Александр Генис: Самая необычная, как говорят историки, президентская кампания Америки может закончиться еще более необычным образом. Если победу одержит Хиллари Клинтон, то на четырех последних президентов придется всего две фамилии – Буш и Клинтон.
О политических династиях в истории США рассказывает наш вашингтонский корреспондент Владимир Абаринов.
Владимир Абаринов: Когда Джордж Буш-младший стал президентом США, в Америке появилась шутка: «У нас был президентом Буш-отец, теперь у нас президент Буш-сын, а следующий будет Буш - Дух святой». Оба соперника Буша, Эл Гор и Джон Керри – тоже представляли политические династий, причем род Керри по женской линии восходит к первопоселенцам штата Массачусетс. Политические династии в Америке – не редкость. До Бушей президентами избирались отец и сын Адамсы, было два президента Гаррисона – дед и внук. И вот теперь в президенты избирается супруга бывшего президента, Хиллари Клинтон.
А ведь Америка сама себя называет меритократией, то есть обществом, в котором положение человека определяется его личными достоинствами и способностями, а не происхождением. Существуют и законы на эту тему, за соблюдением которых зорко следят правозащитники. Тем не менее, отпрыскам известных семейств всюду зеленая улица.
Литератор Адам Беллоу, сын знаменитого романиста, лауреата Нобелевской премии по литературе Сола Беллоу, опубликовал книгу «Похвала непотизму».
Сначала о термине. Nepos – «племянник» по-латински. Адам Беллоу.
Адам Беллоу: Это слово и стоящее за ним понятие появились в средневековой католической церкви. Разумеется, начиная с древнейших времен, все сферы жизни общества были пронизаны семейными связями и интересами. Но именно в католической церкви, которая представляет собой еще и разветвленную бюрократическую систему, впервые обнаружили, что явление превращается в проблему. Папы имели обыкновение после избрания назначать своих так называемых племянников, а на самом деле незаконнорожденных детей, на высокие посты в церковной иерархии. Именно оттуда пошло и слово, и понятие «непотизм».
Владимир Абаринов: Корни американского непотизма уходят в колониальную эпоху. Второй после английских пуритан волной иммиграции в Новый Свет были роялисты - сторонники казненного короля Карла I , оказавшиеся в годы революции в том же положении, в каком при Карле были пуритане. После того, как в Англии опасность миновала, дворянская иммиграция приобрела специфическое свойство: в Америку переселялись младшие отпрыски аристократических семейств, которым не причиталось наследства. Таким младшим сыном в семье был первый губернатор Вирджинии сэр Уильям Беркли, опубликовавший в 1663 году воззвание к младшим сыновьям дворянских родóв Англии, живо рисуя им выгоды переселения за океан.
Этот «комплекс младшего сына», пишет Адам Беллоу, сыграл исключительно важную роль в становлении американской государственности и идеологии независимости. Будучи сами обделенными от рождения, младшие сыновья делали все, чтобы их собственные дети и внуки не оказались в подобном положении. Третья фраза Декларации независимости гласит: «Все люди созданы равными и наделены Творцом определенными неотъемлемыми правами». Американская революция была восстанием детей против отца-монарха.
Характерный пример восхождения по социальной лестнице – первый президент США.
Диктор: Джордж Вашингтон был старшим сыном в семье, но от второго брака. По смерти отца 11-летний Джордж оказался в двойственном положении: будучи старшим ребенком в своей семье, он оставался младшим по отношению к сводным братьям. Он был обделен не только наследством, но и благом просвещения – братья учились в Англии, Джордж получил домашнее образование. Связи, влияние и богатство пришли к нему вместе с удачной женитьбой на вдове. Он был человеком исключительных достоинств. Но добиться чего-то важного в жизни мог лишь через родственные связи – таковы были неписаные законы того общества.
Владимир Абаринов: Вашингтон был очень осторожен при оказании протекции своим родственникам. Чего не скажешь о других отцах-основателях.
Вновь – Адам Беллоу:
Адам Беллоу: Конечно, семейственность беспокоила публику, а в первые годы независимости существовали опасения по поводу возвращения к наследственному аристократическому правлению. Но оказывается, президенты Адамсы – далеко не самый серьезный случай. Они были как раз особенно щепетильны и старались не оказывать протекции своим родственникам. Зато, например, Томас Джефферсон, который в нашем сознании ассоциируется с идеей меритократии, был в этом вопросе большим лицемером.
Владимир Абаринов: Адам Беллоу называет нынешний непотизм новым.
