Марина Тимашева: У нас в гостях народная артистка России Наталья Тенякова.

Вопросы ей задают журналисты – собственный корреспондент газеты «Голос Украины» Виктор Тимошенко и редактор отдела театра газеты «Культура» Наталья Каминская.

В начале, по традиции, краткая биография нашей гостьи. Наталья Максимовна Тенякова, я не скажу, в каком году она родилась, но это было 3 июля в Ленинграде. И окончила она Ленинградский государственный институт театра, музыки и кинематографии в 1965 году. Дебютировала в ленинградском Театре имени Ленинского комсомола в роли Полли Пичем «Трехгрошовая опера») и затем – роль Оль-Оль («Дни нашей жизни»). С 1967 года работала в Большом драматическом театре под руководством Георгия Товстоногова. Среди главных ее ролей: Аглая («Идиот»), Клея («Лиса и виноград»), Лизелотта («Два театра»), Арманда («Мольер»), Мария Антоновна («Ревизор»), Вера («Три мешка сорной пшеницы»), Юлия («Дачники»), Александра («Фантазии Фарятьева»)… Можно перечислять долго. С 1979 ггода Наталья Максимовна работала в Театре имени Моссовета в Москве. Главные роли в спектаклях: Грушенька в «Братьях Карамазовых», Софья Андреевна Толстая в «Если буду жив», «Тема с вариациями», «Гедда Габлер», «Правда - хорошо, а счастье лучше», «Печка на колесе», «Вдовий пароход», «Орнифль». С 1988 года – артистка Московского художественного театра: Раневская («Вишневый сад»), Мадлена Бежар («Кабала святош»), Ракель («После репетиции»), Фекла Ивановна («Женитьба»), Гурмыжская («Лес»), спектакли «Рождественские грезы», «Красивая жизнь», «Новый американец», «Нули» Павла Когоута. В театре «Школа современной пьесы» играет в спектаклях «Провокация» Игоря Вацетиса, до недавнего времени там же шел спектакль «Стулья» Эжена Ионеско. Наталья Максимовна снималась в фильмах: «Зеленая карета», «Старшая сестра», «Наши знакомые», «Любовь и голуби», «Дядюшкин сон». И более 50 ролей она сыграла в телевизионных фильмах, причем одну из них и, возможно, даже первую она сыграла в пьесе «Фиеста» в режиссуре Сергея Юрьевича Юрского. Тут мы сразу скажем, что Наталья Максимовна Тенякова замужем, ее муж – Сергей Юрьевич Юрский. У нее есть дочь, Даша Юрская, и она тоже актриса Московского художественного театра имени Чехова. Наталья Максимовна Тенякова – лауреат премии «Золотая маска» и лауреат премии Фонда Станиславского.

Я должна переспросить, все ли я сказала правильно? Есть ли что-то важное, что я пропустила или, может быть, сделала какую-то ошибку?

Наталья Тенякова: Нет-нет, все замечательно.

Марина Тимашева: Я тогда позволю себе сразу начать с такого вопроса, вполне, наверное, праздно-любопытствующего. Почему вы вообще решили пойти поступать в ЛГИТМИК? Что вас, собственно говоря, заставило, когда вы были молоденькая совсем девочка, пойти в театр? Это были какие-то спектакли, которые вы видели, или что-то другое?

Наталья Тенякова: Я ходила в театр, меня родители водили. Но мне даже кому-то было признаться стыдно, что я хочу быть артисткой. Не потому, что я считала эту профессию стыдной, а потому что я представить себе не могла, что я могу ею стать. Даже себе я в этом не признавалась. Но, видимо, это было заложено что ли, не знаю, чем и кем, не знаю. Но в каком-то классе, уже в старших, у нас появилась замечательная учительница литературы, которую, правда, быстро «съели», потому что школа была такая, еще сталинская, а она была человек свободный. И она с нами поставила очень трудную пьесу, кстати, «Плоды просвещения» с помощью актера из Театра комедии, где я играла Таню, горничную. И после этого спектакля, который мы играли в школе (а в школе у нас была роскошная сцена, прекрасный зал), она подошла ко мне и сказала: «А что ты вообще собираешься делать?» Я, потупясь, сказала: «Ну, наверное, в училки пойду. Папа так хочет». У меня было неплохо с литературой и русским. «А ты никогда не думала о сцене?» Видимо, я густо покраснела, и она сказала: «Почему бы тебе не попробовать? Попробуй». И я тайно совершенно, выучив, как положено, басню, стих и прозу, пошла и… на свое счастье, потому что меня, наверное, никто бы не взял, кроме гениального Зона Бориса Вольфовича, он меня взял, хотя я была совершеннейший кусок полена просто. Что он там разглядел, не знаю, но, видимо, разглядел. Он вообще разглядывал замечательно, судя по его ученикам, по тем, кто стал актерами, а особенно актрисами. И я поступила сразу. До сих пор судьбе благодарна, что это был Зон и что это был ЛГИТМИК, и что я поступила сразу. Вот так это случилось.

