Владимир Бабурин: Сегодня у нас в гостях кинорежиссер Георгий Юнгвальд-Хилькевич.

Вопросы будут задавать Эдуардо Гедеш, московский корреспондент португальской газеты «Де Нотисиас», и Олег Пташкин, журналисты телекомпании НТВ.

И, как всегда, чтобы не отвлекать людей от приемника, чтобы они не ходили смотреть в Интернет, коротко биография. Георгий Эмильевич родился 22 октября 1934 года в Ташкенте. В 1956 году окончил Ташкентский архитектурный институт, а в 1963 году - Ташкентский театрально-художественный институт имени Островского. В 1966 году окончил Высшие курсы сценаристов и режиссеров и снял свой первый фильм – фантастическую комедию «Формула радуги», которая, однако, в прокат выпущена не была. История довольно интересная, и если хватит времени, то мы об этом поговорим. Далее было почти 20 фильмов, чуть-чуть совсем не хватает до этой круглой цифры. Самые известные – это, конечно, «Д’Артаньян и три мушкетера», «Мушкетеры 20 лет спустя», «Тайна королевы Анны, Или Мушкетеры 30 лет спустя», «Искусство жить в Одессе». Еще один фильм по роману Александра Дюма – это «Узник замка Ив», в этом фильме Георгий Эмильевич даже снялся как актер, правда, в совсем небольшой роли, но все-таки большей, чем эпизод. И также написал сценарий к нескольким фильмам: «Куда он денется», «Искусство жить в Одессе», «Узник замка Ив», «Мушкетеры 20 лет спустя» и «30 лет спустя» тоже и «Аферы, музыка, любовь».

Все правильно или что-то хотите добавить?

Георгий Юнгвальд-Хилькевич: Чуть-чуть есть, пару фильмов. Еще была картина «Ах, водевиль, водевиль…», тоже очень известная. «Сезон чудес»…

Владимир Бабурин: Я просто фильмы не стал перечислять, это достаточно много времени бы у нас заняло.

Георгий Юнгвальд-Хилькевич: Да, точно. А так все верно.

Владимир Бабурин: Георгий Эмильевич, действительно ли будет четвертая часть «Мушкетеров»? Даже уже рабочее название есть – «Сокровища кардинала Мазарини». Или это пока слишком фантастический проект?

Георгий Юнгвальд-Хилькевич: Нет, это уже заканчивается подготовительный период. Название – «Возвращение мушкетеров, Или Сокровища кардинала Мазарини».

Владимир Бабурин: Ну, по-современному это нужно было бы назвать «Мушкетеры-1», «Мушкетеры-2», «Мушкетеры-3», «Мушкетеры-4». И вот коллега с телеканала НТВ подтвердит, что если это будет полновесный сериал, то можно добиться и финансирования. Скажите, правда ли порядка 4 миллионов долларов потребовалось на этот фильм, и вам было предложение: пусть каждый из мушкетеров, хорошо владеющий шпагой, по миллиону достанет – вот и фильм? Или это шутка?

Георгий Юнгвальд-Хилькевич: Это шутка. Во-первых, денег больше, значительно больше, и все эти деньги явились как бы, просто свалились с неба, потому что тот, кто дал деньги, это такой Чамин, известный предприниматель, который владеет огромным холдингом, связанным с искусством: там запись музыки, издательства всякие и так далее, магазины в Москве, которые реализуют видеопродукцию и так далее, называется фирма «Настроение». Вот он этим занимается, и он оказался одним из тех, кто помог. Это меня сопровождает всю мою жизнь, иногда подходит такая бабушка, трясущаяся вся, и говорит: «Я выросла на ваших фильмах», что меня убивает совершенно. Вот он молодой человек, правда, но тоже вырос на этом фильме, и он настолько любит эту картину, что с любого места можно ему сказать эпизод, а он дальше наизусть за всех персонажей говорит. И это было то условие, которое было для меня необходимым. Были до этого несколько вариантов, которые не скрывались. Осуществление этого бренда на такой ступени развития нашего общества российского требует любви все-таки. Чувство, забытое у нас, но без любви ничего не сделаешь на войне, говорил Булгаков. И вот в таком бренде, такой сложной работе, это художественный фильм, это не сериал, это прокатная картина, и за то время, которое отпускается на обычный фильм, надо снять два фильма, то есть история мушкетеров тех и их детей, которые играют в этом сценарии полновесную роль. И тут нужна любовь, тут нужно, так сказать, чтобы все были заинтересованы, все любили и не только ждали бы коммерческого успеха, как все, до того предлагавшие деньги, хотели использовать бренд, заработать. А само осуществление этого безумного проекта – это такой фильм-фантазия, фильм-мечта.

