Четыре года войны – судьба детей в Ираке.
Джордж Буш: По моему приказу, войска коалиции начали наносить удары по объектам военного значения с тем, чтобы подорвать способность режима Саддама Хусейна вести войну. Это – начальная стадия того, что затем перерастет в широкую и согласованную кампанию.
Ирина Лагунина: В телевизионном обращении к американскому народу президент США Джордж Буш объявил о начале войны против режима Саддама Хусейна. Это было 4 года назад. С тех пор Америка потеряла в Ираке более 3 тысяч человек, более 2600 – в боях с противником, которого даже сложно описать – «Аль-Каида», суннитское сопротивление, шиитские вооруженные отряды, криминальные группы. Целью военной операции было смещение режима Саддама Хусейна. Американская администрация не планировала приводить к власти какое-то свое правительство. И напрасно. Предполагалось, что иракский народ сможет самостоятельно сделать свой выбор в свободной от Саддама стране, установить демократическое правление и вступить в период процветания. Этого не произошло. Почти 2 миллиона иракцев покинули страну. Сотни тысяч оставили свои дома и скитаются по Ираку. Уже почти сто тысяч человек убиты. Как в каждом вооруженном конфликте, страдают прежде всего мирные люди, особенно дети. Единственная международная гуманитарная организация, которая оставалась в Багдаде, несмотря на межконфессиональные столкновения, выехала в соседнюю Иорданию в начале этого месяца. Это организация «Спасите детей». Спасти детей не удается – все более количество становятся уличными побирушками, наиболее отчаянные вступают в банды беспризорников.
Международная гуманитарная организация «Ребенок войны» провела исследование среди четырех сотен беспризорников на Юге Ирака. Маленького Али попросили нарисовать, что он думает, как к нему относятся окружающие его люди. Он нарисовал собаку. По телефону из Лондона мы беседуем с составительницей доклада об этом исследовании Лейлой Биллинг.
Лейла Биллинг: По-моему, исследование показало именно то, как конфликт воздействует на детей, как он способствует тому, что общество ставит на них клеймо, а они в ответ ведут все более криминальный образ жизни. Мы наблюдаем в Ираке, как рушатся семьи, как все больше хозяйств остается на руках у женщин. А это на самом деле означает, что дети вынуждены брать на себя роли, которые не соответствуют их возрасту, их поколению. Они вынуждены заботиться о пропитании, потому что их семьи живут в крайней нищете. Дети покидают школы и в поисках заработка выходят на улицы. А там их ждет только нелегальный заработок. И девочки, и мальчики начинают торговать своим телом, продают оружие, алкоголь, порнографию. 8-летние, и те занимаются подобного рода бизнесом. И к этому их вынуждают только экономические условия! И конечно, на них ставят клеймо. Для местных жителей они - «плохие дети». А в результате они страдают не только от нищеты, не только от криминального мира, который их окружает, но и от социальной изоляции.
Ирина Лагунина: У детей, согласно исследованию, появляется чувство самоотречения, потеря себя как личности. Это только усугубляет проблемы. Ахмед, когда его попросили описать, как он себя ощущает, ответил: «Бог создал нас, чтобы мы жили, как ослы. Вот мы и живем, как ослы». Но Лейла, вот дети выходят на улицы в поисках заработка. А что думают по этому поводу родители?
Лейла Биллинг: В ходе этого исследования мы разговаривали и с семьями беспризорников. Многие из них хотели бы, чтобы у них была возможность оставить детей дома и в школе. Многие горюют, что вынуждены были отправить на это своих детей. Но у большинства не было другого выбора – они живут на грани возможного. Кстати, замечу, что большинство детей считают, что именно семьи и спровоцировали их на подобную жизнь, что именно семьи над ними и надругались. Мы даже говорили с детьми, как с девочками, так и с мальчиками, чьи родственники на самом деле заставили их заниматься сексом за деньги. Так что семьи могут выступать в данном случае и как защита, и как самая страшная форма надругательства над ребенком.
Ирина Лагунина: И что это порождает в умах этих детей?
Лейла Биллинг: Еще один интересный аспект, который нам удалось выяснить в ходе исследования, состоит в том, какое психологическое воздействие на детей оказывает этот конфликт. Мы попросили детей составить список проблем, которые они считают для себя главными. Кроме бедности, нищеты и развала семей все они поставили на первое место терроризм и отсутствие элементарной безопасности. По-моему, мы становимся свидетелями такого процесса: поскольку эти дети постоянно живут в обстановке насилия и угрозы их жизни, они опосредованно переносят это на себя, на свое поведение и психологическое развитие. Они все играют в оружие, они проявляют жестокое поведение к окружающим, и хоть и не все, большинство, по-моему, будут иметь долгосрочные психологические проблемы.
Ирина Лагунина: Ахмед признался в ходе беседы с представителем организации «Ребенок войны»: «Я хотел бы установить связь с армией Махди. Тогда бы люди меня уважали, а местные власти не разрушили бы нашу комнату». Армия Махди – это армия шиитского духовного лидера Муктады ас-Садра. Вероятно, этот мальчик из семьи беженцев. В отдельных районах местные власти начали сносить беженские лачуги. Это жестокое поведение, которое проявляют дети, это способ самозащиты? Оно дает им ощущение безопасности?
Лейла Биллинг: Да, я думаю, это – способ защитить себя. Например, многие дети, особенно мальчики, которых заставили заниматься сексом, носят с собой ножи. Это – механизм самозащиты, как и жестокое поведение. Это способ показать: не надо со мной связываться, я способен за себя постоять, я способен себя защитить. Но я уверена, что если заглянуть к ним глубоко в сердце, увидишь, что это дети напуганные. Это поведение – симптом страха.