Марина Тимашева: Я прочитала в «Петербургском театральном журнале», в одном из прежних ваших интервью, что кто-то из педагогов ЛГИТМИКа, кто преподавал историю зарубежного театра…

Наталья Тенякова: Замечательная Левбарг.

Марина Тимашева: Левбарг, да, что она очень на вас сердилась, и Зону на вас жаловалась, потому что как-то вы себя вели не так, как ей хотелось, и при этом вы почему-то, с ее слов, зажигали все время спички.

Наталья Тенякова: Не помню! Клянусь, не помню. Может быть, это был какой-то розыгрыш, мы там просто хулиганили на задних партах, как в школе, может быть.

Марина Тимашева: Я совсем недавно разговаривал с Генриеттой Наумовной Яновской, художественным руководителем Московского театра юного зрителя, и у нее в спектакле «Трамвая «Желание», очень хорошем, Ольга Понизова играет Бланш Дюбуа, и героиня все время жжет спички.

Наталья Тенякова: Ах ты, Господи!

Марина Тимашева: Она все время одну сжигает, вторую сжигает, третью сжигает. В этом есть, конечно, художественный образ и смысл, но вдруг так странно сошлось, что я подумала…

Наталья Тенякова: А что, мы вместе учились. Мы учились параллельно, может быть, Гета это и помнит, да. Не знаю, может быть, тогда был какой-то момент безумия.

Марина Тимашева: Когда я это прочитала, я и подумала, что, может быть, Генриетта Наумовна помнит, как вы это делаете, и роль Бланш Дюбуа могла бы быть вашей ролью безусловно, это ясно, и что она каким-то подсознательным, бессознательным способом перенесла в спектакль что-то из той прежней жизни.

Наталья Тенякова: Может быть, да.

Наталья Каминская: Поперек развития разговора, но этот вопрос я несла с собой, и я его уже задам. Наталья Максимовна, вот сейчас перечисляли ваши роли, и вы, конечно, героиня, и роли-то в основном все героинь. А вот сердце мое чует, что лучшей комедийной актрисы, чем вы, днем с огнем не сыскать. Вы замечательно это умеете делать! И я вас хотела спросить, есть ли сегодня материал и в жизни, и на телевидении, для хорошей комедии? На мой взгляд, его совершенно нет.

Наталья Тенякова: Нет, один Гоголь остался. Вот была «Женитьба», и это было такое пиршество, и наше личное, и зрителей, но ее уже нет. Конечно, я обожаю комические роли. Обожаю! И думаю, что это самое трудное, но и самое прекрасное. Заставить рассмеяться труднее , чем заставить расплакаться. Особенно если это высокий юмор, высокая комедия, а не шутки, анекдоты и так далее. Но их все меньше, да, настоящих комедий, только на классику надежда. Но сейчас, слава богу, я репетирую опять же смешную вещь, хотя она, конечно, трагикомедия. «Дядюшкин сон» я репетирую снова c замечательным Зельдиным. Но мне очень трудно, потому что я это уже играла, и нужно играть совершенно иначе. Я играла тогда, когда мне было рано еще играть, а теперь я играю, когда мне уже поздно немножко это играть, - и нужно играть совершенно иначе. А это очень трудно, когда роль уже сыграна, оказалось очень трудно.

Марина Тимашева: А кто режиссер?

Наталья Тенякова: Режиссер замечательный – Боря Щедрин, с которым мы когда-то делали «Печку на колесе».

Виктор Тимошенко: Наталья Максимовна, меня давно волновал такой вопрос, интересно, в какой мере он вам интересен. Когда-то я разговаривал с одним очень опытным экскурсоводом из картинной галереи, и он сказала: «Бесконечные повторы приводят к тому, что, когда я веду экскурсии, я начинаю думать о том, что я сына не собрала в школу, забыла что-то в магазине купить…» Скажите, пожалуйста, когда происходит такой щелчок, у актрисы, когда она уходит от обыденного, приходит в театр и выходит на сцену? Это какие-то ваши профессиональные навыки, способы или это совершенное, действительно, перевоплощение человека, личности, которое вступает в другую жизнь?

Наталья Тенякова: Да, конечно.

Виктор Тимошенко: А как это происходит?

Наталья Тенякова: Не знаю я, как это происходит, но это происходит. Дело в том, что когда мы много лет играли «Стулья» с Юрским… Мы муж и жена много лет, и мы играли мужа и жену, которые вместе уже лет 100, может быть, а может быть, и больше. И я ловила себя на том, что я забываю, что передо мной Юрский и что он мой муж. Но как только закрывался занавес, мы кланялись и, очень уставшие (это был физически очень трудный спектакль), выходили за кулисы, я тоже начинала думать: так, а чем мне кормить сегодня, что у меня есть в холодильнике, чтобы ужин приготовить… При том, что я только что вместе с ним сидела на сцене и не помнила даже, что это Юрский, что это мой муж. Какое-то выключение, вы знаете. Но это происходит с актерами, а ведь они играют больными, многие играли, да и я сама, со сломанными руками, носами, ногами, со смертью близких. И температура заканчивается, сопли, все… Я не понимаю, что происходит, и пусть этим займутся врачи.