Владимир Бабурин: Вы знаете, в этой связи, чтобы этот вопрос не затерялся, Алексей Толстой, когда заканчивал свой роман «Петр Первый», говорил: «Очень тяжело, очень боюсь, потому что мои герои стремительно стареют, и что я с ними, старыми, делать буду». А вот вы что со старыми мушкетерами делаете? Хотя дети есть, да, отчасти вы уже ответили.

Георгий Юнгвальд-Хилькевич: В некотором смысле это тайна. Фильм начинается с того… не знаю, можно ли говорить или нет, там я всякие документы подписал, маркетинговые. Сейчас же у нас капитализм, опять, правда, с диким лицом, но все-таки капитализм. И я отвечу на этот вопрос так. Фильм начинается с того, как кончается вся многология Дюма – они гибнут. А потом начинается фильм. Вы знаете, фильм из разряда такого, что каждый человек, каждое живое, мыслящее существо обязательно иногда думает: «Господи, вот бы хоть на полчаса увидеть маму… Вот бы они вернулись…» Вот этот фильм такой: вот бы они вернулись. И они вернулись. То есть в каком-то варианте я попытался удовлетворить хотя бы на экране желание всех.

Олег Пташкин: Я хотел бы уточнить по героям, которые будут сниматься в этом фильме – будет и Боярский, и вся остальная трояка, как я понимаю, да?

Георгий Юнгвальд-Хилькевич: Вся компания старая останется.

Олег Пташкин: А как старая компания отреагировала на то, что вы предложили им сняться в этом фильме? И в целом концепция самого фильма – это будет некий блокбастер в современных традициях или останется тем светлым, добрым фильмом, на которых тоже будут расти уже следующие поколения?

Георгий Юнгвальд-Хилькевич: А вы думаете, что в современных традициях нельзя снять душевный фильм? А тогда скажите мне, что такое современные традиции, а я потом отвечу на ваш вопрос. Когда плохая драматургия и сплошная компьютерная графика?

Олег Пташкин: Ну, где-то так.

Владимир Бабурин: Я могу одним словом сформулировать – сплошное мочилово.

Георгий Юнгвальд-Хилькевич: Да, но это все-таки не современное кино. Это даже не современное американское кино. Это современное покупаемое в России кино. Кино очень разнообразное, есть французское кино, есть изумительное американское психологическое кино, и этих примеров полно. Это у нас так сложилось, я потому и сказал, что у нас капитализм с диким лицом, мы пошли по пути чистого заработка, откинув принципы, совесть, любовь, все выбросили и начали качать бабки. Но это к добру не приведет, никогда не приводило. Как это ни странно, во время самой страшной депрессии в Америке из депрессии народ был вытащен Голливудом, изумительными сказками голливудскими о прекрасной жизни. Каждый захотел жить прекрасно, и каждый в это каким-то образом вложил свои силы. Поэтому я и говорю, что мы специфические люди, специфическая страна. Мы взяли из американского кино самое дерьмо! Удивительно просто, почему? Есть же «Однажды в Америке», есть «Кабаре», этих же американских фильмов не пересчитать, «Герцогиня и грязный лис»… Тысячи названий, одно другого краше, и у людей у всех, у молодых, вызывает какие-то сердечные, приятный спазмы. Нет, у нас взяли эту сторону, и чем противнее, тем лучше, морды везде.

Вот не буду называть фильм, но вчера был просмотр нашего очередного шедевра, и когда у пятого героя изо рта вывалился сгусток крови, уже зал стал хихикать, хотя это был просмотр для своих. Понимаете, чувство меры должно быть присуще любому художнику, даже если он своим искусством зарабатывает деньги. Он больше заработает. Ведь, посмотрите, все эти подражательские фильмы с треском провалились, никто не заработал даже того, что затратил. Фильм «Остров» самый большой прокат имеет. И это и есть современное кино, понимаете. Я склоняюсь к тому, что у нас перепутались представления, и народ, вот это «темное быдло», у которого решили все забирать бабки при помощи «быдлячего» кино, оказался не быдлом, оказался высокохудожественно подготовленным, тонким и понимающим высокое, совсем не коммерческое искусство. Вот и все.

Олег Пташкин: Наконец-то маркетологов обманули.

Георгий Юнгвальд-Хилькевич: Да-да, совершенно справедливо. Прошу прощения, я еще не ответил на конкретный вопрос. Во-первых, идея вот этого продолжения исходила от мушкетеров, а не наоборот. Пять лет тому назад в основном Боярский Михаил, наш Д’Артаньян, он хотел вот это продолжение, но я сказал, что, наверное, не смогу этого сделать, потому что не вижу их мертвыми. Если я придумаю вариант, при котором и Дюма будет удовлетворен тем, что его действительно экранизировали честно, и в то же время если удастся сделать их живыми, а по возможности вообще вечно живыми. И вот пять лет понадобилось, пока я придумал этот ход. Поэтому они как бы уже и не надеялись, но в глубине души ждали, потому что надо поставить жирную точку в этой истории. Когда человек начал и не завершил начатого, он чувствует некомфорт.