Ирина Лагунина: Вот некоторые из признаний детей работникам организации «Ребенок войны». Кстати, опрос был построен так, что иногда дети общались с детьми. То есть выясняли проблемы беспризорников не взрослые, а сами дети. Так вот, признания. Хассана попросили нарисовать, чем он занимается в течение дня. Он нарисовал реку. «Я хожу купаться», объяснил мальчик. У него спросили: Ты ходишь только купаться? Он ответил: «Нет, развлекать». Его попросили пояснить, что он понимает под развлечением. Он рассказал: «Там меня ждет мужчин. Мы плаваем вместе, и он дает мне деньги. Если его самого нет, то приходит его друг. Мы купаемся вместе, и он тоже дает мне деньги».
Еще одна детская история. Девочку зовут Сухам. Она рассказывает: «Поскольку мои сестры и я относительно красивы, у нас есть возможность вступать в брак по обряду Мотаа. До того, как я достигла определенного возраста, мой отец продавал старым и богатым мужчинам моих сестер. А когда мне исполнилось 13, отец продал меня. Он продал меня дважды».
Напомню, мы беседуем с Лейлой Биллинг, составительницей доклада о состоянии беспризорных детей и детей из бедных семей в Ираке. У мальчиков и у девочек проблемы разные? Или одни и те же?
Лейла Биллинг: Мы заметили, что со времени начала конфликта значительно возросло число так называемых браков Мотаа. Браки по обряду Мотаа практикуются в основном шиитами. Это брак, заключенный на определенное время, то есть временный брак. И вот мы наблюдаем, что семьи, которые живут в крайней бедности, начинают все чаще выдавать разрешения на подобные союзы, заключаемые на месяц, неделю и даже на час. Это становится для них стратегией выживания. Но на самом деле это скрытая проституция.
Ирина Лагунина: Ваша организация работает с 1993 года, с войны в бывшей Югославии. Полагаю, что определенный опыт уже накоплен. Как выбираться из этих проблем?
Лейла Биллинг: Думаю, первый шаг – надо привлекать местных людей, чтобы они сами решали эту проблему, чтобы они сами снимали клеймо с этих детей. Мы испробовали этот механизм в Демократической республике Конго, где существовала абсолютно такая же проблема. Как только сами люди – будь то в деревне или в городском квартале – начинают принимать участие в спасении этих детей, дети уже чувствуют защиту. Особенно важно привлечь местных лидеров, авторитетов, духовных наставников, чтобы они повели за собой людей. Нам в Афганистане, где существует аналогичная проблема, удалось привлечь к нашей работе муллу. И он не только начал работать с детьми, преступившими закон, он включил рассказ о них в свою пятничную проповедь. Он рассказал верующим о том, что нельзя ставить на этих детях клеймо, нельзя отталкивать их. Это имело крайне положительное воздействие.
Ирина Лагунина: Мы беседовали с Лейлой Биллинг, сотрудницей международной гуманитарной организации «Ребенок войны». Полностью результаты исследования, проведенного этой организацией в южных городах Ирака – Басре и Насарее, – будут опубликованы в апреле. Это – толика проблем, с которыми сталкиваются дети в войне. Детский фонд ООН ЮНИСЕФ и организация «Спасите детей» сейчас бьют тревогу, что в Ираке разваливается система школьного образования и практически нет медицинского ухода за детьми. Это дополнительно к тому, что количество детей с хроническим недоеданием по уровню сопоставимо с Бурунди, центральноафриканской страной, где последние 10 лет не прекращался гражданский конфликт.
Суд над убийцами сербского премьер-министра Зорана Джинджича. Политический аспект преступления.
Ирина Лагунина: Неделю назад исполнилось четыре года со дня убийства премьер-министра Сербии, реформатора Зорана Джинджича. Уже четвёртый год Специальный суд по организованной преступности ведёт процесс над его убийцами. На скамье подсудимых 29 человек, ещё 5 находятся в розыске. Все они - члены преступной Земунской группировки и тесно связанные с ней офицеры отряда по специальным операциям МВД Сербии. Процесс подходит к завершению: известны и убийцы, и прямые организаторы убийства, однако до сих пор суд не занимался политическим аспектом: вдохновителями и возможными политическими заказчиками убийства премьер-министра Сербии. Рассказывает наш корреспондент в Белграде Айя Куге.
Айя Куге: На днях адвокат, защищающий перед судом интересы семьи убитого Зорана Джинджича, потребовал расследовать политические обстоятельства, которые привели к тому, что 12 марта 2003 года в Белграде, во дворе здания правительства, был убит премьер-министр Сербии. Сначала судебная коллегия частично согласилась с таким требованием, однако многие наблюдатели сомневаются, что атмосфера в стране благоприятствует такому резкому повороту в судебном процессе. Мы разговариваем с белградским журналистом, специалистом по организованной преступности и автором книги об убийстве Зорана Джинджича Милошем Васичем.
Почему так долго, более трёх лет, длится этот судебный процесс?
Милош Васич: Судебный процесс длится так долго, прежде всего, из-за того, что на начальном его этапе его затягивали и срывали адвокаты защиты. Адвокаты переходили все границы элементарного правового и человеческого приличия. Моё впечатление, что и председатель судебной коллегии хотел во что бы то ни стало избежать процессуальных ошибок, которые потом можно было бы обжаловать в апелляционном суде. С другой стороны, это очень сложное судебное разбирательство, вероятно, самое сложное в истории Сербии за последние 200 лет. К тому же, это первое дело, которое рассматривается Специальном судом по организованной преступности, основанным в конце 2003 года, когда начался судебный процесс против убийц премьера Джинджича. Суд должен был ещё приспособиться к новому уголовному праву, стараться не делать ошибки. Я, в принципе, доволен ходом процесса, считаю, что лучше и быстрее работать было нельзя.