Виктор Тимошенко: А по большому счету, где интереснее эмоционально жить – в реальной жизни или на сцене?

Наталья Тенякова: Нет, если бы нам неинтересно было жить на сцене, мы бы давно уже с этим завязали. Интересно, безумно интересно! И сцена богаче в каких-то проявлениях, столько характеров, и все разные.

Виктор Тимошенко: Но целоваться же лучше в реальной жизни, чем на сцене?

Наталья Тенякова: Это да. Ой, да, особенно если представить себе некоторых партнеров. Нет, лучше в жизни. Целоваться – в жизни.

Марина Тимашева: Наталья Максимовна даже от нас добилась того, что сложнее всего, - мы все захохотали (смеются). Наталья Максимовна, а вот ваш голос – человек, который его слышал один раз, стал его рабом и пленником. Он неповторимый, он совершенно особенный. Я говорю и об интонационном рисунке вашей речи, и о самом голосе. Но иногда, когда я о нем думаю, мне приходит в голову, что по-хорошему педагог по сценической речи (не знаю, кто тогда вел занятия в ЛГИТМИКе), должен был вас не очень любить, потому что голос ваш неправильный. Считалось так или нет? И терпели они вас каким образом?

Наталья Тенякова: Была замечательная, прекрасная княгиня Ксения Куракина, кстати, мама Ильи Авербаха, замечательного режиссера, она у нас преподавала сценическую речь, и когда Зон… они вместе принимали вступительные экзамены, и она ему что-то нашептала на ухо. Потом он мне признался, что она сказала ему: «Не берите ее, она не сможет стать актрисой, у нее связки не те». Они у меня тонкие, они трутся, поэтому такой голос треснутый. Это чисто физиологическая вещь. У меня даже есть справка, мне ее дали в институте еще ларингологи, что мне нельзя выступать в больших помещениях, что у меня может сорваться голос и все, я потеряю профессию. И как назло, меня распределили сразу в Театр Ленинского комсомола, где было тогда около 2 тысяч мест, жуткая акустика (теперь театр переделали, теперь это приличный театр). Это чистая физиология.

Марина Тимашева: Наталья Максимовна, скажите честно, а вы этой справкой пользовались, когда вам не хотелось выходить на сцену?

Наталья Тенякова: Нет. Увы. Но готова была, все время носила ее в сумке.

Наталья Каминская: В таком случае как вы подкрепляли голос? Есть какой-то секрет?

Наталья Тенякова: Так вот Куракина-то мне его и поставила.

Наталья Каминская: Значит, можно и с тонкими связками?..

Наталья Тенякова: Можно. Ну, я же до сих пор работаю, уже больше 40 лет, и ничего.

Наталья Каминская: Но вы что-то делаете специально такое, какое-нибудь питье специальное, какие-то лекарства?

Наталья Тенякова: Нет, ничего. Нужно искать опору в себе просто. Каким-то другим способом, как певцы, наверное, у них опора другая. Хотя играли и с сорванными голосами. Но это у всех бывает, что поделаешь.

Марина Тимашева: Наталья Максимовна, а вот по поводу интонации мне еще интересно. Какое-то время, когда я только начала ходить в театр, казалось, что интонированием никто особенно в театре не занимается. То есть люди старались говорить более-менее как в жизни, максимально правдоподобно, и поэтому ты никогда не обращал внимания на особенности интонаций. А сейчас, как будто бы такое время на дворе, когда ты часто и спектакля не видишь, и смысла его не понимаешь , а только слышишь какую-то странную, необычную интонацию, будто бы у молодого актера ее кто-то выработал или воспользовался его собственными возможностями, которые очень понравилось поначалу, потому что это придавало какую-то необычность, узнаваемость голосу и самому человеку, а потом человек это закрепил – и в результате каждая его роль, если ты отвернешься, не будешь слышать текст, а будешь слышать только голос, интонации, то у тебя получится, что человек играет всегда одну и ту же роль.

В этом смысле, мне кажется, ленинградская школа того времени, когда вы выпускались, она была особенная. Потому что мне очень помнятся многие интонации, именно интонации актеров, и при этом вы никогда это не эксплуатировали, то есть для каждой роли, как мне всегда казалось, вы искали совершенно свою, особенную интонацию, свой рисунок. Вас этому тоже учили или это все-таки исходит от самого человека?

Наталья Тенякова: Нас учили не интонации и не интонированию, а нас учили делать роли самим. Поэтому, скажем, все ученики Зона, особенно ученицы, подчеркну, делают свои роли сами. То есть режиссер им необходим, но мы умеем роль, собственную роль сделать сами. Мы не можем сделать спектакль, но мы умеем, мы знаем, как к этому подойти, с чего начать, как развивать и чем закончить. Вот этому учил Зон. Не трогая наши индивидуальности. Он умолял всех остальных педагогов не ломать нас, а развивать это. И тогда, когда мы обретем свободу, уже я могу пользоваться своей интонацией, как захочу, где захочу. Это вот великая педагогика и есть.