Эдуардо Гедеш: Наверное, мой вопрос – это немножко продолжение того аргумента, который вы приводили раньше, но мы сейчас живем в эпохе глобализации. Я думаю, что и для кино это особенно так, потому что мы видим, как большинство продукции появляется во всем мире в тот же день, а иногда и в то же время. И конечно, это очень мощные машины, которые могут производить такие фильмы. Как называется с этой точки зрения российское кино? Потому что раньше был какой-то, скажем, свой остров, где можно было развивать свое искусство, а сейчас вот видим, что продукция, которая делается во всем мире, нападает сюда как-то. Меняется ли направление?

Георгий Юнгвальд-Хилькевич: Вопрос сложный, и он больше политический и киноведческий, чем творческий. Но я попытаюсь ответить на этот вопрос. Мне кажется, что это все-таки будет процветать, несмотря ни на что. Ведь давление такого коммерческого кино, исходящего из некоторой части американских студий, которые дошли в этом до очень высокого профессионального уровня, - начинаешь смотреть – ну, дрянь дрянью, но сделано так, что ты досматриваешь до конца. Высочайший профессионализм. К сожалению, французам более всех из всего существующего удалось все-таки найти свой национальный кинематограф. И с политической точки зрения, но при помощи государственных финансов существует все-таки развитие национального кино, и остался профессионализм того французского кино, которое мы все любили, которое смотрели, как ваше замечательное радио слушали, потихоньку, где-то случайно видели. Жили при советской власти на этих французских фильмах, американские было сложнее нам увидеть, и Радио Свобода. Вот когда мне предложили сюда пойти, при патологической занятости я сказал: «Это радио, которое не дало мне сойти с ума при советской власти». Вот это было Радио Свобода и Голос Америки. Голос Америки было сложнее слушать, его глушили сильнее, а тут можно было слушать программы.

Что касается глобализации, да, понимаете, если она приходит с точки зрения высочайшей техники, высочайшей компьютерной графики, которая захватывает и глобализует и французское кино, и любое, если мы вернемся к нашему вопрос, современное кино – это очень высокопрофессиональное кино, которое, помимо дарования исполнителей и создателя, использует колоссальные достижения науки и техники, которые дают возможность выразить то, ради чего режиссер и группы людей, в Америке продюсеры собрались. У нас с продюсерским кино ничего не вышло, они все уже облажались. Россия не та страна, у нас не может быть продюсерского кино. Россия все-таки страна, которая тяготеет, как бы кто что ни говорил, к монопольной власти, понимаете. Вот царь был на протяжении столетий, его расстреляли, к сожалению. Если бы сейчас был царь с демократией, лучше было бы в России жить. Такой народ. Поэтому не может быть два «царя» в кино, должен быть один царь, который делает.

Кто стал у нас продюсером? Как правило, это не сложившиеся режиссеры. Режиссер, который по какой-то причине не стал снимать кино сам, но осталось желание владеть и командовать, он нашел другую форму обладания. Поэтому такой низкий уровень, когда режиссер куда-то задвигается или берется заведомо слабый, которого можно… Мне просто откровенно как-то сказали: «Георгий Эмильевич, мы вас не приглашаем, потому что вас же не пошлешь, вы сами пошлете, а нас это не устраивает». Мне честно сказал это мой бывший ученик, кстати, он сейчас известный продюсер. И он говорит: «Ну как я вас позову? Что я с вами буду делать?» И вот отсюда многие несчастья. Это первое.

И второе, один очень уважаемый мною режиссер и человек, которого я лично любил и хулиганил с ним вместе в молодости, Никита Михалков назвал вот ряд фильмов, которые были ярко подражательные американскому кино и не имели никакого российского лица, и он сказал, что опять подымает голову российское кино. Его же слушают, вот мы и имеем сейчас российское кино – «Колдунья», в которой действие, так сказать, православное перевезли в Германию, где мистика-то другого рода, гофманская, а не гоголевская. Наделали много бед, накрутили, навертели и промахнулись со страшной силой. И кроме всего прочего, какие-то молодые люди стали точно считать, что они знают, что хочет зритель. А зритель, как выяснилось в жизни, подтвердил, к счастью, мои соображения, что зритель не хочет этого у нас смотреть.