Адам Беллоу: То, что происходит в нашем обществе сегодня – это не то же самое, что имело место в 19-м веке, когда отцы раздавали сыновьям теплые места и подбирали дочерям выгодных женихов. Это был классический патриархальный непотизм. Сегодня породившая его социальная структура больше не существует. Сегодняшний непотизм – новый. Это система, где надо что-то представлять собой – пусть семейная протекция сработала, но все понимают, что рано или поздно придется проявить и личные способности – если не до, то после.
Владимир Абаринов: Сотрудник вашингтонского Института Брукингса Стивен Хесс, автор книги «Политические династии Америки», согласен с Адамом Беллоу.
Стивен Хесс: Да, пожалуй, именно так. К примеру, Франклин Рузвельт - представитель великой династии Рузвельтов. У него было два сына, делавших политическую карьеру – Джеймс и Франклин-младший. Оба были избраны в Палату представителей Конгресса. Но затем оба пытались занять выборные должности на уровне штата. Джеймс избирался в мэры Лос-Анджелеса, Франклин в губернаторы Нью-Йорка – и оба провалились. Так оно обычно и бывает: у тебя хорошее имя, хороший «брэнд», мы любим рассуждать о генах, мы подсадим тебя на нижнюю ступеньку карьерной лестницы за твое имя, но уж потом будем судить о тебе по твоим личным заслугам. Именно так, как правило, и случается в истории Соединенных Штатов.
Владимир Абаринов: Один из самых выдающихся политических кланов Америки – семья Кеннеди. Отец семейства был одержим идеей сделать президентом одного из своих сыновей. И сделал.
Стивен Хесс: Эта династическая страсть исходила от Джозефа Кеннеди. Он рассчитывал, что президентом станет его старший сын Джо, но тот погиб на Второй мировой войне. Тогда отец перенес свои надежды на второго сына, Джона. Совсем не факт, что Джон так уж хотел стать президентом, но у него не было выхода: он был следующим по старшинству.
Владимир Абаринов: Династию Бушей Стивен Хесс считает почти случайной.
Стивен Хесс: Когда вышло в свет первое издание моей книги в 1966 году, никакой династии Бушей не существовало, это имя даже не упоминалось в книге. Был сенатор-заднескамеечник от штата Коннектикут Прескотт Буш. Однако с тех пор семья дала нам двух президентов и одного губернатора.
Владимир Абаринов: Принято считать, что политические династии – это свойство исключительно белых протестантских семей, в редких случаях – католических, как Кеннеди. Но Стивен Хесс без труда называет династии с другими корнями.
Стивен Хесс: Если говорить об афроамериканских династиях, то это прежде всего Форды в штате Теннесси. В Миссури это семья Клей. Пока что в каждой по два поколения, представленных в Конгрессе. Очень любопытные случаи есть среди латиноамерканцев. Когда конгрессмен от Калифорнии Эд Ройбел вышел в отставку, на его место была избрана его дочь Люсиль и остается там вот уже второй десяток лет. В Южной Флориде получилось еще интереснее. В Палате представителей сейчас два брата – Линкольн и Марио Диас-Баларты. И, наконец, возвращаясь в Калифорнию, нельзя не назвать сестер Санчес, Лоретту и Линду – одна из них в Палате представителей давно, другая недавно, но, думаю, это первый случай в истории Конгресса, когда там одновременно работают две сестры.
Владимир Абаринов: Не редкость теперь и женщины, делающие политическую карьеру благодаря положению отцов и мужей.
Стивен Хесс: Очень часто это случалось именно так, как сказано в заголовке знаменитой статьи – «Через его труп». То есть, это тот случай, когда вдова члена Конгресса занимает его место, а иногда и поднимается выше покойного супруга. Типичный пример – Маргарет Чейз-Смит, которая оказалась в нижней палате в связи со смертью мужа, но затем была избрана в Сенат благодаря уже ее собственным заслугам. Другой пример женщины-продолжателя династии – нынешний спикер Палаты представителей Нэнси Пелоси. Ее отец Томас Д’Алессандро был членом Конгресса и мэром Балтимора. Этот же пост мэра занимал и ее брат.
Владимир Абаринов: Адамсы, Ливингстоны, Тафты, Стивенсоны, Рузвельты, Рокфеллеры, Дюпоны, Лонги... Перечислять политические династии Америки можно долго. Не говоря уже о бизнесе: сегодня 95 процентов американских компаний принадлежат или контролируются наследниками их основателей, в том числе 40 – из списка 500 крупнейших журнала Fortune . К семейным предприятиям относятся большинство издательств и крупнейших газет, таких как New York Times , Washington Post , Los Angeles Times , Philadelphia Inquirer . Но самый яркий пример семейственности – это, конечно, Голливуд. Джейн Фонда, Лиза Минелли, Татум О’Нил, Майкл Дуглас, Дженнифер Алистон, Алек Болдуин, Дрю Бэрримор, Николас Кэйдж, Джордж Клуни, Анджелина Джоли, Эшли Джадд, Настасья Кински, Гвинет Пэлтроу, Джулия Робертс, Чарли Шин, София Коппола... И это только самые звездные имена.