Марина Тимашева: Я просто для слушателей скажу, что Борис Вольфович Зон – это великий, действительно, педагог, который выпустил в свет многих выдающихся ленинградских артистов нескольких поколений. Я назову, скажем, кроме Натальи Максимовны Теняковой, Алису Бруновну Фрейндлих, Эмму Попову…

Наталья Тенякова: Зина Шарко.

Марина Тимашева: Да, Зинаида Шарко.

Наталья Тенякова: Это Лев Додин.

Марина Тимашева: Лев Додин и Зиновий Яковлевич Корогодский - два мощнейших режиссера выпустились у Зона.

Виктор Тимошенко: Наталья Максимовна, вы говорили о юморе, и мне бы хотелось у вас узнать, наверное, вы иногда включаете телевизор – и все каналы заполонил вот этот страшный юмор. На ваш взгляд, это сознательное отупление или это обращение к низменным чувствам слушателей?

Наталья Тенякова: Не знаю. Им так проще, всем этим руководителям каналов. Им проще: врубил – и сиди себе, собирай какой-то их дикий рейтинг. Я не понимаю, зачем это делается. Очень страшно смотреть на людей, смеющихся в этом зале, очень страшно. Я понимаю, что весь этот зал мы, скажем, уже потеряли. И они никогда к нам уже не придут. Они потерянные люди, и это ужасно. Я не знаю, специально ли это делается, не знаю. Я думаю, что это просто на грани преступления – то, что делается сейчас. Такого не было.

Марина Тимашева: Наталья Максимовна, вы довольны тем, как складывается актерская судьба Даши Юрской? С вашей точки зрения, условия работы в театре, когда вы попали, молодая совсем, в театр и когда сейчас актер приходит в театр, условия эти когда были более щадящими? Когда, вам кажется, было легче?

Наталья Тенякова: Конечно, нам. Это несравнимо просто! Сейчас такая ситуация: ты помелькал там – так ты и в театре получишь что-то; ты не замелькался еще – ну, так и сиди. Это ужасно! Они губят себя. Но такая конкуренция, с другой стороны. Боже мой, у нас был один ЛГИТМИК, набирался курс – 20 человек, выпускалось 18, и каждый был на виду, и если ты что-то сделал, то ты уже имел право и дальше себя реализовывать, и тебе давалась такая возможность. Мы не телевидении играли, каждый день после репетиции в театре я ехала на телевидение и играла прекрасную литературу. Я переиграла всех авторов мира первого десятка, первого эшелона. То, чего мне не хватало в театре, я играла на телевидении. И весь город смотрел это, они смотрели телевизионные спектакли, где мы, молодые актеры, реализовывались. Мы с Юрским познакомились на телевидении, где играли Чапека. И это происходило, предоставлялась возможность такая. А что играют сейчас молодые, вы посмотрите. Что это? То есть это несравнимые условия, Марина! Абсолютно несравнимые. Я же вижу, что это способный человек, но, боже мой, что она произносит? Ей самой скучной, ей самой стыдно, но надо же, потому что иначе вообще пропадешь, никто не заметит, так и будешь сидеть. Нет, ну что вы, да несравнимые условия!

Марина Тимашева: Я просто сама так же думаю, и иногда это как-то странно, что мы так мечтали о свободе, нам казалось, что все…

Наталья Тенякова: Да, и вот получили. Ужасно… Какой-то слом произошел в театре, когда в театр никто не ходил, в 90-е годы, видимо, какой-то слом. Просто все перевернулось, и театр сейчас – это… Раньше это было лекарство от одиночества, от каких-то грустных твоих мыслей, а теперь это лекарство от скуки. Как Акунин назвал свою серию детективов, буквально. И редкие люди пробиваются… Но условия я даже не сравниваю.

Наталья Каминская: Наталья Максимовна, по моим подсчетам, более 20 лет вы в Москве, да?

Наталья Тенякова: Да.

Наталья Каминская: И ролей сыграно огромное количество, и абсолютно московская актриса. Но вот как-то однажды мы с Юрским в один день попали на два мероприятия, и когда мы встретились на втором, он мне сказал (было это буквально несколько лет назад): «Посмотрите, здесь одна публика, а утром была совершенно другая. Это совсем не то, что в Ленинграде. В Ленинграде мы бы с вами встретили тех же людей». И я вдруг поняла, что эти 20 лет он продолжает какой-то клеточкой быть ленинградцем. А у вас тоже такая ситуация? Или вы абсолютно растворились и вы москвичка?

Наталья Тенякова: Нет, я, конечно, ленинградка, но Москва мне очень нравится. И я теперь в Питер приезжаю и как-то чувствую себя москвичкой там, а не питерской, вот что странно. Хотя я по психофизике своей чистая ленинградка.

Наталья Каминская: А в чем это выражается? Есть разница, да?