Вы знаете, я получаю электронную почту (не знаю, откуда узнают адрес) в таком количестве, что я работать даже не могу, завел новую. Огромное количество писем совершенно от разных людей. И вы знаете, какой вопрос превалирует в этих письмах? Это меня потрясло! «Неужели вы будете делать компьютерную графику?» - представляете, это пишут просто люди, и они не хотят компьютерных эффектов, они хотят души, сердца, слезки поронять, похохотать все вместе, что очень свойственно – такая коллективность. У нас общины всегда в России были, крестьянские и такие, и сякие, и вот собраться вместе и вместе поржать, вместе попить, вместе подраться – это очень русская традиция. Поэтому кино для России очень близкое искусство, когда в огромном зале очень много вместе можно что-то чувствовать. Вот повода для этих чувств ни для нас и просят. Чувств, чтобы было жалко, когда убивают.

Вот в этом фильме, о котором я говорил, намолотили я даже не знаю сколько, не сундук мертвецов, а целый сухогруз мертвецов – и никого не жалко, понимаете. Это же неправильно, должно быть жалко, слезы должны быть по каждому. Так Господь завещал – любить надо каждого. Если убивают любимого – это же горе. А сейчас убивают прямо сотнями – и никого не жалко, совершенно не жалко, и чем больше, тем лучше. Полный кайф! Вот еще десяток, кишки летят, мозги, еще так подробно принято снимать – это не современное кино, то дань моде. А что говорил Аристотель? «Искусство погубит мода».

Владимир Бабурин: Георгий Эмильевич, скажите, пожалуйста, правда ли, что проект «Мушкетеры» мог закончиться еще в 1978 году, потому что навлек большой гнев Михаил Боярский, который в перерывах между съемками в гостинице рассказывал политические анекдоты, причем не просто рассказывал, а еще блестяще изображал известного товарища. Или это легенда уже?

Георгий Юнгвальд-Хилькевич: Ну, тут часть правды, часть легенды. Тут правда то, что ребята снимаются в таком фильме, захотели жить в самой лучшей гостинице, и мы захотели, с администрацией я договорился, чтобы люди почувствовали себя людьми, что было сложно при советской власти, и чтобы их поселили в лучшей гостинице во Львове. Но не учли одного, что лучшая гостиница – это гостиница обкомовская, где в каждом номере по микрофону было. Однажды меня вызвали в Комитет госбезопасности, и дают мне отпечатанные их разговоры. Ну, как, поддали ребята, кто что умеет делать, а Миша гениально показывал Брежнева, потрясающе. Я говорю: «Ну, они актеры, они обезьяны, они и меня кривляют. Видите, у вас тут и меня, и второго режиссера в беседе упоминали. Ну, они же артисты». Они говорят: «А это?» - и опять новый листочек бумаги, где Лев Константинович Дуров последними словами кроет Ленина, причем это был время самого развитого социализма.

Владимир Бабурин: 1978 год.

Георгий Юнгвальд-Хилькевич: Да, и он говорит: «Этот рыжий козел, идиот… (матом) погубил столько…» В общем, кошмар. Я говорю: «Вы знаете, это выпили, ну, по запарке…» В общем, ничего нам не сделали, но Дуров звание не получил.

Владимир Бабурин: Лев Константинович совершенно не изменился. Он недавно у нас был на такой же передаче, и я после эфира вам расскажу одну замечательную историю, которую он нам рассказал.

Мы с вами вышли на такую тему, которую можно тремя словами назвать так: художник и власть. За время советской власти, с 1966 по 1985 год, вы сняли 10 фильмов. И такое ощущение, что вы сумели это сделать, потому что советской власти старались не замечать. Но она-то вас замечала.

Георгий Юнгвальд-Хилькевич: Вообще, это время двуличия. И если бы рисовать герб времен социализма, я бы нарисовал как-то два профиля, один черный, один белый. Собственно, что сделал…

Владимир Бабурин: … Эрнст Неизвестный на могиле Хрущева на Новодевичьем кладбище.

Георгий Юнгвальд-Хилькевич: Вот то символ времени. Что делали со мной коммунисты? Коммунисты же должны были получать деньги за кино, а то идеологическое кино, которое существовало в те времена, «Опасные гастроли», скажем, на него никто не ходил. И вот запустили меня с «Опасными гастролями», причем утром шел «Ленин в Польше»…

Владимир Бабурин: Можно я вас сразу тогда поправлю, у вас получилось, что на «Опасные гастроли» никто не ходил – это неправда, на «Опасные гастроли»…

Георгий Юнгвальд-Хилькевич: Нет-нет, не ходили в кино.

Владимир Бабурин: У вас так прозвучало, поэтому я сразу поправил.

Георгий Юнгвальд-Хилькевич: Просто в кино никто не ходил, и они запустили «Опасные гастроли». Поэтому первый фильм шел утром рано, в 7 часов утра, «Ленин в Польше» в кинотеатре, потом весь день шли «Опасные гастроли», а вечером опять «Ленин в Польше». И весь прокат отдавался «Ленину в Польше». Это такая была методология. Потом со мной. Я не борец, как вам сказать, но оказалось, что я могу даже во времена социализма и коммунизма не стать проституткой. Я снимал то, что считал нужным, но если в революционном фильме у меня даже назван не было Ленин – полный кошмар – в «Опасных гастролях»…

Владимир Бабурин: Да и роль партии там у вас как-то не четко показана.

