок. Был организован в 2001 году для того, чтобы люди и пользователи могли читать и сами посылать информацию, которая их интересует. У нас нет редакции, у нас главного редактора, у нас нет журналистов, у нас нет платных статей и так далее - это просто свободная услуга для самопубликации. Поэтому все, кто публикуется, достаточно зарегистрироваться на сайте и опубликовать свою статью. Что касается вашего конкретного вопроса, действительно, востребованность таких услуг, где журналисты не могут опубликоваться в обычных газетах и вынуждены обращаться с помощью интернета, востребованность в таких услугах есть. Тем более в условиях, когда альтернативные точки зрения не приветствуются. Мы знаем, что на протяжении последних лет много независимых газет было закрыто в Казахстане, другие газеты постоянно испытывают давление и печатной площади просто не хватает для того, чтобы выразить весь спектр мнений.
Олег Панфилов: Спасибо, Рашид. Мой вопрос касается атмосферы, в которой работают журналисты в Казахстане и, в частности, атмосфера, связанная с отложенным пока решением предоставлять ли Казахстану право председательствовать в ОБСЕ. Понятно, что суд над Тогузбаевым ставит под сомнение желание Казахстана, как члена ОБСЕ, соблюдать те условия или те правила, которые должен соблюдать член ОБСЕ. Вы некоторое время назад были в Казахстане и сказали, что вы за то, чтобы Казахстан председательствовал в ОБСЕ. Каким образом Казахстан может быть председателем этой международной организации в то время, когда в стране происходят судебные процессы, преследования журналистов за их взгляды?
Рашид Нугуманов: Ситуация со свободой слова – одно из наиболее уязвимых мест в нынешней политической и общественной ситуации в Казахстане, на что ОБСЕ неоднократно указывал. И это не только судебные процессы против того или иного журналиста, но и поправки в закон о СМИ, которые были введены. Они вызвали большую бурю протестов и в профессиональном мире журналистов, и в ОБСЕ. Что касается председательства Казахстана в ОБСЕ, я считаю это полезной инициативой именно потому, что стандарты ОБСЕ недвусмысленно призывают и инициируют, если Казахстан хочет председательствовать, определенные реформы в стране, в том числе в области свободы слова. Разумеется, с такими преследованиями и с таким законом о СМИ председательствование становится проблематичным.
Олег Панфилов: Спасибо, Рашид. Этот же вопрос я задаю Евгению Жовтису: насколько вы считаете эту ситуацию приемлемой не только как потенциального председателя ОБСЕ, но насколько эта ситуация приемлема в отношении статьи, до сих имеющейся в Уголовном кодексе Казахстана - преследование за нарушение чести и достоинства президента страны?
Евгений Жовтис: К сожалению, общая атмосфера не самая приятная для журналистики. Журналисты находятся в очень жестких рамках самоцензуры, то есть несмотря на то, что цензура отменена, существует явная самоцензура. Это касается особенно телевидения и радио, где с большим трудом вы увидите критические материалы или выступления представителей оппозиции или оппонентов власти. И кроме того существует самоцензура по целому ряду тем, в том числе и связанных с деятельностью высшего руководства. Я бы хотел сказать, что Уголовный кодекс содержит не только статью, касающуюся посягательства на честь и достоинство президента, он еще содержит статью, касающуюся посягательства на честь и достоинство депутата, и он еще содержит статью более общего плана - о клевете. То есть все это криминализованные правонарушения, за которые предусматривается уголовная ответственность.
Если смотреть на эту ситуацию, в том числе и на процесс над Тогузбаевым в контексте заявки Казахстана на председательство в ОБСЕ, то, к сожалению, в течение и прошлого года, и начавшегося этого Казахстан, выразивший такое желание, целым рядом шагом и практического плана, то есть определенными уголовными процессами, и законодательно, включая поправки к закону о средствах массовой информации, и сейчас рассматривается вопрос об ужесточении ответственности за клевету. Все эти шаги, конечно, никак не добавляют очков Казахстану с точки зрения соответствия стандартам ОБСЕ и ставят под сомнение это самое председательствование. И начавшийся год с процессом над Тогузбаевым и еще ряда процессов, которые сейчас идут, все это создает ощущение такое, что Казахстан, сделав заявку, дальше руководство Казахстана не очень хочет двигаться по пути соответствия тем самым стандартам, которым должен соответствовать и член ОБСЕ, и особенно его председатель.