По мнению Адама Беллоу, признать непотизм в порядке вещей нам мешает предубеждение.
Адам Беллоу: Это естественное и неизбежное явление. В обществе идет процесс стратификации, и непотизму отведена в нем определенная роль. Дети врачей и юристов часто выбирают ту же профессию. В совокупности это дает что-то вроде классового или сословного преимущества. Сложно спорить с тем, что в любом сегменте общества социальный капитал аккумулируется в семье и передается следующим поколениям. Если рассуждать абстрактно, то, конечно, непотизм несправедлив. С точки зрения абстрактной справедливости я его и не защищаю. И я прекрасно понимаю, почему он так раздражает людей. Но в том-то и дело, что раздражает он их именно как абстракция. Когда речь заходит о конкретных случаях, люди вполне способны отличить положительные примеры от отрицательных.
Владимир Абаринов: Ну а если все-таки никак не удается избавиться от неприятных ощущений – что делать тогда?
Адам Беллоу: Положите начало своей собственной династии – вот мой рецепт.
Александр Генис: После лихорадки «Оскара», когда кинематографические страсти ненадолго отпускают Америку, в самый раз задаться вопросом, не что мы смотрим, а как. Вопрос этот актуален еще и потому, что кажется впервые практически все картины, участвовавшие в соревнование, уже доступны в формате ДиВиДи для домашнего просмотра. Никогда еще путь от большого экрана к малому не совершался так стремительно. И это становится ощутимой угрозой для кинотеатра как такового. Этой проблеме недавно посвятил подробную статью-исследование критик журнала «Ньюйоркер» Дэвид Денби. В ней он пишет, что новому поколению зрителей уже все равно, где смотреть кино: компьютер, телефон, Ай-под – лишь бы картинка двигалась. Значит ли это, что обряд коллективного просмотра фильмов умирает? Об этом наш корреспондент Ирина Савинова беседует с гостем «Американского часа», кинокритиком Дэвидом Денби.
Ирина Савинова: Как мы смотрим кино сегодня?
Дэвид Денби: Мы все еще смотрим фильмы в кинотеатрах, и будем продолжать это делать в будущем. Но у нас появится много других возможностей. Как с новостями, которые приходят к нам из разных источников: газеты, телевизор, радио и Интернет. Вскоре многие кинофильмы будут посылаться по Интернету на домашний компьютер, в особенности когда беспроволочная передача станет более надежной и доступной и не нужно будет сжимать файлы. Это касается и новых, только что выпущенных на экраны, фильмов. Зрители будут собирать фильмы на взятом напрокат сервере и потом сгружать на свои переносные устройства для просмотра. Это удобно для тех, у кого есть дети: они могут смотреть фильм, когда и где хотят. Это удобно, если вы хотите взять видеодиск и поехать смотреть фильм к друзьям на другом конце города.
Ирина Савинова: А как же традиционный способ смотреть фильмы в кинозале?
Дэвид Денби: Обычай сидеть в темноте с тремястами незнакомыми людьми и переживать одинаковые с ними эмоции в один и тот же момент уйдет в прошлое. Разве что останутся показы дорогостоящих фильмов со специальными эффектами. А обычные фильмы мы будем смотреть дома. Киностудии с пристрастием следят за прибылями и затратами. И они могут сэкономить большие деньги, предлагая фильм в цифровом формате. Напечатать копию фильма стоит около тысячи долларов (в зависимости от длины фильма). Для мирового показа нужно напечатать 7-8 тысяч копий. Добавьте срочную пересылку по воздуху и доставку на земле. Киностудии это обходится в 15-16 миллионов долларов. Но этих затрат можно избежать, посылая цифровую копию через спутник или доставляя видеодиск в кинотеатр, оснащенный оборудованием для цифрового показа. И я думаю, именно это будет происходить.
Ирина Савинова: Но мы идем в кинотеатр за зрелищем, за картиной. Если смотреть на нее на экранчике портативного iPod ’а, то нам придется круто снизить уровень эстетических претензий.