Георгий Юнгвальд-Хилькевич: Да, они меня за это 10 лет поливали, чем хотите, - и крутили фильм. Почему? Он был не опасен. Мои фильмы были опасны с точки зрения того, что я привносил… скажем, «Выше радуги» - у меня там стрит, брейк танцуют дети, и фильм этот был знаменем молодежи в свое время, но они об этом узнали, уже прокрутив год по телевизору, что это плохо, что это делают американцы, и потом закрыли. Такие странности были. Но когда я снимал прокатные фильмы, они точно знали, что каждый мой фильм приносит миллионы и миллионы прибыли. Но 82 миллиона за первый год проката «Опасных гастролей», если считать, что билет стоил 50 копеек, а доллар стоил 60, то можно посчитать, какие деньги приходили, возвращались от бедного рабочего класса обратно в государство. И они запрещали называть мою фамилию, даже после «Трех мушкетеров» меня не приняли в союз, сказали, что «недостаточно вы еще кино сняли». Потом, правда, уже деваться было некуда. И давали снимать. Давали снимать, но не упоминали меня в энциклопедиях. За весь период социализма у меня нет фильмографии, нет фильмов таких, как «Три мушкетера», «Опасные гастроли», как будто их не было. Но прекрасно пользовались плодами, получали деньги, и как бы мы сосуществовали рядом.

Правда, давление все время существовало, все время требовали что-то вырезать, я вырезал, но я не снимал то, что они хотели. Вырезать из фильмов вырезал. Я вырезал изумительную песню Высоцкого из «Опасных гастролей». Мне категорически запретили писать «Песни исполняет Владимир Высоцкий», но они хоть оставили, что он поет. В то время был издан приказ секретаря обкома Одессы – Владимира Высоцкого в Одессу не пускать. И за то, что слушали его записи, выгоняли из института. Это когда я снял «Опасные гастроли». Поэтому они пролежали очень долго. Могу рассказать историю, если кому-то интересно…

Владимир Бабурин: Вы знаете, про «Опасные гастроли» я хотел бы просто поговорить отдельно. Вот я не знаю, знаете ли вы, что на самом деле вам была оказана достаточно большая честь. Я просто это знаю точно, человека не буду называть, который мне это рассказал, потому что нет уже этого человека. Рецензии на ваши фильмы, в частности, на «Опасные гастроли», да и на «Трех мушкетеров» тоже заказывались и были готовы еще до того, как фильмы выпускались на экраны. Не знаю, знаете ли вы это или нет.

Георгий Юнгвальд-Хилькевич: Да, мне это рассказали. Я был потрясен такой честью высокой. Поэтому однажды была статья Асаркана, известного критика, в «Литературной газете» про «Трех мушкетеров», разносная статья, которая разносила не фильм, а сценарий оперетты, которая в это время шла в Москве. Там практически ни одного эпизода не совпадало, я удивился, а потом мне открыли секрет, мне сказали, что это было заказано до фильма, а дали почитать либретто, которое еще до сценария написали Ряшенцев и Розовский для оперетты. И поэтому, разнеся картину, он попал пальцем в небо. Ну, очень странные вещи со мной происходили.

Олег Пташкин: Я хотел бы спросить, с нашей нынешней властью как складываются отношения у творческого человека?

Георгий Юнгвальд-Хилькевич: Вы знаете, после социализма они меня, эти взаимоотношения, устраивали. Плевать на меня власти, и все, и я живу, как хочу. Просто наплевать. И нашему Комитету по кинематографии или как его сейчас называют, я не знаю, и Швыдкому. Он ко мне лично относится с уважением…

Владимир Бабурин: Я могу вам сказать, как он называется, но вы через три секунды забудете (смеются).

Георгий Юнгвальд-Хилькевич: Да, это правда, скорее всего, не теряйте времени. У него даже в доме, благодаря жене, висит картина, мною написанная, и он лично ко мне хорошо относится. Но, в принципе, они чем-то там занимаются, я вот не знаю. Все громкие фильмы последних лет, они не принимали участие даже в финансировании. Что-то они там делают, но они там, может быть, финансируют наших гениев – Киру Муратову, Сокурова. Что-то же им надо делать. Что-то финансируют, но что – я пока не знаю.

Олег Пташкин: Значит, вы до сих пор не поняли роль государства в кино и в целом?

