Программу ведет Александр Гостев. Принимает участие корреспондент Радио Свобода Кирилл Кобрин .
Александр Гостев : Президент России Владимир Путин объявил 2007 год «годом русского языка». В стране и за ее пределами организованы многочисленные мероприятия - конференции, специальные выпуски периодических изданий, лекционные курсы и так далее. Одно из подобных мероприятий только что прошло в Петербурге при поддержке властей. Помимо очевидной культурной и просветительской нагрузки «год русского языка» преследуют и вполне очевидную политическую цель: русский не только был «языком межнационального общения» в СССР, он и сейчас отчасти продолжает выполнять ту же функцию в бывших советских республиках - и, значит, может быть использован как политический инструмент. О внутренних политических трансформациях русского языка и о планах по его распространению за рубежом - мой коллега Кирилл Кобрин.
Кирилл Кобрин: Современная философия, история и политология уделяют языку особенное внимание. Наиболее актуальный поворот этой темы - «язык и власть». Говоря коротко: одним из главных (если не главным) инструментом власти является ее язык, которым она задает цели народу и дает оценки происходящему. Потому самая острая политическая борьба в современном мире (в частности, в России) идет за сферу средств массовой информации - то есть, за сферу формирования и использования языка власти. Эти проблемы обсуждались в Санкт-Петербурге на публичной дискуссии "Русский язык как политический проект", организованной несколькими писателями, политологами и журналистами.
Татьяна Вольтская: Первоначально писатели и политологи, собравшиеся для размышления о судьбах русского языка, предполагали, что они будут обсуждать главным образом, каково политическое наследие русского языка, должна ли Россия защищать его политическими средствами, является ли защита русского языка одной из ключевых задач для России. Но мало-помалу дискуссия повернула в более естественное русло, и главными стали вопросы о том, что именно сегодня можно лучше всего описать средствами русского языка и для выражения каких политических и культурных задач и моделей он пригоден более всего. Все понимают, что очень скоро мир кардинально переменится, но каким он будет, мы не знаем, говорит писатель Андрей Столяров.
Андрей Столяров: Тот, кто первый опишет новую реальность, тот, кто уложит ее в определенные смыслы и зашьет в определенные программы действия, тот этой реальностью будет управлять. Фактически в мире идет борьба реальностей, на каком языке, смысловом языке будет говорить новый мир - на английском, на китайском, на русском, на арабском или на других языках.
Татьяна Вольтская: Другие участники дискуссии говорили о том, что на русском языке практически невозможно адекватно описать демократическую модель государственного устройства.
Кирилл Кобрин: Некоторым образом, современный русский язык действительно можно назвать «политическим проектом». Грандиозные политические преобразования, менявшие жизнь страны, всегда сопровождались - иногда даже предшествовались - революционной трансформацией языка. Так было при Петре Великом, при Александре I ; то же самое произошло после Октябрьской революции 1917 года. Я побеседовал об этом с известным петербургским историком, соредактором журнала «Звезда» Яковом Гординым.
В русской истории, начиная с Петра I , русский язык и был политическим проектом, если вспомнить языковую реформу Петра…
Яков Гордин: Можно сказать и так, конечно, хотя эта формулировка вызывает у меня некоторые сомнения. Язык гораздо более мощная и высокая стихия, чем политическая реальность того или иного момента. Другое дело, что язык, как такая стихия саморегулирующаяся, что ли, отвечает на потребности в том числе и политического момента.
Кирилл Кобрин: В начале XIX века развернулась довольно ожесточенная дискуссия о русском языке, о заимствованиях, как известно… архаисты и карамзинисты, которые спорили о том, стоит в язык включать французские и другие слова, в частности, и связанные с политической терминологией. И вот один из вождей архаистов адмирал Шишков становится на некоторое время секретарем Александра I и пишет манифесты во время Отечественной войны 1812 года. Можем ли мы сказать, что в XIX веке язык становится ареной политической борьбы?
Яков Гордин: Шишков был не просто секретарем, насколько я помню, он был государственным секретарем и действительно писал манифесты. Но в этих манифестах никаких классических штук, которыми он прославился (хотя он был довольно любопытный господин на самом деле) впоследствии, типа мокроступов вместо галош и так далее, конечно, не было. Это была ориентация, скорее, на славянизмы, которые должны были возбуждать патриотическое чувство. Но, разумеется, в этот конкретный момент противостояния с французами была сделана попытка превратить язык в политическое орудие, показать, что мы сами с усами и ни в каких галлицизмах не нуждаемся.
Кирилл Кобрин: Еще один мощный толчок трансформации русского политического языка дала, конечно же, революция 1917 года и советская власть. Русский язык становится действительно политическим орудием, на просторах Советского Союза это язык межнационального общения. Как вы думаете, сейчас в СНГ может ли продолжать русский язык играть ту же роль?
Яков Гордин: В какой-то степени. Думаю, что та роль, которая появилась после революции, уже не вернется. Тогда речь шла об объединении, как правило, насильственном, и об интеграции. Сейчас процесс совершенно другого, противоположного характера. И поэтому, во всяком случае, на некоторое время, не знаю, долго ли это продлится, будет достаточно активное отталкивание русского языка, как объединительного языка. Поэтому не думаю, что он в обозримом будущем будет играть ту же объединительную роль.
Кирилл Кобрин: Как известно, влиятельные на международной арене языки пропагандируются по-разному. С одной стороны, модель Франции и Германии, которые вкладывают довольно большие государственные бюджетные средства в пропаганду своих языков и своей культуры за пределами этих стран. С другой стороны, английский язык, который, естественно, господствует в силу экономического и политического могущества англоговорящих государств. Какой из этих двух путей более возможен для русского языка?
Яков Гордин: Первый, конечно. Если мы хотим распространять в какой-то степени культурно-психологическое влияние, то нужны институты типа Гете-Института, Французского института, то, что есть у нас в России, то, что организовано этими странами. Потому что сам по себе русский язык занимать такое доминирующее положение не будет. Нужно прилагать серьезные усилия. И в этом есть безусловный смысл.