Олег Панфилов: Процесс над журналистом Тогузбаевым, кстати, полковником в отставке, показывает, что журналистка в Казахстане становится все более оппозиционной. Это, по всей видимости, связано с некоей политической атмосферой в стране. Насколько есть возможность воссоздания нормальной журналистики, независимой журналистики или власти будут делать все для того, чтобы журналистика уходила именно в политическую сторону, становилась все более политизированной?
Евгений Жовтис: К сожалению, это процесс, который начался не вчера, он идет на протяжении последних нескольких лет. Нормальной независимой журналистики в стране нет и ее очень трудно ожидать. Она либо находится вне поля освещения общественно-политических проблем совсем, уходит в развлекаловку, в желтую прессу и так далее. Либо она очень четко полюсная: с одной стороны, кто отражает точку зрения властей и имеет больше даже не информационный, а пропагандистский характер, то есть такая журналистка в стиле пропаганды. Об этом можно говорить и на примере прессы проправительственной, и на примере государственного телевидения или телевидения, близкого к властным структурам. И явно оппозиционная – это несколько газет, которые явно или косвенно близки к оппозиционным политическим партиям и, соответственно, отражают прямо или косвенно их позицию. И вот эта атмосфера политического противостояния, политической конфронтации, и журналисты не в состоянии удержаться в середине, в объективной журналистике, в независимой от политических пристрастий - эта атмосфера пока не улучшается. И не думаю, что в ближайшее время она улучшится, если в стране не произойдет каких-то серьезных политических изменений в сторону выбора демократического пути развития, создания демократических механизмов и институтов.
Познакомьтесь с писательницей Юдорой Уэлти
Ирина Лагунина: Юдора Уэлти считается тончайшим прозаиком Америки 20-го века. Её рассказы начали публиковаться в 1940-х и сразу знаменовали появление нового и подлинно своеобразного голоса в литературе. Наш корреспондент в Нью-Йорке Марина Ефимова продолжает цикл о величайших американских писательницах Америки прошлого века.
Марина Ефимова: Юдора Уэлти - классик американской литературы 20-го века, который она прожила от начала до конца – с 1909-го года до 2001-го. Для классика ее багаж не так уже велик. Три сборника рассказов, четыре романа (самые известные – «Проигрывая битву» и «Дочь оптимиста»), один сборник повестей, одна Пулитцеровская премия и один Орден Почетного Легиона. Уэлти пришлось соперничать с другими замечательными писательницами – Дороти Паркер, Карсон Маккаллерс, Кэтрин Энн Портер и Фланнери О‘Коннор. Но именно она стала идолом молодой литературной Америки своего времени, ее культурным символом. И вот, коротко, ее история.
Детство. Юг, городок Джексон, штат Миссисипи. Испанский мох, ароматное Китай-дерево, белый дом, выстроенный страховым агентом британских кровей Кристианом Уэбом для своей молодой семьи. Мать Юдоры - Чистина Уэлти - одержима чтением. Подростком она, вырвавшись из рук взрослых, вбежала в горящий дом, чтобы вытащить оттуда собрание сочинений Диккенса. Детям она, с младенчества, вслух читала толстенные книги. Юдора писала о детстве:
Диктор: «Было страшным разочарованием узнать, что книги написаны людьми, что они не явление природы, существующее само по себе, как трава».
Марина Ефимова: Юность. Как многие, Юдора Уэлти училась одному, а заниматься стала другим. Окончив школу бизнеса в Колумбийском университете, взяла в руки фотоаппарат и стала фотокорреспондентом «Нью-Йорк Таймс». У нее были даже две персональных выставки. Но фотография была лишь вылазкой разведчика. Юдора писала в одном из писем:
Диктор: «Поняла две вещи. Во-первых, что в жизни часто мелькают свидетельства запредельного, загадочного, скрытого смысла, и вовремя нажатый спуск фотоаппарата может их запечатлеть. А во-вторых, что я хочу удержать эту мимолетную жизнь не в снимках, а в словах».