Георгий Юнгвальд-Хилькевич: Нет, в целом я вижу роль государства. Я вижу, что опять мы, например, в кинопроекте возвращаемся к социализму. Нам запретили тратить наличные деньги, все по перечислению. Этот кретинизм я уже пережил. И причем все в растерянности, а я говорю: «Ребята, я знаю, как это обходится все, я так прожил всю свою жизнь. Не волнуйтесь, я вам сейчас расскажу». Зачем это делают? Нельзя снимать без наличных денег, невозможно. Это дешевле. А у нас много не дают на кино, потому что даже 10 миллионов – для настоящего блокбастера исторического надо 100 миллионов. А так как все выплачивают, в этом плане чистый капитализм, все эти проплаты – частных или получастных лиц, Первого канала (не знаю, частный он или не частный). В состояния оплачивать такие структуры, которые имеют большие деньги и для которых потеря этих денег не есть катастрофа.

Владимир Бабурин: Георгий Эмильевич, давайте так, скрытая реклама уже какая-то была, какие-то рекламы «серых» и «черных» схем… Пускай Эдуардо лучше задает вопрос, пока меня не уволили.

Георгий Юнгвальд-Хилькевич: Боитесь?! (Смеются)

Эдуардо Гедеш: Вопрос, может быть, даже немножко связан, но сейчас фильмы, которые производятся в настоящее время, окупаются? Можно ли делать как-то бизнес-проект на фильм или обязательно требуется спонсор, который это делает за счет того, что он любит кино, он хочет как-то участвовать? Существуют настоящие бизнес-проекты в области кино в Россию

Георгий Юнгвальд-Хилькевич: Есть уже, конечно, есть. Есть фильмы, которые на сегодняшний день принесли уже большую прибыль тем, кто вложил в это деньги. Поэтому бизнес заинтересовался, но, ничего не понимая в кино, очень многие подходят к фильму как к выпуску тапочек или чулок, или водки, то есть делают маркетинг, собирают какие-то точки зрения, перезваниваются. И у них создается такой искаженный образ того, что хочет зритель. Вот это порок, это продюсерское кино у нас не получится. Зритель хочет искренности, российский, и душевности. Хочет, конечно, и трюков, хочет и всего, но, во-первых, без драматургии русский человек, без литературы ничего не понимает, когда смотрит на экран. А если он не понимает, то следующий уже деньги не приносит. Первые за счет рекламы, шумихи, всего набиваются в кинотеатры, проходит один сеанс – и великое российское сарафанное радио делает антирекламу, и все проваливается. В лучшем случае за счет первого показа по всем как бы точкам это окупается. Потом, у нас прокат очень дорогой. Нигде в мире 50 процентов не забирает прокатчик, а у нас забирает 50 процентов, так что уже остается половина. Для того чтобы заработать денег, на самом деле надо, если ты вложил 4 миллиона, надо 12 миллионов минимум получить, чтобы заработать 2. Понимаете, как получается, и поэтому на это идут люди наиболее рискованные, которые все-таки хотят заниматься кино, им это интересно. На сегодняшний день все-таки в этом бизнесе превалируют люди, для которых кино – это нечто большее, чем заработки, возврат и бизнес. Это существует, и это опять-таки русская специфика.

Но постепенно, конечно, уже появляется некоторое количество… опять скажете, что реклама, уже боюсь что-нибудь назвать. По крайней мере, «Дневной дозор» и «Ночной дозор» заработали очень большие деньги. Но опять-таки это за счет таланта Бекмамбетова, это очень талантливый человек. И он своим дарованием восполнил все промахи литературного сценария за счет душевности, за счет того, что открыл он актеров, и они играли так, что само по себе интересно смотреть, как они переживают. И в этом случае общая детективная сюжетная сторона чуть-чуть сдвигается назад, и фильм приносит успех. Самый душевный, человеческий фильм – это фильм Бондарчука, и результат все знают – он лидер проката. Но там есть и то, что сейчас считается модным, и компьютерная графика, и всякие там сладкие штучки, на которые идет зритель, - взрывы там, кошмары и так далее. Но уже есть то, что приносит прибыль. Говорят, новый фильм, последний, младшего Кончаловского тоже, кажется, принесет эти деньги. А вот мы, все остальные, сидим, никогда не было такого единения кино, и мы делаем своим коллегам, чтобы они сделали успешное кино, много заработали, что люди пришли и начали давать деньги на производство, чтобы это стало таким же бизнесом, как это было при коммунистах. На втором месте по прибыли кино стояло после водки в России, и это я не придумываю, это подтвердит ведущий программы.

Владимир Бабурин: Это правда.

Георгий Юнгвальд-Хилькевич: И мы мечтаем, потому что снималось по 350-400 фильмов в год, прекрасно понимала советская власть, что это приносит большие деньги, и на это давались деньги. И есть люди, которые могут давать большие деньги, понимая, что они их вернут и заработают. Вот тогда и начнется оживление российского кино, и тогда перестанут подмахивать зрителю. Будут приглашать талантливых людей, которые будут создавать талантливые произведении. А талантливые произведения всегда привлекают зрителей – закон общеизвестный.