Дэвид Денби: Я абсолютно согласен с Вами. В кинотеатре экран нас как бы «окружает», хватает и втягивает внутрь. "Мы становимся заложниками экрана" - это слова Сьюзен Зонтаг. Но с другой стороны, вспомним, что в детстве мы смотрели сотни фильмов на телеэкране. В 50-я я видел такие классические фильмы как "Третий человек", "Гражданин Кэйн" и "Кинг-Конг", только на маленьком черно-белом экране. Конечно, посмотреть эти фильмы на большом экране в повторном кинотеатре или в музее на специальном показе - значит получить несравненно более сильное впечатление. Но пуристом быть не удается. И мы уже готовы сдаться маленькому экрану. Наши дети смотрят фильмы на iPod ’ах с экраном в пять сантиметров. И не экран ими манипулирует, а они экраном. Это такое же удобство, как мобильный телефон. Молодежь хочет, чтобы кино сопровождало их везде, куда бы они ни направились. И дети будут носить с собой iPod ’ы везде. А родители будут смотреть скачанные фильмы дома на больших плоских экранах, цены на которые, кстати, стали идти вниз. И уж эти экраны будут становиться все больше.
Ирина Савинова: Как Голливуд получит свою прибыль со всеми этими «личными портативными кинотеатрами»?
Дэвид Денби: Голливуд будет брать плату за скачивание фильма из Интернета. Если это совсем новый фильм, и вы собираетесь его у себя оставить, плата составит около 25-30 долларов. Голливуд не останется в убытке.
Другой и самый сложный вопрос – как распределить прибыль. Сколько получит режиссер, актеры? Профессиональные союзы и гильдии Голливуда и так жалуются, что их обманули в ранние 80-е годы и они до сих пор не получают дохода от распространения видеопленок и видеодисков. Когда они потребуют своей доли доходов от распространения фильмов в Интернете, киноиндустрия может оказаться перед угрозой забастовки. В любом случае, Голливуд не упустит контроля над своей продукции и будет следить за доходами. Тут еще более важную роль начинает играть борьба с пиратством.
Ирина Савинова: Я как раз собиралась об этом спросить.
Дэвид Денби: Опасность та же, что в мире музыки. Совместное владение файлами и бесплатное скачивание файлов – это проблемы, с которыми уже столкнулись кинокомпании. "Уорнер бразерз" поступил умно: купил компанию, распространяющую их фильмы в Интернете. Фирмы "Дисней уорлд" и "Парамаунт" достигли договоренности с компьютерной компанией "Эппл" о распространении их старых фильмов через iTunes . Голливуд сражается на всех фронтах.
Все это не значит, что забыты прибыли от обычного проката в кинотеатрах. Это ведь огромные суммы. Особенно, если прибавить к билетам доходы от продажи книг, пластинок, футболок, пивных кружек и других сувениров, на которых напечатаны название фильма и кадры из него. Премьера в кинотеатре как центральное событие в жизни фильма останется с нами еще долгие годы, но фильмы разделятся на "большие" и на "маленькие", не заслуживающие показа в кинотеатре
Ирина Савинова: А что произойдет с самими кинотеатрами?
Дэвид Денби: Они все перейдут на цифровой показ. Это неизбежно. В мире есть много кинорежиссеров, которые любят пленку и не любят цифровой формат, но будущее за этим последним. Я думаю, что режиссерам придется снимать цифровые картины, хотят они этого или нет. Кинотеатры же все перейдут на цифровой показ, что недешево: один экран стоит около ста тысяч долларов. Театрам придется переосмыслить свой бизнес: не обязательно демонстрировать только кинофильмы. Можно показывать спортивные соревнования тем, кто, скажем, не любит толпы фанатичных болельщиков. Можно показывать в Нью-Йорке соревнования на кубок мира по футболу, проходящие в Мадриде или показывать зрителям в Буффало политическое ралли с участием Барака Обамы, проходящее в Кливленде. Разделив свое пространство на залы с меньшим числом мест, кинотеатр сможет сдавать залы для частных показов. Просто нужно чутье, желание и правильное руководство, чтобы это все начало происходить.
Ирина Савинова: Да и оперу из Метрополитен уже транслируют на экраны кинотеатров. Однако цифровая революция наткнулась на подводный камень - перевод информации из Интернета на компьютер или телевизор.
Дэвид Денби: Да, с этим проблемы. 6-7 лет назад было принято утопическое решение - подключить всех к Вебу через волоконно-оптический кабель. Но это не происходит, это слишком дорого. Я слышал о другом подходе: о мощном беспроволочном подсоединении к Интернету. Это может разрешить вопрос. Сейчас Blue - Ray и HD DVD борются за рынок. И проигрываются их записи на разных экранах: компьютерном или плоском настенном. Мощное беспроволочное подсоединение даст возможность сгружать и фильмы в несжатом формате. Но это произойдет еще лет через пять.