Айя Куге: Однако даже посторонние наблюдатели могли заметить, что зачастую суд работал под сильным давлением, порой даже в условиях организованной кампании, целью которой было замарать имя Зорана Джинджича и оправдать его убийц. Видно было, что эту кампанию провоцируют люди, близкие к наследнику Джинджича на посту премьер-министра Сербии Воислава Коштуницы. Можно ли считать, что на суд оказывался политический нажим?
Милош Васич: В отдельные моменты давление можно было воспринимать как политическое. Например, когда в 2004 году было избрано правительство Воислава Коштуницы, его министр юстиции первым делом сказал, что такие специальные суды не нужны, что подобные процессы в состоянии разбирать любой судья Окружного суда. Вслед за ним министр внутренних дел заявил, что следствие по делу об убийстве Джинджича надо начать снова, потому что там что-то не так. А начальник службы госбезопасности выступил с формулировкой: «обвинение на стеклянных ногах». Параллельно началась организованная кампания Демократической партии Сербии премьера Коштуницы, правящей в то время, против судебного процесса, в пользу обвиняемых. Была создана такая атмосфера, словно Зоран Джинджич сам заслужил такую судьбу. Я считаю, что Специальный суд с этим героически справился. Сейчас процедура сбора доказательств находится на завершительном этапе. Нужно лишь выверить ряд дополнительных доказательств, которые предложил адвокат семьи Джинджича Срджа Попович. Это очень важные положения. Адвокат Попович, кстати, считает, что речь здесь идёт о продолжительном, растянутом по времени уголовном деле нападения не на отдельного человека, а на конституционный порядок страны. По его мнению, дело началось вооружённым бунтом подразделения МВД по специальным операциям, а убийство премьер-министра Зорана Джинджича было уже его кульминацией.
Айя Куге: Напомню: через год после крушения режима Слободана Милошевича, в ноябре 2001-го, элитное подразделение по специальным операциям, тогда подчиняющееся службе госбезопасности, при полном вооружении перекрыло автомагистраль, ведущую через Белград. Их протест, якобы, был вызван арестом в Сербии и отправкой в международный Гаагский трибунал двоих боснийских сербов. Позже, однако, выяснилось, что их цель – смена ответственных лиц в правительстве Джинджича. И действительно, был смещён с поста шеф госбезопасности. Вместо него поставили человека, который пришелся по вкусу бойцам спецотряда. Под такой защитой командир спецотряда Милорад Улемек-Легионер имел полную свободу действий. Сейчас Улемек является главным обвиняемым по убийству премьер-министра Сербии. Адвокат Срджа Попович считает, что всё началось с этого вооружённого бунта спецотрядов, за который тогда никто не понес ответственности. Собственно, никто и не требовал наказать виновных. Попович настаивает на том, чтобы были раскрыты политические мотивы убийства Джинджича.
Срджа Попович: Если это политическое убийство, а оно такое и есть, тогда естественно раскрыть мотивы этой группы, определить, к каким политическим кругам принадлежал Улемек-Легионер, какой цели он хотел достичь? Если это был государственный переворот, то в чью пользу он хотел его совершить? Это уголовное дело квалифицируется как дело специальных намерений. Убийство высокопоставленного представителя власти совершается с намерением напасть на конституционный порядок и создать угрозу безопасности страны. Чтобы раскрыть их намерения, мы должны раскрыть их цели, иначе судебный процесс сводился к обыкновенному убийству, как будто сосед в драке убил соседа. Я не могу понять, одного. В этом деле есть все необходимые доказательства - признание в преступлении, оружие, гильза, результаты патологоанатомической экспертизы, которые подтверждают выводы следствия. Почему мы разбираемся в этом деле уже четвёртый год, не затрагивая важнейший элемент обвинительного акта, который определяет его как политическое убийство.
Айя Куге: Реалистично ли при нынешних обстоятельствах в Сербии требовать подобное: раскрыть политических покровителей убийства премьера Джинджича? Автор книги об убийстве Зорана Джинджича Милош Васич.
Милош Васич: По-моему, это требование – вполне реалистично, и не только сейчас, оно всегда реалистично – ведь так или иначе раньше или позже политический аспект будет раскрыт. Как станет известным и то, о чём министр внутренних дел, министр юстиции и начальник госбезопасности, вопреки всем правилам закона, разговаривали с главным обвиняемым Улемеком-Легионером в ночь его сдачи с 1 на 2 мая 2004 года. Легионера должны были передать единственному ответственному за него лицу – председателю специального суда, а председатель узнал о его сдаче только утром, из средств информации. Никто даже не позаботился его об этом уведомить. Понятно, почему! Легионер что-то обещал своим высокопоставленным собеседникам, и они ему что-то обещали. Потом оказалось, что из взаимных обещаний ничего не получилось. Легионер в своей защите перед судом пытался выполнить некоторые обещания, но выставил себя дешёвым лгуном.
Айя Куге: Адвокат семьи Джинджича Срджа Попович требует, чтобы показания перед судом дали видные члены Демократической партии Сербии и её лидер, премьер-министр уходящего правительства, Воислав Коштуница. Почему именно этот круг людей? Адвокат Срджа Попович.