Владимир Бабурин: При советской власти было проще, потому что, кроме водки и кино, мало чего было, за что можно было с населения содрать какие-то деньги. Я хочу вернуться к «Опасным гастролям». Если кто этого фильма не видел, то из нашей передачи, наверное, понял, что в нем снимался Владимир Высоцкий, причем не просто снимался, а играл главную роль. За два года до этого был запрещен фильм Геннадия Полоки «Интервенция», где тоже главную роль играл Владимир Высоцкий. И многие обращали внимание, что очень схож грим, очень схожи роли: и там и там герой Высоцкого – это герой-подпольщик, у Геннадия Полоки это Евгений Бродский, у вас это Николай Коваленко; у Полоки это такой бонвиван Мишель Воронов, у вас – звезда варьете Жорж Бенгальский. Это случайные совпадения – такие похожие линии? Еще и там и там Ефим Капелян, правда, у вас он начальник полиции, а у Полоки такой бандит, у которого начальник полиции на заработке. Ну, почему Полоку запретили – понятно, год был неудачный, наверное, 1967 год – юбилей Октября. А здесь, наверное, было уже…

Георгий Юнгвальд-Хилькевич: Формализм, который коммунисты просто не выносили, поиски формы – это уже наказуемо было.

Владимир Бабурин: Вот это случайные параллели в этих двух фильмах? Или вы как-то с Полокой самостоятельно к этому пришли? Хотя действительно странно, что один актер – и две такие похожие роли, и даже очень похожий грим.

Георгий Юнгвальд-Хилькевич: Вы знаете, конечно, влияние этого фильма на меня было оказано очень большое. Я и Полоке об этом рассказывал, и сейчас говорю. Мало кто из режиссеров в подобном признается, но Полоке единственному, может быть, даже в мировом кинематографе удалось очень театральную по форме вещь сделать кинематографической. Кино не терпит условностей. Он нашел какой-то такой путь – и эту условность кинематограф выдержал. «Интервенция» - это настоящее кино. Я был плечом к плечу с Володей, и весь кошмар, происходящий с «Интервенцией», он происходил как бы при мне и со мной, потому что я сопереживал, понимая, что меня ждет то же самое, потому что сценарий был написан до того, как я увидел картину. Сценарий был написан по реальным воспоминаниям Коллонтай, которая с Литвиновым готовила революцию, но они возили оружие. Когда я делал «Опасные гастроли», в тот момент что-то в государстве чуть-чуть перевернулось…

Владимир Бабурин: Юбилей прошел!

Георгий Юнгвальд-Хилькевич: Прошел юбилей, да, и тогдашний властитель кино Баскаков, который сказал: «Нам в кино нужны наши, советские джинсы создать наконец», Высоцкий, предложенный мной, как раз оказался тем, что он бы хотел, - селать революционный фильм привлекательным. Но когда был уже закончен сценарий, меня вызвали в ЦК КПСС, и очень интересная была беседа. Два дня меня готовили, держали в гостинице «Россия», наконец я встретился… ну, не важно, он потом стал министром культуры, его понизили после разговора со мной…

Владимир Бабурин: Демичев?

Георгий Юнгвальд-Хилькевич: Демичев. Я ни разу не открыл рта, он ходил вокруг меня и говорил: «Это происки. Коммунисты не готовили вооруженное восстание, этим занимались эсеры. Коммунисты готовили идеологическую революцию, мы нигде не насаждаем революции. В общем, никакого оружия». Я говорю: «Как?! У меня все эпизоды – приходит Бобруйский, они прячут винтовки, берут бутафорские…» - «Никакого оружия. Эсеры», - он сказал. И меня выгнали из кабинета, все. Да, он мне еще сказал: «Скажите спасибо, что вас вообще запустили с этим фильмом и что этого хрипуна мы вам разрешаем снимать». Я подумал: и действительно, и правда, хрен с ним, с оружием. Но попал я в тяжелую ситуацию, потому что все обыски, которые там происходят, кто видел картину, они строятся на том, что они ищут оружие. И я еще сказал Демичеву: «Но Коллонтай в воспоминаниях пишет…» - «Эта, - говорит, - дура все поперепутала». Да, вот так вот прямо на Китайском проезде мне это сообщили официально.

Я вообще был растерян – Коллонтай, Литвинов… А что возят? Мне сказали: «Листовки». Ну, во-первых, листовки не стреляют, вся острота сразу спала. И мне пришлось убить бедного Володю Высоцкого тогда, чтобы как-то, как говорило у нас правительство при Брежневе, обострить ситуацию. Я был вынужден сделать весь этот эпизод, когда они одновременно сталкиваются. Я не люблю никого убивать, у меня вообще нет отрицательных героев в фильме. И пришлось Бобруйскому-Думбадзе застрелить Бенгальского.