Наталья Тенякова: Есть, есть… Но почему-то я стала москвичкой, не знаю, что во мне изменилось. Москва мне кажется гораздо теплее, конечно, чем Питер. Питер очень взыскующий такой город. Я не знаю, меня Москва раскрепостила. Я-то ехала сюда умирать, я думала, что вот и кончилась моя карьера, моя жизнь, я буду матерью, хозяйкой, буду хорошей женой. Мне это втолковывали еще в Питере: «Что ты делаешь? Ты едешь на погибель!» Но Москва мне дала такие возможности, и она приняла меня. Ой, как хорошо кто-то сказал, что Москва – независтливый город. В Москве не завидуют успеху, как в Америке: у тебя успех – да ради Бога! Ну, посмотрим еще, сколько ты продержишься, но ради Бога. В Питере иначе. Там город маленький, как Володин писал, и все на виду, и они ценят, да, своих. Я уже чувствую, что меня не очень любят за то, что я стала москвичкой настоящей. Вот что-то случилось, видимо, меня считают предателем. Но что делать, это не я предавала, это нас предали, нас выгнали из города, поэтому я не виновата.

Марина Тимашева: Я не знаю, нуждается ли эта история в пояснениях, но Наталья Максимовна уехала вслед за Сергеем Юрьевичем Юрским, который попал в опалу, и у которого не было никакой возможности работать в городе Ленинграде. И уезжала она с таких позиций, которыми люди обычно не бросаются, прямо скажем, то есть практически как жена декабриста, на самом деле, выбрала кандалы своего мужа, предпочла свою личную жизнь (тут я вспоминаю ее ответ на вопрос Виктора Тимошенко), предпочла своего мужа и свою любовь, свою жизнь тому театру, который тоже, наверное, был ее любовью, ее жизнью и много чем еще.

Наталья Тенякова: Да.

Марина Тимашева: А я хотела спросить, поскольку вы сами назвали фамилию Александра Моисеевича Володина, поскольку одна из самых любимых моих ролей, я имею в виду не только ваших, а вообще, сыграна вами в «Старшей сестре» по произведению Александра Моисеевича Володина. А спросить я хотела вот что. Я знаю, что вы одна из немногих, кто переехал в другой город и кто, тем не менее, приехал в Петербург, когда Александра Моисеевича Володина хоронили. Я не спрашиваю, почему они не приехали, даже не спрашиваю, почему приехали вы, но меня очень удивило, что в двухтомнике воспоминаний об Александре Моисеевиче Володине, который вышел в Петербурге, нет ваших воспоминаний. Почему вы их не написали? Ведь наверняка они к вам обращались. Там Сергей Юрьевич есть, а вас нет.

Наталья Тенякова: Мариночка, я не помню этого. Не знаю, почему так случилось. Но я всегда буду обожать, уважать и чтить этого гения, чистого ленинградца! И я как раз была потрясена даже не тем, что не приехали московские люди, которые сделали себе имена на его таланте, но что не собрался весь город Ленинград, который должен гордиться такими писателями. Вот это меня потрясло больше, как так можно? Нельзя бросаться гениями. Ну, как же это? Ну, холодно было, да, но и нам было холодно. Причем мы тогда собирались, была Алла Покровская, Лилия Толмачева, и я еще их подгоняла и говорила: «Девочки, девочки, давайте раньше пойдем, а то нам не подъехать будет, не подойти с нашими цветами». Какое не подойти… Это очень горько. Это вот к тому, что люди смотрят по телевизору. Это все к тому.

Марина Тимашева: Да, оптимизм внушает только то, что когда в Петербурге проходит володинский фестиваль, то совсем молодые режиссеры ставят его пьесы, они их чувствуют, они их понимают.

Наталья Тенякова: Это внушает надежду.

Марина Тимашева: Может быть, младшие отдадут долги.

Наталья Тенякова: Долги, да.

Виктор Тимошенко: Я тут среди вас единственный иностранец, и в связи с этим я хотел бы спросить у вас вот о чем. Развалился Советский Союз, совершенно потрясающе яркий букет актеров театров, который когда-то был в СССР. В какой мере сегодня есть какие-то связи? В вашем понимании, какие театральные, искусствоведческие, художественные процессы проходят на Украине, в Грузии, в Белоруссии, вы что-то знаете об этом?

Наталья Тенякова: Мы знаем, потому что у нас там везде есть друзья. Просто мы знаем, что все бы и продолжалось, если бы не деньги. Тут дело даже не в границах. Грузинский театр, конечно, обнищал, у них нет денег приехать. Я знаю, что актеры собираются в Доме актера, вечера замечательные проходят, встречаемся вновь, но гастроли очень редки. У нас в Минске друг живет, Андрюша Дударенко, и мы знаем, что там происходит. В Киеве тоже есть друзья. Но все упирается в деньги. Дело не в развале Союза, мы бы до сих пор прекрасно общались, ездили бы друг к другу в гости. Все деньги. Надо ждать людей, которые будут платить за то, чтобы мы показывали украинцам то, что делается в Москве, в Ленинграде и в Смоленске, а киевские театры чтобы приезжали к нам. Вот и все, дело только в деньгах, а не в том, что нас разъединили. Нас разъединяют не границы.