Срджа Попович: То, что я узнал, и что, как мне кажется, знает вся общественность Сербии – это симпатии и политическая дружба Улемека с самыми жесточайшими политическими врагами Зорана Джинджича, с Демократической партией Сербии. Партия никогда так не объяснила природу своих отношений с Улемеком. Я ни в коем случае не провозглашаю их соучастниками убийства, но считаю, что эти отношения выходили за рамки обычных, и самое малое, что надо сделать – надо их допросить и потребовать объяснений. Известно, что сразу после убийства Джинджича была идея допросить Воислава Коштуницу, но из-за нажима международного сообщества этого не произошло. В тот момент был сделан вывод, что это может дестабилизировать государство.
Айя Куге: Во вторник 20.марта по требованию адвоката Поповича перед Специальным судом прошёл допрос бывшего начальника военной безопасности, отставного генерала Ацо Томича, который поддерживал тесные связи с преступной Земунской группировкой и офицерами спецотряда МВД. Существуют, якобы, документы о том, что во время вооружённого бунта спецотряда Томич обещал им, что войска вмешиваться не будут. После убийства Джинджича его вязли под арест, но позже дело было просто закрыто. Перед судом во вторник генерал Томич отрицал близкие связи с обвиняемыми, но признался, что встречался с ними и принимал подарки. По выходу из судебного зала он прокомментировал допрос только одним словом: «Смешно!» Ацо Томич являлся другом и единомышленником премьер-министра Воислава Коштуницы. Но почему кажется невозможным, чтобы перед судом дал показания и сам Воислав Коштуница? Белградский журналист Милош Васич.
Милош Васич: В данный момент, когда все еще стоит вопрос о новом правительстве, когда неизвестно, кто будет премьер-министром Сербии, допрос Коштуницы политически неудобен. Коштуница должен был бы ответить на ряд крайне неприятных вопросов. Первый неприятный вопрос гласит: какими побуждениями он руководствовался, когда в ноября 2001 года поддержал вооружённый бунт подразделения по специальным операциям, члены которой потом убили Джинджича? Почему его советник по безопасности громким голосом в журнале НИН под заголовком «Победа патриотизма» приветствовал этот вооружённый бунт? Почему люди из его партии постоянно утверждали, опираясь на заявления Легионера, что его главный противник - Демократическая партия покойного Джинджича - партия нарко-боссов? Почему власти уговаривали обвиняемого, ставшего в ходе процесса свидетелем суда, Деяна Миленковича-Багзи, до его сдачи в конце 2004 года, дать ложные показания о том, что некоторые политические убийства в Белграде, как утверждала партия Коштуницы, совершили люди, близкие к Зорану Джинджичу? Есть длинный ряд очень неудобных вопросов к Коштунице, не только как к лидеру партии, но всё ещё и премьер-министру.
Айя Куге: На этот раз судебная коллегия отклонила предложение адвоката семьи Джинджича взять показания у Воислава Коштуницы и других лиц, бывших или все еще состоящих при власти. Предполагается, что на этом судебный процесс подходит к концу, без раскрытия политического аспекта убийства премьер-министра Сербии Зорана Джинджича.
Политические интересы России и реальные проблемы стран Южного Кавказа.
Ирина Лагунина: Интенсивность сотрудничества между Россией и странами Южного Кавказа снижается из года в год. В результате остаются нерешёнными множество проблем, которые осложняют ситуацию, как в России, так и в кавказском регионе. По мнению экспертов, решение многих накопившихся вопросов экономического, оборонного характера, как и проблемы борьбы с терроризмом, не терпит отлагательства. Однако официальная Москва, по мнению экспертов, не намерена участвовать в кавказском партнёрстве, продвигает в регионе интересы своих отдельных политических кланов. Рассказывает наш корреспондент Олег Кусов.
Олег Кусов: Сотрудничество между Россией и странами Южного Кавказа с каждым годом уменьшается. Между тем, это обстоятельство существенно бьёт по российским интересам, убеждён заведующий отделом межнациональных отношений Института политического и военного анализа Сергей Маркедонов.
Сергей Маркедонов: Если, скажем, от внутриполитической ситуации в Прибалтике мало что зависит в Псковской, Новгородской областях, в Петербурге, то от внутриполитической ситуации, от тенденции в Армении, Азербайджане и Грузии очень сильно зависит безопасность внутри российского Кавказа.
Олег Кусов: Принято считать, что больше всего у России проблем на Южном Кавказе с Грузией.
Сергей Маркедонов: Тем не менее, есть сферы, где Россия с Грузией могут уже сегодня достигать определенного взаимопонимания, несмотря на Южную Осетию и Абхазию. Что это за проблематика? Это совместная охрана границ, ингушский участок, дагестанский и чеченский. Для Грузии, а я много общался и с представителями элиты этой страны, и с политологами, коллапс на Северном Кавказе страшен. Все вспоминают Ичкерию первую, все вспоминают содружество Гамсахурдиа с Дудаевым и так далее. Все вспоминают, откуда прибыл Гамсахурдиа воевать на внутригрузинскую гражданскую войну - из Грозного. Поэтому Северный Кавказ нестабилен и для Грузии кошмар. Это та сфера, где Россия с Грузией могут сотрудничать. Контртеррористическая борьба тоже важный момент, потому что по Кавказу граница тогда будет непроницаема, когда с двух сторон будет хорошо охраняться. Либо когда одна сторона будет контролировать весь Кавказ, в том, либо в другом случае. Поскольку Россия пока не имеет стремление контролировать Кавказ целиком, значит нужно достаточно дружественное государство по ту сторону Кавказского хребта.