Владимир Бабурин: Здесь тоже финал получился, как в «Интервенции», где тоже герой Высоцкого гибнет в конце фильма.

Георгий Юнгвальд-Хилькевич: Да. И когда я это сделал, я понял, почему это сделал Полока. Я понимал, что идет явная аналогия, но я был счастлив, что аналогия с таким фильмом будет. Я думал: его на полку положили – а вот вам…

Владимир Бабурин: Да, но Полоку это не спасло. Вообще чудо, что фильм удалось восстановить из каких-то оставшихся фрагментов.

Георгий Юнгвальд-Хилькевич: Ну, это было чисто морально, знаете, Высоцкий опять в такой же роли вышел на экраны, и сумасшедший прокат. Ну, мы все были с фигой в кармане, делать было нечего, и это была моя фига, увесистая такая. Но это, конечно, была фига в кармане. Вы знаете, когда уже вышел фильм, я был вызван опять на ковер, и мне выговаривали самым грубым образом: «Что же это у вас получается…» Но они уже поздно сообразили, уже в Москве в 72 кинотеатрах одновременно шли «Опасные гастроли». «Получается так, что они убили одного не большевика, протаскивая свои идеи, а потом пришли к его жене, не ставшей женой, и говорят: «А теперь вы будете…» Что это такое? Что вы себе позволяете?» Заказана была статья великому революционному кинорежиссеру, господину Дзыгану, который на 25 страницах… Просто это были уже не те годы, а так бы меня посадили. Там Высоцкий играет на гитаре, танцует канкан, фотография, и было написано: «Вот так режиссер Юнгвальд-Хилькевич представляет себе Октябрьскую революцию». И так далее. Это был пасквиль. Журналы разодрали, расхватали, их достать было нельзя, потому что все оттуда вырезали…

Владимир Бабурин: … да, фотографию Высоцкого!

Георгий Юнгвальд-Хилькевич: … фотографию Высоцкого, и это было, в общем, такое событие колоссальное. Но вот после этого я стал не упоминаем нигде. А все началось с разгрома господина, нынче живого и здравствующего, и дай бог ему здоровья, Капралова, который написал в «Правде» гигантскую статью «Опасное скольжение», где не упоминалась ни моя фамилия, ни Высоцкого. Писалось: «Этот бездарный режиссер… Этот уже не молодой герой…», но нельзя уже было тогда.

Владимир Бабурин: Олег, вы молодой, вы не знаете, что такое в 1969 году фотография Высоцкого. Но зато вы вопрос можете задать.

Олег Пташкин: А вот после всего этого, мне просто интересно небольшое продолжение, как реагировали вы и этот «уже немолодой герой» на все гонения, давление, прочие нюансы? И как сам Высоцкий реагировал, что он вам говорил? И были ли какие-нибудь совместные дальше идеи по следующим картинам?

Георгий Юнгвальд-Хилькевич: Тогда пили! Пили водку много, и это был наш ответ. И все поколение – алкоголиков, включая меня. Все поколение творческое этого периода – все до одного алкоголики. Потому что жить с завинченной крышкой невозможно было. Нажирался, пьяный был – море по колено, и все.

Владимир Бабурин: Это был последний вопрос. Какую интересную тему мы не обсудил. Георгий Эмильевич, приходите еще раз, специально об этом поговорим. И теперь, по традиции этой программы, журналисты получают буквально по несколько секунд, чтобы сказать, что было самым главным в этом почти часовом разговоре с режиссером Георгием Юнгвальд-Хилькевичем. Эдуардо, пожалуйста.

Эдуардо Гедеш: То, что у меня осталось, в основном это большое желание посмотреть продолжение «Трех мушкетеров». И желаю, чтобы получилось очень большая удача.

Георгий Юнгвальд-Хилькевич: Спасибо.

Владимир Бабурин: Олег Пташкин, пожалуйста.

Олег Пташкин: Хотелось, чтобы в наше время творческие люди не топили себя в алкоголе. И хотелось бы, действительно, может быть, чтобы и государство, и частные лица наконец-то поняли всю роль кинематографа. А вам спасибо большое.

Георгий Юнгвальд-Хилькевич: Спасибо.

Владимир Бабурин: И я закончу. По-моему, самое главное – это буквально три слова, которые сказал Георгий Эмильевич, что народ не оказался быдлом. Я надеюсь, что он не излишне оптимистичен, и оптимизм этот действительно чем-то обоснован. Георгий Эмильевич прожил большую жизнь и, думаю, знает, что говорит.