Александр Генис: Песня недели. Ее представит Григорий Эйдинов.
Григорий Эйдинов: В этот вторник вышел один из самых долгожданных новых альбомов года, более чем оправдавший ожидания диск арт-рок группы «Аркейт файр» под названием «Неоновая Библия». Основой и костяком этого канадского ансамбля является дуэт – муж и жена Вин Батлер и Регина Часенг, с медленно меняющимся вокруг них коллективом. После всеобщего и неожиданного успеха их дебютного альбома в 2004 году «Аркейт файр» купили небольшую церквушку под Монреалем, и переоборудовали ее под собственную студию. Там, весь 2006 год, они создавали свой второй альбом. В результате получилась на удивление цельная, меланхолично-поэтическая рок симфония для, в том числе, скрипки, баяна, арфы и органа с оркестром. Вот один из ее фрагментов.
Александр Генис: Вторую часть нашего «Американского часа» откроет мартовский выпуск «Музыкального альманаха», в котором мы с критиком Соломоном Волковым обсуждаем новости музыкального мира, какими они видятся из Америки. Итак, мы откроем наш сегодняшний выпуск «Музыкального альманаха» новостями из оперы Метрополитен.
Соломон Волков: В Метрополитен опере у нас налицо то, что я называю славянским месячником. Потому что идет сразу две оперы из очень необычного славянского репертуара. Это опера Леоша Яначека «Януфа», которая идет на языке оригинала, по-чешски, и «Евгений Онегин».
Александр Генис: «Почему Онегина» вы назвали необычным репертуаром?
Соломон Волков: Потому что это не стандартный репертуар. Это, все-таки, не итальянская опера, не «Травиата», даже не Вагнер, в конце концов.
Александр Генис: И даже не «Борис Годунов».
Соломон Волков: Даже не «Борис Годунов». В каком-то смысле «Онегин», все-таки, остается экзотикой, все-таки, до сегодняшнего времени не могут изжить любители музыки на Западе несколько снисходительного отношения к Чайковскому не как к мейнстримному автору. Причем, публика всегда к нему всей душой стремилась, но знатоки уже много десятилетий отводили Чайковскому вторичное место и только сейчас, вслед за публикой, когда, все-таки, оказалась, что Чайковский - устойчивый любимец западной аудитории, начинает меняться и отношение знатоков. Что касается Яначека, то его «Януфа» - это замечательное, не достаточно популярное произведение, которое заслужило гораздо большей популярности и которое идет в очень выразительной постановке с потрясающими вокальными силами. Я напомню сюжет «Януфы». Януфа это падчерица церковной сторожихи, дело происходит в деревне, в Моравии, в конце 19-го века, она приживает ребенка от деревенского ловеласа, который не хочет на ней жениться. Из-за этого у нее возникают затруднения в этом деревенском социуме, и дьячиха-мачеха убивает этого ребеночка. Но все заканчивается тем, что Януфа выходит замуж за другого. Все несчастны, и что типично в этой опере, нет ни полностью положительных персонажей, ни полностью отрицательных. Все несчастные люди, каждый несчастен по-своему.
Александр Генис: Это, скорее, чеховская тема, чем традиционный оперный сюжет.
Соломон Волков: Это, скорее, итальянский сюжет. Тут то, что принято называть веризмом. Берется типичная сцена из дикой сельской жизни, и обличаются, скорее, нравы, общая ситуация, чем втянутые в эту сеть отдельные персонажи. Как я уже сказал, каждый из них несчастен по-своему. И каждому персонажу веришь. Яначек очень убедительно это музыкально передал. И, как я уже сказал, потрясающие исполнители. Во-первых, дирижирует Иржи Белоглавик, чешский дирижер и, как всегда в таких случаях, он эту партитуру с детства знает наизусть, и это чувствуется. А партию Януфы исполняет потрясающее финское сопрано Карита Маттило. Она здесь прославилась тем, что в сцене из оперы «Соломея» Рихарда Штрауса, в знаменитом Танце семи покрывал, появлялась на некоторое количество секунд полностью обнаженная на сцене.
Александр Генис: Что может позволить себе далеко не каждая оперная певица.
Соломон Волков: И, поэтому, я боюсь, что некоторое количество слушателей ожидало, что такое произойдет и в «Януфе». Но в «Януфе» она полностью одета, но поет потрясающе, и выносит центр драмы на себе. Как она звучит можно понять из отрывка из этой оперы.