Вторая сфера – это, конечно, экономика. И то, что Россия отказывается от экономической, элементарно говоря, покупки Грузии – это большая ошибка. Это делает Казахстан. Казахстан весьма активен в скупке недвижимости, гостиничного бизнеса на аджарском побережье, что мешало России, уходя, оставаться? Да, мы ставили на Абашидзе, Абашидзе нет, но наш бизнес мог остаться там и без Абашидзе, иметь существенное влияние на политику Грузии. Поэтому, мне кажется, необходимо с Грузией выработать такой модус отношений, если говорить о нормализации, чтобы сотрудничать по тем тракам, которые возможны и спорить по тем темам, которые пока являются бескомпромиссными темами - Абхазия и Южная Осетия.
Олег Кусов: Почему разрываются связи между Россией и странами Южного Кавказа? На этот вопрос пытается отыскать ответ директор Кавказского института СМИ Александр Искандарян.
Александр Искандарян: Понятно, что до распада Советского Союза влияние Москвы было стопроцентно. Соответственно, уже самоопределение, движение к независимости и так далее, оно ведет к тому, что эти проценты уменьшаются, а свято место пусто не бывает. Государство становится на рыночные рельсы, в рамках рыночной экономики Россия часто бывает далеко не самым лучшим партнером. Кроме того есть проблемы коммуникационные. Кроме того, Россия иногда сама делает так, чтобы влияние было меньше, но она вступает в какие-то споры или имеет претензии в политической сфере с государствами Южного Кавказа, в результате которых прерывается железнодорожное сообщение, авиационное сообщение, это все работает на разрыв связей. Понятно, что западные экономики более привлекательны, чем экономика российская. Причиной того, что влияние уменьшается, строго говоря, является само становление независимости. Стать независимым политически с тем, чтобы экономически, в сфере безопасности, в остальных сферах абсолютно зависеть от другой страны – это вряд ли возможно.
Олег Кусов: Влияние России за последние 15 лет уменьшилось даже в Армении, несмотря на то, что эту страну Москва считает своим южнокавказским форпостом. Продолжает Александр Искандарян.
Александр Искандарян: Может быть ее еще можно назвать самой большой силой на Южном Кавказе, но с другой стороны, наверное, ее можно назвать единственной из внешних сил, влияние которой уменьшается. Например, в случае с Арменией сфера экономики, российское влияние резко уменьшилось за годы после распада СССР. Я помню цифры, что экспорт из Армении в Россию 12,1% армянского экспорта, а импорт в Армению из России 16,6. На Запад, соответственно, 72,5 и 45,9, то есть в разы больше. И так во многих сферах, в культурной сфере ситуация меняется. То есть динамика такова, что русское или российское влияние уменьшается, но оно по-прежнему очень велико.
Олег Кусов: Говорил директор Кавказского института СМИ Александр Искандарян.
Президент Фонда политических исследований Каспийского региона ВафаГулузаде убеждён, что вся проблема заключается в том, что Россия стремится не к сотрудничеству со странами Южного Кавказа, а к навязыванию им своей воли. Пока Москва продолжает стремиться к своему доминированию в регионе, ситуация здесь будет оставаться сложной.
Вафа Гулузаде: Сотрудничества между Россией и странами Южного Кавказа как такового нет. Есть политика Российской Федерации, попытка навязывания своей воли южнокавказским республикам. То есть если мы возьмем Армения – Россия, так Армения является форпостом России, военной базой России, а также страной, благодаря которой Россия держит на привязи Азербайджан, оккупировав 20% ее территорий, и не давая возможность, чтобы эти две республики установили между собой мир. Потому что мир невыгоден России, в случае мира эти две республики могут войти в НАТО, не будет препятствий. Такая же политика в отношении Грузии. Россия старается сделать эти республики подвластными себе, как это было во времена Советского Союза. Но времена изменились, можно и не так, как во времена Советского Союза, а на более длинной привязи, то есть единое экономическое пространство, единая экономическая система, единый договор о коллективной безопасности, единый договор о противовоздушной обороне - вот она, вся система, которую хочет Россия навязать Южному Кавказу, а Южному Кавказу это не нужно. Азербайджан не соглашается на это, Грузия не соглашается. Армения хотела выйти из-под России, но это пока ей не под силу. Вот вам контуры всего сотрудничества.
Но в рамках этого, конечно, есть товарный обмен, есть торговый обмен, есть какие-то экономические маленькие проекты. Потому что в больших проектах Россия не участвует и сама Россия больших проектах не предлагает. Как эта железная дорога Баку-Карс-Тбилиси. Поэтому России надо было бы подумать об изменении своей политики. Потому что Россия не сможет препятствовать расширению НАТО. Ведь НАТО расширилось, невзирая на протест России, и дальше будет расширяться. Поэтому, не обращая внимание, России следовало бы развивать нормальные экономические добрососедские отношения без попыток навязывания своего политико-экономического, военного доминирования, не имея на это сил и оснований.
Олег Кусов: Так считает президент Фонда политических исследований Каспийского региона ВафаГулузаде.
Ухудшение отношений с Азербайджаном может значительно осложнит позиции России во всём регионе, считает заведующий отделом межнациональных отношений Института политического и военного анализа Сергей Маркедонов.
Сергей Маркедонов: Отношения с Азербайджаном в канун нового года значительно ухудшились, обозначились серьезные проблемы в топливно-энергетическом комплексе, хотя топливно-энергетическая проблематика носит серьезный политизированный характер, если говорить об Азербайджане. Вот это отдаление, на мой взгляд, очень серьезно ослабило российские позиции, потому что стало трюизмом говорить, что Грузия это неудобный партнер, оппонент, если угодно, России на постсоветском пространстве. И отношения ухудшающиеся с Азербайджаном будут способствовать тому, что будут сближаться Тбилиси и Баку, несмотря на все противоречия, которые есть между двумя государствами. Тем не менее, как бы с Азербайджаном наши отношения ни складывались, нам нужен стабильный Азербайджан. Во-первых, это светское государство, но государство, где преобладающее население мусульманское. И светское государство, светское авторитарное государство, на мой взгляд, на исламском Востоке лучше, чем пуристское исламское государство.