Виктор Тимошенко: Я хотел бы вас еще спросить в продолжение темы. Вы сказали, как трудно сегодня быть молодым. Я вчера смотрел совершенно щемящий фильм об актере ...

Наталья Тенякова: Борис Новиков!

Виктор Тимошенко: Да. И я хотел вас спросить, скажите, а что нужно сегодня делать, чтобы актеры вашего поколения, может быть, невостребованные, сегодня комфортно себя чувствовали?

Наталья Тенякова: Помогать им.

Виктор Тимошенко: В каких формах, как? Какие механизмы?

Наталья Тенякова: Работу давать. Очень неприятно получать деньги ни за что. Помните, когда Новикову 200 долларов принесли, он сказал: «Что это?» А потом сказал: «Я отработаю». Но ему отработать их не дали. Потому что его типаж стал невостребованным, все эти его характерные пьяненькие мужички. Стал другой типаж, бандиты стали нужны, а он этого не умел, и он оказался не нужен.

Марина Тимашева: Душераздирающий был сюжет, когда человек говорит: «Я отработаю…» 200 долларов…

Наталья Каминская: Наталья Максимовна, чем на сегодняшний день занимается ваш внук? Есть ли у него актерские задатки и хотели бы вы, если они есть, чтобы он их реализовал в будущем?

Наталья Тенякова: Ни в коем случае я не хочу. Думаю, что Юрский хочет: продлить фамилию – как это хорошо. Но у него, знаете, какие задатки? Он очень любит аплодисменты, причем в любом проявлении. Он сам любит аплодировать, он был в цирке недавно, очень хлопал и очень призывал всех аплодировать. Он считает, что это главное. Ну, что ж, может быть, он и прав, такая реакция – это главное в театре и вообще в любом зрелище. Не знаю еще, кем он будет. Ему 4,5 года. Но он очень любит смешное, и сейчас мое любимое произведение – это «Смешарики», питерцы делают этот мультфильм. Гениально придумано и гениально сделано. И вот я вместе с ним смотрю и наслаждаюсь, и мы оба очень смеемся. Важно, что у него есть чувство смешного, и в то же время он такой вдумчивый… Ой, я много могу о нем говорить, извините, прерываюсь.

Марина Тимашева: Наталья Максимовна, а какие вы с ним книжки читаете?

Наталья Тенякова: Разные, всякие, хорошие. Все то, что мы читали. Все то, что мне читали, что мы Даше читали, то мы и читаем.

Марина Тимашева: То есть за компьютером он еще не сидит с играми?

Наталья Тенякова: Нет, он обожает компьютер, видимо, как все дети XXI века. Их это притягивает, как нас – велосипед. Но мы стараемся, естественно… Но думаю, что он его освоит очень быстро, да он уже умеет, но мы не даем, просто не даем.

Марина Тимашева: Наталья Максимовна, я вернусь к теме Петербурга-Ленинграда. Я очень часто читаю в газетах какие-то сообщения, и от друзей своих получаю, я бы сказала, письма- плачи о том, что снесен Кваренги XVIII века, что снесен ДК Первой пятилетки, о том, что планируется построить этот самый «Газпром-Сити», очередную многоэтажку в историческом центре города. Вы сами, когда приезжаете в Петербург, я понимаю, что вы очень многое потеряли, потому что просто очень многие люди ушли из жизни за эти годы, но я сейчас имею в виду город сам по себе, - вы реагируете на то, что с ним происходит?

Наталья Тенякова: Да ну, что вы, по Невскому же больно пройти! Он не приспособлен для рекламы, это преступление! На этой улице не должно быть даже лишнего огня. Боже мой, на Невском – казино! Пушкин умер бы еще раз! На Мойке, возле дома Пушкина светят огонечки, висит какая-то безумная реклама – как это может быть? Этот город нужно сделать городом-музеем, это нужно запретить. Это невозможно! Невозможно идти по Невскому с этими перетяжками «Выступает Филипп Киркоров», этого быть не может! На Новом Арбате еще ладно, пусть висит. Ну, Новый Арбат, подумаешь. На Невском! Ну, нельзя это. Ну, нет же этого в Париже, черт возьми, на Лувре не висит реклама. А у нас висит.

Марина Тимашева: Наталья Максимовна, очень сложный вопрос. У каждого возраста есть свои плюсы и минусы. Какие для вас плюсы и какие минусы?

Наталья Тенякова: Вы знаете, пока, тьфу-тьфу, к счастью, я еще не ощущаю такого дыхания старости. Хотя, конечно, я погрузнела, голос еще ниже стал, но меня сцена молодит.

Виктор Тимошенко: Наталья Максимовна, вот я очень любил выпить, где-то погулять, а сейчас почему-то я люблю книжку почитать – я об этом.

Наталья Тенякова: Нет, как-то все это остается пока при мне, ничего-ничего. И плюсы свои есть. Вот я уже и бабушкой стало, а это такое счастье! Нет, я пока не могу сказать, что «ой-ой, старею, как-то все тяжело». Нет, не тяжело. Мне Кирилл Серебреников на программке написал после «Леса»: «Да на вас еще пахать можно, Наталья Максимовна». Я обрадовалась.