Вторая опера, о ней говорить долго не приходится, это «Онегин». Та, старая постановка 97-го года, но в ней, впервые в Метрополитен, в роли Онегина выступает Дмитрий Хворостовский, а моя любимица - американская сопрано Рене Флеминг - партия Татьяны. Это ее первая русская роль в Мет. И я должен сказать, что я считаю, что, может быть, на сегодняшний момент, это лучшая Татьяна в мире. И Хворостовский тоже очень хорош. Критика в полном восторге от того, как эта пара взаимодействует. Действительно, между ними, что называется, химия, это особое сочетание, когда люди нравятся друг другу, им нравится, как партнер поет и, конечно, главный герой этой постановки – дирижер Валерий Гергиев, у которого все живет и кипит. И, можно сказать без всякого преувеличения, что на сегодняшний день Гергиев - самый интересный оперный дирижер на международной арене.
Александр Генис: Мне приходилось слушать эту оперу, когда она была еще совсем новой. И основа, как все в Метрополитен, очень добротная, она, может быть, не такая уж оригинальная, но очень полноценная, очень оперная, очень благая. За одним странным исключением. На меня произвел очень тяжелое впечатление хор, который был одет в какие-то страшные зипуны. Главное, что все это было очень бесцветно. Больше всего это напоминало «Список Шиндлера», а не русских крестьян, которые вообще любили красный цвет. И представить себе эту серую безликую массу, как ее представил режиссер на сцене, было весьма обидно.
Соломон Волков: С хором почему-то проблемы в Метрополитен. Не понимаю, в чем там дело. В «Януфе» тоже. В то время, как главные герои между собой потрясающе психологически убедительно взаимодействуют, хористы стоят так, как будто они позируют для фотографии. Я должен сказать, что я с некоторой тоской вспоминаю хор в Большом театре. Там всегда была психологически разработана партия у каждого хориста. Борис Александрович Покровский это делал великолепно.
Александр Генис: Вы знаете, я только что слушал интервью с людьми, которые занимаются с хором, и они работают точно также и в Метрополитен. У каждого хориста есть имя для каждой оперы, для того, чтобы у него была индивидуальность.
Соломон Волков: Пока что это еще не сцене не проступает. Будем надеяться, что и «Онегин» в этом плане оживет. А пока что Хворостовский в этом спектакле блистает.
Александр Генис: Мы продолжаем цикл наших блиц концертов, который в этом году называется «Композиторы 21 века». О ком пойдет речь сегодня, Соломон?
Соломон Волков: Я хочу напомнить, что у нас был Валентин Сильвестров и Джон Адамс, а сегодня я хочу представить, может быть, в этом контексте неожиданное имя. Это бразилец Коэтано Велоса.
Александр Генис: Уже третий континент у нас пошел.
Соломон Волков: Да. Это я делаю специально. Во-первых, Велоса как бы не классический композитор. Но я и хочу в нашей серии показать разнообразие музык, самых разных музык. Музыка не одна и, на сегодняшний момент, мы должны отказаться от этой строгой иерархичности, которая была присуща в значительной степени 20-му веку. В 21 веке музыка эту иерархичность теряет и, в этом смысле, мы во всяких жанрах находим значительных мастеров, которые могут представлять на сегодняшний момент то, что мы предположительно называем музыкой 21 века. И, мне кажется, что Каетано Велоса, которому исполнилось 64 года, - одна из центральных фигур вот этой музыки нашего времени. У себя в Бразилии он сверхзвезда, он символ современной бразильской музыки. Какой-то параллелью ему, в определенном смысле, мог бы быть в России человек типа Окуджавы. Вот это похожее явление.
Александр Генис: Окуджава ведь тоже занимал особую роль, потому что его нельзя было отнести ни к эстраде, ни к поп-музыке.
Соломон Волков: Но преимущество Велосы, не художественное, а как бы фактическое, в том, что он изменил лицо своей культуры до такой степени, что Окуджаве, при всем моем величайшем уважении к этому человеку, не удалось сделать. И он сделал это в международном масштабе. Он фигура международная, его знают все, и в США, тоже. Окуджава все же остался национальной фигурой. И мы сегодня это на глобальной музыкальной сцене должны учитывать. Велоса уже много десятилетий представляет бразильскую музыкальную культуру, причем во всех ее аспектах. Он так же и политическая фигура, как, до определенной степени, был и Окуджава. Но Велоса сражался с хунтой, его арестовывали, он был в изгнании, он возвращался триумфатором.
Александр Генис: Окуджава плюс Солженицын.