Второй момент то, что это государство достаточно жестко противодействует религиозному экстремизму. А мы знаем, что сейчас на Северном Кавказе центр религиозного экстремизма из Чечни переместился в Дагестан, именно Дагестан граничит с Азербайджаном. Поэтому дружественный Азербайджан - это очень важный партнер в этом плане для России. Не будем забывать каспийскую проблематику. Каспийская проблематика – это экономические и геополитические проблемы. Здесь дружественный или минимум не враждебный Азербайджан важен чрезвычайно.
Олег Кусов: Так считает заведующий отделом межнациональных отношений Института политического и военного анализа Сергей Маркедонов.
Однако разрыв между Россией и странами Южного Кавказа постоянно будет увеличиваться, прогнозирует директор Кавказского института СМИ Александр Искандарян.
Александр Искандарян: Россия будет оставаться достаточно крупной силой на Южном Кавказе, но значение ее пока будет продолжать уменьшаться, и она будет занимать свое место наряду с другими внешними силами, которые влияют на регион в различных сферах, я имею в виду и Европу, и Соединенные Штаты, и Турцию, и Иран, которые находятся по-соседству, и даже Китай, который проявляет какую-то активность. То есть регион встанет из тупика, в котором он был в значительно степени в советское время на южной границе Советского Союза, все обрывалось и там жители Еревана или Баку или Тбилиси был так же «далеко» и от Тегерана, Стамбула или Афин, как от Стокгольма или Вашингтона. Регион открывается и влияние различных сил в этом регионе будет больше, регион будет превращаться чем дальше, тем больше в перекресток, в котором Россия будет занимать свое вполне достойное, но отнюдь не довлеющее место.
Олег Кусов: Так считает директор Кавказского института СМИ Александр Искандарян.
Когда у родителей не хватает времени на детей .
Ирина Лагунина: Проблем, связанных с воспитанием детей, очень много, и одна из них состоит в том, что современным родителям часто просто не хватает времени на своих детей. Осознают ли эту проблему родители и дети, и как она сказывается на их отношениях и на формировании личности ребенка? Над темой работала Татьяна Вольтская.
Татьяна Вольтская: Время сегодня двигается быстрее, чем оно двигалось двадцать лет назад. Это не фигура речи, но живое ощущение людей, чувствующих, как убыстряется темп жизни и как все меньше времени остается на простые человеческие дела, на то, чтобы сходить в гости, сделать что-нибудь дома своими руками, поехать за город, провести время со своими детьми. Многие родители ощущают постоянное недовольство собой от того, что они не додают детям внимание и общение. А дети реагируют на это по-разному, в зависимости от отношений, сложившихся с родителями. Поговорить я решила, естественно, с большими детьми, которые уже способны обдумать и оценить ситуацию в семье, с теми, кто заканчивает школу. Вот как отвечает Георгий на вопрос, хватает ли у него времени на общение с мамой.
Георгий: Конечно, не хватает, потому что нет времени на личное. Есть время по поводу уроков, по поводу каких-то организационных моментов, а насчет личных не хватает времени.
Татьяна Вольтская: Насчет по душам?
Георгий: Насчет по душам.
Татьяна Вольтская: А хотелось бы?
Георгий: Конечно.
Татьяна Вольтская: А кто виноват - ты или мама?
Георгий: Ни мама, ни я, а скорее общий уклад жизни, который сложился не то что в нашей семье, а в нашей стране.
Татьяна Вольтская: Что ты имеешь в виду? Мама слишком много работает?
Георгий: Мама слишком много работает, я слишком много учусь. Но на самом деле без этого нельзя. И думаю, что через некоторое время настанет время, когда будет время на общение по душам.
Татьяна Вольтская: Интересно, что если в словах Георгия сквозит понимание мамы и нужда в общении с ней, то в словах его сестры Ольги слышится только обида.
Ольга: Мне не хватает маминого внимания.
Татьяна Вольтская: В каком смысле - уроки она с тобой не делает или о главном не говорит?
Ольга: О главном не говорит. Она наоборот спрашивает только про уроки, а чтобы поговорить о чем-то важном для меня, в будущем выясняется и для нее, у нее времени никогда не хватает.
Татьяна Вольтская: А кто виноват?
Ольга: Я не знаю. Я готова рассказывать, что у меня происходит и какие-то мои переживания. Наверное, в данном случае виновата мама.
Татьяна Вольтская: А с папой как?
Ольга: С папой я просто крайне редко вижусь и как-то папе неловко рассказывать свои переживания, большинство своих переживаний.
Татьяна Вольтская: И получается, что они у тебя невысказанными остаются?
Ольга: Нет, у меня есть друзья, которым я высказываю свои переживания и которые меня слушают. Я бы хотела маме рассказывать о своей жизни, но мне сейчас уже не нужно.
Татьяна Вольтская: Я попросила прокомментировать то, что сказали мне дети, брат и сестра близнецы, доцента кафедры детской психиатрии и психотерапии Петербургской Медицинской академии последипломного образования Игоря Добрякова.
Игорь Добряков: Все очень разные, даже близнецы очень разные, даже люди, живущие в одной ситуации, очень разные. И я думаю, что здесь очень многое зависит от каких-то личностных особенностей, от того, как складывается жизнь, от довольства или недовольства своим полом многое зависит. Кому-то хватает отношений, кому-то нет, кто-то интроверт, кто-то экстраверт, кто-то холерик, кто-то флегматик. Здесь очень много всяких факторов.