Марина Ефимова: Писательство. 1936-й год. Первый рассказ, «Смерть коммивояжера», вызвал немедленный и восхищенный отзыв критиков. Он был написан автором с отзывчивым сердцем, с безжалостным глазом фотографа и ухом лингвиста. Зимой, в глуши, у коммивояжера Боумана портится машина, и он попадает на одинокую, нищую ферму.
Диктор:
« - Санни, - сказала женщина мужу, - надо взять в долг огонька.
Пойду, возьму у Редмондов, - сказал Санни.
Что? - Не поверил своим ушам Боуман.
Огонь, лучину, - терпеливо объяснила женщина. А то холодно и темно.
Так у меня есть спички!
Мы в них не нуждаемся, - сказала она гордо, - Санни добудет свой огонь!
Иду к Редмондам, - сказал Санни с сознанием важности дела, и ушел».
Марина Ефимова: Хотела сказать, что это один из лучших рассказов писательницы Юдоры Уэлти, но в памяти сразу выстраивается целая очередь ее лучших рассказов. «Почему я живу на почте», «Пауэрхаус», «Зеленый занавес», «Окаменелый человек», «Лили Доу и три леди», «Визит с благотворительной целью». «Уже работая над «Смертью коммивояжера», - писала Уэлти, - я испытала шок, дотронувшись в первый раз до предмета по настоящему для меня важного – до феномена человеческих отношений». Рассказ «Зеленый занавес» демонстрирует предельный накал таких отношений.
Диктор: «После несчастного случая с мужем, миссис Ларкин не видели нигде, кроме ее сада. Она никого к себе не пускала, кроме цветного парнишки Джейми, который изредка помогал ей с посадками. В тот день с утра собирался дождь, но все не мог собраться. Миссис Ларкин оторвалась от работы и посмотрела на Джейми, который, насвистывая, сажал рассаду. Его увлеченность своими мыслями, его беспечная улыбка вдруг вызвали в ней ярость. Воспоминание схватило ее, как удушье. Она ясно увидела крыльцо своего дома, дерево и синий автомобиль, в котором муж выезжал на дорожку. Не было никакого предупреждения, ни знака перед тем, как гигантское, ароматное Китайское дерево упало. Медленно, как туча. Стоя у окна, миссис Ларкин тихо сказала: «С тобой ничего не может случиться». Она увидела, как дерево расплющило маленький автомобиль, но стояла неподвижно, ожидая, что магические слова любви спасут мужа. Воспоминание ушло, оставив ее в состоянии темной ярости. Миссис Ларкин взглянула на Джейми, и подняла с земли вилы. Что, нет никакой компенсации, протеста, наказания?! Она сжала вилы и подошла сзади к Джейми. И в это время хлынул дождь. Его шорох был, как знак конца ожидания».
Марина Ефимова: Человеческие отношения были для Юдоры Уэлти самым важным предметом не только в литературе, но и в жизни. У Юдоры Уэлти был истинный дар дружбы. Рассказывает биограф и друг Уэлти профессор Сюзенн Маррс.
Сюзенн Маррс: Она страшно интересовалась людьми, всеми, приветствовала любые отношения. Она наблюдала не себя, а других, в отличие от подавляющего большинства современных писателей. Оттого и такой разброс, такое поразительное разнообразие в сюжетах и персонажах ее произведений. Читатели испытали шок, когда после тонких, психологических рассказов первого сборника «Зеленый занавес» она написала готическую повесть «Жених разбойник» в духе братьев Гримм. Там нет реальных человеческих отношений, но много жутких и красочных легенд знаменитого Южного Пути, которым первые поселенцы шли на запад. Теперь это повесть-классика, американа, почти фольклор. У Юдоры гениальное ухо на все языковые тонкости и, вообще, на устный рассказ. Она обожала слушать всякие истории. Когда я возвращалась из любой поездки, она немедленно зазывала меня к себе и говорила хищно: «Рассказывайте!».