Виктор Тимошенко: Но какие-то удовольствия из жизни уходят, а какие-то приходят.

Наталья Тенякова: Удовольствия… Ну, какие удовольствия? Я как в юности не занималась ни спортом, ни физкультурой, так и в старости не занимаюсь. Так что мне нечего терять особенно, нет.

Марина Тимашева: Наталья Максимовна, а вы еще ездите по-прежнему в Щелыково? Я объясню для слушателей, что Щелыково – это такой дом отдыха, который принадлежит Союзу театральных деятелей, а раньше принадлежал Всероссийскому театральному обществу. И помимо того, что там хорошо отдыхать, там еще много лет назад сколотилась такая, я бы сказала, даже не компания, а братство, в которое входят люди самых разных театральных профессий. И они друг друга даже числят «щелыковцами». Я знаю, что вы туда ездили.

Наталья Тенякова: Да, конечно, мы очень много лет и очень много раз там бывали. Но тоже уходят люди, все это щелыковское братство, которое жило раньше в одном доме отдыха, они все там себе построили теперь дома, все расползлись по разным деревням. Но традиции продолжаются, «Аркадиада» существует, в августе месяце, это замечательный праздник. Там играется капустник, собираются все деревенские со всех концов области. Детям дарят подарки, делают замечательный капустник, показывают кино. В общем, это все продолжается, но мы туда, к сожалению, ездим все реже и реже. Потому что условия, Гошка появился, внук, и ему там просто есть нечего буквально, надо все с собой брать. И Даша – вегетарианка, ей тоже там нечего есть. Все затруднено опять же какими-то бытовыми условиями.

Марина Тимашева: А я думала, что там все грибы собирают и их же и едят.

Наталья Тенякова: А грибов несколько лет уже не было вообще в помине. С природой тоже делается что-то не то.

Наталья Каминская: Я вспомнила, что мне рассказали щелыковские завсегдатаи, как однажды вы на этой «Аркадиаде» сыграли «плач Ярославны». Там была такая женщина, которая там работала…

Наталья Тенякова: Директор была.

Наталья Каминская: Директором была, и ее отчество было – Ярославна. И она была очень сердобольная, как мне рассказывали, она подбирала ночью не могущих вследствие возлияний передвигаться артистов, и всех их доводила до дома, кормила, поила, причесывала, одевала. И вот Наталья Максимовна изображала этот плач. И говорят, что ничего лучше никто не видел ни в театре, ни в кино, вообще это было совершенно замечательно. Я хочу спросить в связи с этим. Вот сейчас, мне кажется, и капустник-то негде сыграть, вот утрачивается эта традиция. Есть ли капустники во МХАТе?..

Наталья Тенякова: Есть. У нас сейчас был капустник 13 января, в Старый Новый год.

Наталья Каминская: А вы участвовали?

Наталья Тенякова: Нет, я люблю смотреть. Меня зовут, конечно, но я говорю: «Ребята, дайте я посмотрю. Я так люблю смеяться». А если участвуешь – все, ты пропал. Ты сидишь за кулисами, волнуешься. Капустник был замечательный. Но это – чисто корпоративная вещь. Его уже не покажешь в Доме актера, такой капустник, он уже чисто МХАТовский, только наши дела. Куда-то Жук исчез. Был же Вадим Жук, куда он исчез?

Марина Тимашева: Он делает капустники для Дома актера, книжка у него вышла стихов.

Виктор Тимошенко: Наталья Максимовна, я больше занимаюсь политической журналистикой, и я хочу задать такой вам вопрос. Говорят, что если ты не занимаешься политикой, то политика займется тобой. В какой мере в вашу жизнь вошла эта страшная политика, которую мы сейчас наблюдаем? И, на ваш взгляд, кто из российских политиков наиболее выдающийся актер?

Наталья Тенякова: Путин. Актер – Путин. Жириновский не в счет, он не актер, вот ему в капустниках, только в плохих, развязных, играть. Актер – Путин, конечно. Потому что, так сказать, свою роль он держит абсолютно. Я вижу сверхзадачу, я вижу действие, я вижу характер, я вижу противодействие.

Виктор Тимошенко: А вы считаете, что с Путиным профессионально кто-то работает как режиссер?

Наталья Тенякова: Не знаю, не знаю, может быть. А может быть, он сам такой способный.

Виктор Тимошенко: И все-таки, политика вошла в вашу жизнь?

Наталья Тенякова: Ну, а как же, конечно, как и в жизнь любого человека.

Виктор Тимошенко: Это что, голосование во время выборов?

Наталья Тенякова: Ну, голосую, да. Голосую, правда, голосую. Вот сейчас, может быть, не пойду, поскольку что-то там с выборами будет совсем безобразное, что сколько бы ни пришло народу, все равно они состоятся. То есть это уже не свободные выборы, по-моему.

Виктор Тимошенко: В партиях вы не участвуете, ничего не подписываете, ни за что не голосуете…

Наталья Тенякова: Да нет, что вы. Подписываю только животных защищать, и все, но это не политика.