Татьяна Вольтская: Если в словах Оли слышится просто обида на мамино невнимание, то Олиной подруге Маше уже вообще не хочется говорить с мамой ни о чем. Вот ее ответ на вопрос, хватает ли ей общения с ее мамой.
Маша: Да, вполне. Она уходит, приходит поздно. Время от времени мы с ней разговариваем о чем-то, но в основном все это дело перерастает в крик, поэтому я предпочитаю с ней не разговаривать. Я вполне все свои проблемы, переживания могу обсудить с моими подругами Лелей и Лизой.
Татьяна Вольтская: А ты хотела бы, чтобы у тебя была такая мама, которая выслушивала бы тебя по-настоящему, чтобы у нее было время?
Маша: Я, конечно бы, хотела, но все равно такой мамы не будет. Все равно каждая мама имеет свою точку зрения, и она в большинстве случаев согласовывается с точкой зрения ребенка.
Татьяна Вольтская: Ты считаешь, что это обязательно, что ни одной мамы такое не существует?
Маша: Нет, не существует. Потому что все равно существует возрастной барьер, мама одного поколения с одним складом ума, а дети ее абсолютно другие. И уже абсолютно другое ощущение мира, себя и того, что так должно быть.
Татьяна Вольтская: К сожалению, суждения подобные Машиному встречаются не так редко.
Игорь Добряков: Многое из того, что я вижу на приемах, приемы у меня большие, меня не очень радует. Родители очень тревожны, амбициозны, часто озабочены тем, что дети достигли каких-то высот на социальной лесенке и поэтому очень часто заорганизовываются. Родители считают, что забота проявляется в том, что они водят детей в разные кружки престижные, покупают им дорогие игрушки, отправляют в какие-то интересные круизы. Но на самом деле необходимо, чтобы дети родители общие интересы, читали общие книги или хотя бы о них говорили, смотрели фильмы, слушали музыку и чтобы об этом были разговоры. Потому что бывает так, что родители совершенно не представляют, что ребенок читает, хотя дети сейчас читают редко - это частая жалоба. Чтобы ребенок читал, надо обсуждать с ним книги. И странно, что ребенок будет читать, если в доме не видит книг и никогда не видит маму с книгой и разговоров нет в семье. Или родители хотят, чтобы ребенок ходил в музыкальную школу и жалуются на то, что не хочет туда ходить, но классическая музыка никогда не звучит, в филармонию они никогда не ходят. Петербург город, где можно послушать музыку, но ее не приучают и сами они не любят, почему ребенок должен любить? Поэтому поиски общих интересов должны быть. И вообще разговоры обо всем. Часто родители жалуются, что ребенок ни о чем не говорит. Но оказывается, что родители сами ничего не говорят ребенку. Если хочешь, чтобы ребенок, надо придти и с ним поделиться очень искренне, поинтересоваться его мнением, сказать, что на работе такие неприятности, то-то, то-то случилось, он скажет что у него тоже неприятности, машинку отобрали, а так он скажет, что все в порядке и будете жить как чужие люди.
Татьяна Вольтская: Скажите, пожалуйста, можно стремиться к такому идеалу, когда родители и дети друзья или это утопия?
Игорь Добряков: Можно и нужно. Я счастлив похвастаться, у меня такое впечатление, что у меня с моими детьми вполне дружеские отношения. Но друзья предполагают понимание границ. И чем старше становится ребенок, тем больше у него может быть тайн, тем больше каких-то вещей, в которые ты не должен вмешиваться. И мама, которая говорит: я знаю все про свою дочку или про своего сына - это мама, которая меня настораживает, скорее всего она не дает ребенку сепарироваться, отделяться, нарушает его границы, вмешивается в его личную жизнь, подавляет его. Этого ни в коем случае не должно быть.
Татьяна Вольтская: Право на личную жизнь должно сохраняться?
Игорь Добряков: Обязательно. И чем старше ребенок, тем больше. Собственно, взросление и есть отделение от родителей. Маленький ребенок рассказывает маме все, и мама все знает, когда ребенок становится старше, скажем, подростком вряд ли рассказывали родителям все, что с вами происходило, хотя на самом деле ничего страшного не происходило, но если бы об этом узнала мама или еще хуже папа, был бы ужас, хотя ничего страшного не было. Есть вещи интимные, которых говорить уже не нужно и с родителями обсуждаться не должны. Родители спокойно к этому относиться.
Татьяна Вольтская: Пора, наверное, спросить и самих родителей, хватает ли у них времени на детей. Говорит Аня, мама троих детей.
Аня: У меня лично времени не хватает, потому что я работаю полный рабочий день с полной отдачей. Конечно, времени на детей у меня не хватает, мне бы хотелось, чтобы его было гораздо больше. Тем более, что они требуют может быть чуть меньше, чем в младенчестве, но время взросления тоже очень трудное и требует, конечно, гораздо большее участие матери. Но я не могу себе позволить уделять.
Татьяна Вольтская: Чего именно не хватает - делать уроки или пообщаться, поговорить?
Аня: Именно пообщаться. Уроки уж в старших классах они либо делают сами, либо не делают сами. Именно пообщаться. Конечно, очень страшно, что может быть какое-то разобщение. И дети это, кстати сказать, чувствуют гораздо раньше и гораздо лучше, чем взрослые.
Татьяна Вольтская: А вот что говорит ученая, пишущая и, конечно, тоже занятая мама Дина.