Соломон Волков: Абсолютно точна формула. У него недавно вышел новый диск, на котором новейшие его песни. Одну из них, под названием «Городская богиня», я и хочу представить. В этом диске и в этих песнях нет никаких политических мотивов. Это даже такая шокирующая тема у этого диска – сексуальность стареющего мужчины. Он очень откровенно от своего лица проводит такие совершенно не политические, что для него типично, он политический композитор, певец и поэт, но, в данном случае, это исключительно сексуальная тема, причем взятая в несколько шокирующем аспекте. Он обращается к городской богине, девушке и говорит: «Я боюсь тебя полюбить, боюсь не полюбить, я люблю твой поцелуй, твой запах, твои волосы, всю тебя».
Александр Генис: Приближается Восьмое марта, и, хотя совсем недавно был Валентинов день, дамы опять ждут подарков. Проще всего их выбрать на Бриллиантовой улице Нью-Йорка, где, как легко догадаться, торгует самыми безошибочными в мире подарками.
У микрофона – специальный корреспондент «Американского часа» Юлия Валевич.
Юлия Валевич: Трудно поверить, но Бриллиантовый район, Даймонд дистрикт, знаменитая 47-я улица, - это всего лишь один квартал между Пятой и Шестой Авеню, и на этом крошечном пространстве разместились 2600 независимых бизнесов.
Кэтрин Арнольд – не профессиональный гид. Экскурсии по Манхэттену – это ее главное хобби. Когда-то Бриллиантовый район, рассказывает она, находился в Даунтауне. Там до сих пор, на Канал Стрит и Бауэри, остались какие-то магазины. Но уже в сороковые годы большинство бриллиантовых бизнесов перебралось сюда.
Кэтрин Арнольд: Первыми были евреи, которые освоили Мидтаун еще накануне второй мировой войны, когда они бежали из Германии со своими сбережениями. Здесь они открывали свои лавочки и продавали золото и драгоценности. В 50-60-е годы к ним присоединились кубинцы и пуэрториканцы, а в 70-е эмигранты из Восточной Азии и русские, эмигранты из бывшего Советского Союза…
Юлия Валевич: В 80-е годы на 47-й улице заявили о себе бразильские и карибские дизайнеры. Теперь это уже международный блок, а не только еврейский. Сегодня девяносто процентов всех бриллиантов в Америке проходит через 47-ю улицу. Оборот около четырехсот миллионов в день. А сердцем этого района, по-прежнему является Дилерский клуб, основанный в 1931-м году, в который входят производители и брокеры. Сейчас для брокеров наступили не лучшие времена. При наличии интернета, где бриллианты можно купить и продать, и с появлением на рынке синтетических бриллиантов, отпадает необходимость в дилерах. Их вытесняет современная технология. Плюс к этому, компания «Де Бирс», которая выросла на южно-африканских приисках, стала сейчас сама обрабатывать и продавать свои бриллианты. Но как бы трудно не приходилось торговцам, одна традиция осталась неизменной. Все контракты заключаются простым рукопожатием.
Кэтрин Арнольд: У женщин много хороших друзей: рубины, изумруды, жемчуг, и другие драгоценные камни. Но лучшие из лучших это, конечно, бриллианты. Бриллианты – совершенство, символ любви, и они всегда в моде. Вот почему именно бриллианты всегда были лучшими друзьями женщин.
Ну, а выбрать желанный подарок, себе или любимым, приезжают сюда, на 47-ю улицу. Потому что здесь самые низкие цены, лучшее качество, и всегда можно поторговаться. В основном, как и прежде, бриллианты покупают мужчины. Для своих спутниц. Но сегодня преуспевшие в карьере дамы и сами могут выбрать и купить себе лучших друзей. Они хорошо знают, что многие фирменные ювелирные магазины приобретают либо обрабатывают бриллианты здесь, на 47-й улице. И что где бы вы их ни купили, в Тиффани, в Харри Уинстон, или в каком-либо другом дорогом магазине, 99 процентов из ста, что они пришли отсюда, с 47-й.
Юлия Валевич: Кэтрин говорит увлеченно, со страстью, чувствуется, что она любит то, что делает. Что же ее вдохновляет?
Кэтрин Арнольд: Мне нравится, что здесь все блестит и сверкает, - улыбается она. – Как все женщины, я, конечно, тоже люблю бриллианты. И еще мне интересна история этого района, как он менялся, и архитектурно, и с точки зрения финансового влияния. И потом, посмотрите на эти витрины, и скажите, что вам это не нравится?!