Марина Ефимова: Следующей вещью Уэлти, после сказки «Жених разбойник», была повесть «Нерешительное сердце» – пародия на детектив. Вернее, восхитительная портретная галерея под видом детектива. Герой повести, дядя Дэниел Пондер – эксцентрик. И злые семейные старцы запихивают его в психушку. Но, однажды, самый безжалостный старец навещает дядю Дэниела. К концу визита, в зал, где больные принимают визитеров, входит новая незнакомая медсестра и спрашивает: «Кто здесь старый мистер Пондер?». И дядя Дэниел невинно указывает на гостя. Санитары подхватывают старца, и, не обращая внимания на его протесты, уводят в палату, а дядя Дэниел выходит на свободу и женится. Но, все же, главный жанр Юдоры Уэлти, самый близкий к реальной жизни – трагикомедия. Лучший пример - рассказ «Пауэрхаус». Рассказ назван по имени персонажа, полувымышленного, легендарного джазового пианиста, который во время концерта получает телеграмму о самоубийстве жены.
Диктор: Пауэрхаус начал пробивку по клавишам, все выше, выше, уронил руку и свесился через край роля, как с обрыва. Из зала стали просить исполнить блюз «Кто-то любит меня». Пауэрхаус прохрипел: «Кто-то любит меня, не знаю, кто, но, может быть….». Он включил все пальцы правой руки в одну долгую, долгую трель. «Может быть….» Он отнял пальцы от клавиш и посмотрел в зал. Безличная, но яростная гримаса исказила его мокрое лицо. «Может быть, это ты…».
Марина Ефимова: Юдора Уэлти написала этот рассказ в один присест, придя с концерта джазового пианиста Фэтса Уоллера. Блюз стал музыкой ее сердца.
Любовь. Точнее – две любви. Первая - в юности. Долгая и мучительная с красавцем литератором Джоном Робинсоном, который никак не мог решить, любит ли он женщин или мужчин и решил, в конце концов, в пользу мужчин. Вторая любовь. Год 1954-й. Нью-Йорк. Маленький, но знаменитый отель «Алгонквин», в котором, со времен Дороти Паркер и ее Круглого стола, останавливаются все писатели. Юдоре Уэлти 45 лет.
Сюзенн Маррс: Это история великой любви между Юдорой Уэлти и Кеном Миларом. Он бы автором прекрасных детективов, писал под именем Роз Макдоналд. Милар случайно узнал, что Уэлти остановилась в том же отеле, и ждал несколько часов в вестибюле, прока она не появилась. Он узнал ее по портретам в книгах, представился, они сели в кресло и проговорили остаток дня. Они были созданы друг для друга. Они одинаково видели мир, у них был близкий литературный вкус, похожее чувство юмора и они оба были очень мягкими, нежными людьми. Но Милар был женат, и у него было двое детей. После первой встречи они виделись всего несколько раз. Она трижды приезжала нему в Санта-Барбару, он один раз приезжал к ней в Джексон, в 73-м году, через 20 лет после первой встречи. За все эти годы они провели вместе не больше шести недель. Но письма! Из-за писем жена Милара, Мэгги, жестоко ревновала его к Юдоре, к женщине, с которой он практически не виделся. И это даже не были в строгом смысле любовные письма. Но это были письма полные любви. Их переписка продолжалась до самой его смерти.
Марина Ефимова: «Храню вашу открытку, - писал он, - как сокровище, как дорогую память о Нью-Йорке и о вас». Или, в другом письме: «Я чувствую такое неожиданное горе, оттого что не могу продолжать наши отношения, оттого, что вынужден упустить совой шанс жизни». Последнее письмо написано собственно не им, а их общим другом. Вот оно в отрывках.