Марина Тимашева: А вот когда складываются какие-то такие обстоятельства, которые у каждого человека бывают (мой папа, например, три раза штурмовал какой-то собес, чтобы оформить те льготы, которые полагаются пенсионерам), понятно, что у каждого человека есть какие-то обстоятельства, когда он должен пойти в какое-нибудь РЭУ, Собес, еще куда-нибудь, - вы в таких случаях предъявляет себя как Наталью Максимовну Тенякову или Юрского как Сергея Юрьевича Юрского или вы действуете как самый обычный человек и не пользуетесь никогда своей славой, знаменитостью, лицом?

Наталья Тенякова: Я вообще ею не могу пользоваться, поскольку меня не узнают, и я для широкого круга людей никто. Пришла тетенька какая-то по фамилии Юрская в паспорте. Поэтому я никогда ею не пользовалась. И слава тебе господи, потому что гораздо сложнее жить, когда тебя узнают, чем когда тебя не узнают. А Юрский, ну, как он пользуется… Он входит – все видят, что это Юрский. Может быть, что-то ему, конечно, проще сделать в тех же собесах. Проще-проще, все-таки больше внимания, конечно. Но он этим не пользуется, он просто приходит, как все, если надо, в очереди сидит. Но если сердобольная какая-то тетечка увидит, что Юрский в очереди сидит, она его ведет без очереди. Это да, но более никакими благами отдельными не пользуемся, живем как все люди.

Марина Тимашева: Никаких спецпайков…

Наталья Каминская: Наталья Максимовна, а я теперь хочу спросить о кошке.

Наталья Тенякова: Не спрашивайте, это трагедия, это боль. Он тогда нашелся, а летом опять потерялся. Это наша сейчас драма, просто невозможная…

Наталья Каминская: Наталья Максимовна, а я, наоборот, всегда говорю, что я старший брат Юлии Владимировны Тимошенко – и мне билет всегда дают. Но когда ее муж сидел в тюрьме, таможенники всегда говорили: «Вы не муж Тимошенко?» Я говорю: «Нет».

Марина Тимашева: Наталья Максимовна, скажите, сама ситуация внутри театра, она, на ваш взгляд, тоже очень поменялась? Я сейчас имею в виду отношения между коллегами, то, во сколько человек приходит в театр, за какое время до спектакля он появляется у себя в гримерной, как работают цеха, как актеры работают, например, с костюмерами или с гримерами. Вот это сильно меняется на вашей памяти?

Наталья Тенякова: Нет. Просто у Товстоногова, где был великий театр, великий Товстоногов, у него все было на высочайшем уровне. То есть он держал театр, как настоящий великий хозяин, у него никто не смел халтурить и так далее, это было невозможно. Нет, отношение, цеха и все – так же, как было в старом театре. Просто разная степень разгильдяйства бывает. Но это не имеет отношения вообще к системе. Система та же. А как приходят – кому как надо, тот так и приходит в театр. Раневская гениальная приходила за 3 часа, но они могли тогда себе это позволить. Сейчас у современных актеров нет этих трех часов сидеть в театре и собираться – некогда, нет времени на это. Это они могли себе позволить, мы не можем.

Марина Тимашева: Мы должны в финале передачи поделиться своими впечатлениями об этой беседы. И я предлагаю Виктору Тимошенко высказать свое мнение.

Виктор Тимошенко: Вы знаете, уважаемые радиослушатели, до передачи я Наталье Максимовне говорил, что когда я был еще юным юнкером и смотрел фильм «Зеленая карета», я тогда был в нее страстно влюблен и всю жизнь мечтал ее увидеть. И я сегодня ее увидел. И я счастлив. Спасибо вам большое.

Наталья Тенякова: Спасибо вам. Увы, так поздно, так поздно (смеются)… Прошло очень много лет.

Марина Тимашева: Наталья Каминская, заведующая отделом театра газеты «Культура»…

Наталья Каминская: Я не мужчина, но пусть меня поймут правильно, я всю жизнь со времен «Зеленой кареты», а потом спектаклей БДТ, на который мы ездили на стипендию, на последние деньги, влюблена в Наталью Максимовну. И единственное мое желание – видеть ее на экране, на сцене как можно чаще.

Наталья Тенякова: Спасибо большое.

Марина Тимашева: А я переписывалась со своими петербургскими друзьями и хвастала, что придет к эфир к нам Наталья Максимовна, и спрашивала, может быть, у них есть какие-то вопросы, которые они в свое время не задали, которые очень важно им было бы задать. И вот Марина Дмитревская, главный редактор «Петербургского Театрального журнала», мне написала: «Ну, какие, Марина, вопросы? Она просто очень человеческий человек». Мне кажется, что это правильная фраза. Какая Наталья Максимовна актриса, это знает любой человек, имеющий уши, глаза, душу, а вот то, какой Наталья Максимовна человек, знают немногие, потому что она ни в какой общественной, светской жизни не участвует. Но вот эта фраза, она совершенно правильная.