Юлия Валевич: Конечно, нравится. Я сама люблю бриллианты. Но до сих пор не знала, что они бывают разных цветов. Как сказала Кэтрин, назовите любой цвет, и в природе существует такой бриллиант. Такая красота, наверно, соблазняет и грабителей?
Кэтрин Арнольд: Нет, это место не популярно среди воров. Оно слишком хорошо охраняется. Здесь всегда дежурит полиция, кругом видеокамеры, в том числе и скрытые, сигнализация. Правосудие настигнет вас мгновенно, вы даже не успеете позвонить адвокату…
Юлия Валевич: Мы зашли в магазин, хозяйка которого, индианка по имени Роберта, сразу обратила внимание на мое колечко. Обручальное? – спросила она, и не дожидаясь ответа, стала рассказывать о том, как к ним приходят молодые пары.
Роберта: Они входят, и она сразу говорит ему: тебе, дорогой, лучше сесть. Что он и делает. Для будущих супругов обручальное кольцо – это первая большая семейная покупка. Поэтому цена обсуждается заранее, сколько они могут потратить. Считается, что кольцо должно стоить не меньше двухмесячной зарплаты жениха. А это может быть 5, 10, 15, 50 тысяч. Кто сколько зарабатывает…
… Раньше все было по-другому. Мужчина, как правило, преподносил любимой кольцо в коробочке. Это был сюрприз. Но сегодня девушки предпочитают обходиться без сюрпризов. А вдруг кольцо не понравится. Она, к примеру, хотела круглое или квадратное, или, чтоб бриллиант был другого цвета. Вы не поверите, но из-за этого молодые иногда даже расстаются. Такое случается. Поэтому сегодня заранее оговаривается, что она хочет, и что он может. Среди ювелиров даже существует поговорка: бриллианты выбираются глазами и сердцем, но покупаются, к сожалению, кошельком…
Юлия Валевич: Древние греки называли алмаз Адамонтос, что значит Непобедимый, римляне – Диамонт. А вот бриллиантом он стал в 17-м веке, получив это название от бриллиантовой огранки, которая и дает ему то неповторимое свечение. Раньше ему приписывали магические и целебные свойство. Но настоящий интерес к бриллиантам появился после путешествия по Индии Жана Батиста Тавернье, который привез во Францию изумительной красоты алмазы, в том числе «голубой Тавернье», роковой алмаз, тот самый, из-за которого, якобы, погиб Титаник. Редкие, дорогостоящие камни довольно часто становились «кровавыми», и поломали немало человеческих судеб. Но довольно о печальном. Главным свойством алмаза всегда считалась его способность приносить удачу. И не нужно забывать, что два кольца на одном пальце не носят, тем более, если камень больше десяти карат. И вообще, главное не заслонить сверкающими камушками себя.
Еще один небольшой магазин. Хозяина зовут Майкл, ему 48 лет. Дарит ли он своей жене бриллианты?
Майкл: Для меня лично, да и для всей моей семьи, бриллианты никогда не были предметом вожделения. Много лет назад, когда я только открыл этот бизнес, я подарил своей будущей жене обручальное кольцо с бриллиантом. С тех пор мы живем счастливо уже 27 лет, и у нас трое взрослых детей. Если мы идем на какую-нибудь вечеринку, моя жена может придти сюда и взять на прокат все, что она захочет. А вот мой партнер любит покупать своей жене бриллианты. Из того, что он ей подарил, он мог бы открыть свой собственный бизнес…
Юлия Валевич: Пока мы с Майклом беседовали, его ассистенты предложили почистить мое кольцо, и даже отказались от денег. А сам Майкл, узнав, что я из России, вспомнил забавную историю.
Майкл: Вы знакомы с русской рок-группой ВИАГра? – неожиданно спросил он меня. – Пару лет назад у нас работала секретарша, тоже из России. Звали ее Алекс. Однажды она увидела на улице каких-то девушек, выбежала, поговорила с ними, и привела их в магазин. Они купили тогда кольцо с большим желтым бриллиантом. Очень дорогое кольцо, десятки тысяч долларов. Все остались довольны сделкой. Мы спросили у Алекс, как ей это удалось, ведь она даже не продавец, и кто эти девушки? И тогда она сказала: В России эти девушки, как здесь Бритни Спирс, причем, до того, как она побрила голову. Алекс получила свои проценты. Очень хорошая девушка, только английский у нее был слабоват. Мы послали ее на курсы, потому что хотим, чтобы она продолжала работать с нами…
Юлия Валевич: Теперь понятно, откуда в репертуаре ВИАГры появилась песня «Лучшие друзья девушек – это бриллианты». Я послушала ее. Но, конечно, это совсем не та песня, которую поет Мерлин Монро.