Диктор: Мы встретили Кена и Мэгги в клубе. Она была не просто раздражена, но в ярости из-за того, что Кен не смог починить электричество в доме. Она бранила его при всем народе, а потом попросила нас увести его куда-нибудь на ланч. За столом он был неожиданно тих. Ни прежнего остроумия, ни рассказов. Его лицо осветилось только раз, когда заговорили о тебе. Он показал мне свои руки, они дрожали. И он сказал, что не может больше писать писем. Он прошептал: «Ты скажи Юдоре, что я все так же ее люблю». Потом явилась Мэгги и отошла к бару. Я слышал, как она говорила бармену, что мы - глупые друзья Кена, и она ждет не дождется, когда мы уйдем. Я думаю, их дом сейчас хуже психушки. Хоть бы найти какой-нибудь способ увезти его от нее. Но он, конечно, не захочет об этом слышать».
Марина Ефимова: Когда Кен Милар умер, погрузившись предварительно в густой туман болезни Альцгеймера, к Юдоре приехал старый друг Джон Робинсон, погостить, разделить горе. Он рассказал, что много лет назад они с Кеном поспорили о том, кто больше любит Юдору. «Ты любишь ее, как друга, - сказал Кен, - а я - как женщину».
Приоритеты. Год 1954-й. Опубликовав повесть «Нерешительное сердце» и получив Медаль Хауэлла от Академии искусств, Юдора Уэлти бросила писать. К этому времени ее рассказы и повести оценили все живые классики - Уильям Фолкнер, английский романист Фостер, Роберт Пен Уоррен, Элизабет Боуэн, Кэтрин Энн Портер. Все они не просто ценили ее вещи, но и дружили с ней лично. Бросив писать, она как бы выходила из гильдии, из их круга, из сферы их интересов. Но это не остановило Юдору Уэлти.
Сюзенн Маррс: Ее брат заболел тяжелой формой ревматического артрита, а мать начала слепнуть и пережила несколько инсультов. И Юдора взяла на себя то, что считала своей главной ответственностью – заботу о семье. Она ушла из литературы на 15 лет. Она повела себя так, как повела бы себя нормальная, хорошая женщина. Уехала домой и там присматривала за племянниками и ухаживала за матерью.
Марина Ефимова: Слава. 1966 год. Юдора Уэлти с разницей в неделю хоронит двоих самых близких ей людей – мать и младшего брата. И тут же, как будто выбили пробку из бутылки, где сидел джинн. Запертый талант вырвался наружу, и Уэлти пишет свой лучший роман, тонкую трагедию не без иронии названную «Дочь оптимиста». И сразу за ним - роман, вобравший в себя весь комический опыт долгой жизни «Проигрывая битву». На автора просыпались, как из Рога Изобилия, медали, почетные звания в Гарварде и в Кембридже, Пулитцер и Орден Почетного Легиона. Но, читаем в статье тогда молодого писателя и протеже Уэлти Джея Толсона.
Диктор: «Она была мастером, который спокойно и твердо отказывался играть роль мастера. Она взирала на собственное величие с тем же интересом и безразличием как на пыль, покрывавшую мебель ее гостиной, как на одно из многих любопытных жизненных явлений. Ее по-прежнему другие интересовали больше, чем она сама. Поначалу, жутко было садиться перед ней в заваленное книгами кресло и чувствовать взгляд ее огромных, лукавых глаз на своей недостойной персоне. Но через минуту она уже обезоруживала вас взрывом веселого энтузиазма по любому поводу.
Марина Ефимова: Профессор Маррс, в 60-е годы еще многие классики современной американской литературы были живы. Почему именно Юдора Уэлти стала кумиром литературной молодежи и, вообще, культурным символом своего времени?
Сюзенн Маррс: Вероятно, мы тогда нуждались в таком символе. Мы нуждались в человеке, который является одним из самых больших литературных талантов своего времени, но, при этом, ведет такую же ординарную жизнь, как мы все. Не убивает себя наркотиками, не распутничает, любит родителей, как простой смертный, не меняет друзей. В Америке вы найдете немного знаменитостей, которые попадут в эту категорию. Юдора умудрилась стать большим писателем и остаться Леди с юга. Может быть, поэтому, в последние годы жизни она была окружена таким поклонением.