Дина: Только в самые черные свои дни, когда срочно надо что-то сдавать, я пишу до тех пор пока дочка не легла спать. Обычно я ее укладываю спать в 9-10 часов, после этого время мое. Либо утром, после того как я ее отвезла в школу. Вообще мое писание с ее точки зрения занятие нелегитимное. Когда я обед готовлю, причем так было с ее совершенно младенческих лет, это было достойное занятие, она никогда не мешала, а когда я садилась к компьютеру.
Татьяна Вольтская: Понятно, какая суетная жизнь. Конечно, вас вечерами часто не бывает дома, вы может быть чувствуете себя виноватой перед нею?
Дина: Я все время чувствую виноватой перед нею, когда меня нет дома, но я всячески стараюсь это как-то компенсировать, как-то найти время побыть с ней, стараюсь с работы приходить. Естественно, это не всегда получается. Я переживаю за это.
Татьяна Вольтская: Кого ни спроси, времени на детей мало. Комментарий Игоря Добрякова.
Игорь Добряков: Я считаю, что вопрос не такой простой, не такой прямой, потому что часто мне приходится отвечать родителям, которые говорят: времени нет, времени не хватает, что важно не количество, а важно качество. Я вам приведу такой пример: у меня был один папа, который говорил, что он проводит со своими детьми все субботы и воскресенья, они ездят на лыжах, вроде бы все хорошо. Но когда я поговорил с мальчиком, оказалось, что папа идет с детьми до электрички, читает в электричке газету, потом становится на лыжи и уезжает куда-то далеко, а они за ним плетутся. Когда они приходят к нему, он говорит, что уже накатался, а вы пока покатайтесь, сам идет назад, пьет пиво с друзьями и так же, читая газету, едет потом с детьми в электричках, когда они накатаются. Так что он проводит с ними целые дни, но от этого времени мало толку. Поэтому может быть 15 минут, может быть 20 минут в день, хорошо, если это регулярно, хорошо, если это моцион какой-то. Но ребенок должен чувствовать, что он интересен, что родитель полностью принадлежит ему и ничем другим не отвлекается. Обычно родители беспокоятся о том, чтобы ребенок был сыт, одет, обут, сделаны ли уроки, как здоровье – все. И часто живут как соседи: папа ничего не знает про ребенка и мама, а ребенок ничего не знает про родителей. Иногда мне приходится на приемах их знакомить. Спрашиваю: кем твоя мама работает? Инженером. А что она делает? Ребенок не знает. Что папа делает? Не знает. Кто у ребенка друг, кто враг, иногда они подозревают, но очень часто не знают. Ничего друг о друге не знают, хотя живут рядом. И вот показываешь им, что они интересные люди, что есть точки соприкосновения, есть о чем поговорить, пообщаться.
Татьяна Вольтская: Но вообще-то дело не только во времени.
Игорь Добряков: Больше всего печалит некое эмоциональное отчуждение и меньше интересов именно и близости эмоциональной. Больше озабочены тем, чтобы развивались кумулятивные функции, чтобы ребенок больше знал, умел, еще что-то, а чтобы развивались эмоции, чтобы развивались чувства сопереживания, отсутствует.
Татьяна Вольтская: Времени и души для общения с детьми катастрофически не хватает не только российским родителям. Говорит наш польский корреспондент Алексей Дзикавицкий.
Алексей Дзикавицкий: Средний польский отец в среднем проводит в день столько же времени, сколько нужно, чтобы побриться или выйти с коллегами по работе на перекур – около 5-7 минут. Под таким лозунгом несколько лет назад в Польше проходила кампания, цель которой привлечь внимание к тому, как мало времени они уделяют собственным детям. С того времени немногое изменилось, особенно в больших городах, где родители, опасаясь за карьерный рост или вообще за то, чтобы не потерять работу или собственный бизнес, проводят в офисе значительно больше времени, чем положенные восемь часов. Дети остаются в детских садах, группах продленного дня, что, по мнению психолога Анны Новак, может иметь трагические последствия.
Анна Новак: Дети могут нас просто-напросто забыть и нечего удивляться, что ребенок не хочет идти с нами на контакт, если мы сами проводим с ними ничтожную часть времени. Возможно, что такой ребенок будет предпочитать коллег или какие-то другие занятия.
Алексей Дзикавицкий: Причем речь идет о занятиях, которыми родители наверняка не будут довольны.
Девушка: Родители не поднимают нас. Подружкам всегда легче рассказать о своих проблемах, они всегда выслушают и, как мне кажется, лучше поймут.
Алексей Дзикавицкий: Говорит варшавская школьница. Конечно, в лучшей ситуации находятся те родители, которые могут рассчитывать на «тылы» - бабушек и дедушек. Родители нередко перепоручают заботу о детях своим родителям на целую неделю. Бабушки и дедушки водят внуков в школу, на спортивные секции, делают с ними уроки и посещают родительские собрания так, как пани Эва из Варшавы.
Пани Эва: Родители не общаются с детьми, а зарабатывают деньги. А если уж дома все, то маме надо суп сварить, а отец лучше футбольный матч посмотрит.
Алексей Дзикавицкий: Специалисты отмечают также, что родители все чаще перепоручают воспитание детей школе, рассчитывая на то, что учителя позаботятся обо всем сами. Тем не менее, некоторые родители решаются пожертвовать карьерой и более высокими заработками для того, чтобы иметь больше времени для детей. Один из них - Адам Кшепа.
Адам Кшепа: Я иногда встречаю знакомых и говорю им, что да, сказал начальству, что мне достаточно того, что я имею. Дети мне дороже. Некоторые не могут мне поверить.
