Мне удалось дважды в жизни увидеться с великим артистом. Первый раз это произошло в январе 2004 года. Мы беседовали с ним в рамках авторской программы «В шкуре вождя», где Ульянов рассказывал о том, как он играл вождей, в первую очередь, Ленина. Передача была посвящена актерам, сыгравшим Ильича в театре и в кинематографе. Чуть позже, на основе этой радиопрограммы был снят документальный фильм «Ленин. Жизнь после смерти».

На вторую встречу Ульянов согласился неохотно. Михаил Александрович чувствовал себя неважно, мы вели долгие переговоры, но, в конце концов, он дал добро и приехал в назначенный час в Театр Вахтангова. Поднимался по лестнице Ульянов медленно, опирался на трость, зашел в кабинет, чуть отдышался — и началась наша неторопливая беседа. Правда, садиться за рабочий стол он отказался, предпочел мягкий диванчик и неформальную обстановку. Простой в общении, очень деликатный, никакой «звездности», и, безусловно, высокий профессионал. Терпеливо ждал, когда оператор поставит свет, настроит камеру. Выслушал задачу, а речь шла о том, чтобы вновь повторить то, что он сказал в микрофон несколько месяцев назад: трансформация образа Ленина на сцене и на экране на протяжении последних восьмидесяти лет. От Ленина-победителя в исполнении рабочего Никандрова в фильме Эйзенштейна «Октябрь» до Ленина — инвалида и пораженца, которого сыграл уже в XXI веке актер Леонид Мозговой в картине Сокурова «Телец».

Михаил Ульянов не раз примерял на себя образ вождя как в кино, так и на сцене. В театре Вахтангова он играл Ленина в таких спектаклях, как «Поименное голосование», «Человек с ружьем» и «Брестский мир». «Брестский мир» стоит особняком в этом ряду, так как был поставлен в 1987 году Робертом Стуруа. На дворе была перестройка, Ленин все еще оставался «священной коровой», но отдельные вольности уже позволялись. К примеру, в одной из сцен Михаил Ульянов лежал на полу, а «Инесса Арманд» ставила ему ногу на грудь, так они и разговаривали. Этот дерзкий по тем временам эпизод увидел посетивший театр генеральный секретарь ЦК КПСС.

Рассказывает Михаил Ульянов

— Горбачев очень любил театр, и любил наш театр. В принципе, он в какой-то мере интересовался моим творчеством. Михаил Сергеевич пришел на спектакль, и он удивленно сказал: «Ну, уж не надо так, навзничь-то падать. К чему бы это?..» Ну, не принял эту мизансцену. Действительно, принять любому подобного типа человеку, который действительно верил в то, что Ленин говорил, вдруг чтобы он лежал навзничь, а Арманд стояла над ним, как гладиатор над поверженным вождем… Или там была мизансцена, когда Ленин падал на колени перед Троцким, умоляя его подписать мир».

Замечания актерам, кто играл Ленина, делали не только руководители государства, но и простые рабочие.
— Одно время у нас была такая игра — бригады коммунистического труда. К бригаде присобачивался какой-нибудь актер, к примеру, Гриценко, Яковлев, Лановой — у каждого была бригада на заводе «Динамо», и мы так числились: слесарь, столяр и я. Связь народа и так далее. Кончился спектакль, и мой бригадир, такой Бойко, парень лет 25-27, так вот, этот Бойко подходит, и я говорю: «Ну, как вам спектакль?» Он говорит: «Михаил Александрович, а вы неверно играете роль Ленина». Я озверел — делай свое дело, я же не лезу в твои станки! Я говорю: «А в чем?» Он и говорит: «Ленин был мягче». Вот клише, которое вбили: он был мягкий, человечный, добрейший, мудрейший… По существу говоря, это создавался и создан был Бог. А у меня была там мизансцена, когда Ленин разговаривает с солдатом — это главная сцена спектакля — Шадриным: «А воевать пойдет солдат с немцем, если ему дадут землю?» Я его брал за ремень и притягивал к себе, как бы выдавливая из него этот ответ. Вот это посчитали жесткостью и неправильностью.

Партноменклатура и блюстители идеологии во времена СССР внимательно следили за тем, чтобы роль Ленина играли актеры исключительно с особой репутацией. Нельзя было доверить Ильича артисту, который запомнился зрителю в сомнительных с точки зрения цензуры образах: проходимцев, шпионов или разного типа асоциальных персонажей. Парадокс, но препятствия в свое время чинили даже Михаилу Ульянову, когда он приступал к работе в спектакле «Человек с ружьем» по пьесе Николая Погодина.
— Когда крупные театры выезжали за границу в 1960-70-е годы, на гастроли, то обычно министр культуры — а тогда министром культуры была Фурцева — она принимала коллектив и как бы напутствовала. А мы играли «Принцессу Турандот» и «Человек с ружьем». Вот, «Принцесса Турандот» — это ладно, веселитесь, но нам важно доказать… И так далее. Меня не было на этом приглашенном собрании, и мне рассказывали такую историю. Она спросила: «А кто у вас играет Ленина?» Рубен Николаевич Симонов сказал: «Ленина играет Ульянов». И вдруг она страшно закричала: «Как?! Он смеет играть Ленина, играя такие роли?!» А дело все в том, что я перед этим только что снялся в картине у Басова, называлась она «Тишина», и там история доносчика, «стукача», такой сосед, который «стучит» на всех. И она сказала: «Как он смеет играть такие роли, играя в то же время Владимира Ильича?!» Надо сказать, Рубен Николаевич сказал: «Мы же актеры…» А она: «Все равно он не имеет права!»

Михаил Ульянов, конечно же, как человек глубокий и мыслящий, после падения советского режима, больше не строил иллюзий по поводу прежних «забронзовевших» образов вождя. Идеологические клише были разрушены. И он готов был сыграть Ленина еще раз, но только в иной трактовке.
— Таким, каким мы играли, не хочу. А таким, каким его сыграть можно было бы в этот трагический момент, когда он понимал, что не туда забрел, что его никто не понимает, что он тоже не понимает, то есть, короче говоря, полный разрыв, — вот эту трагическую, шекспировского размаха страсть. Пострашнее, чем Ричард. Ричард, может быть (еще не доказано), этих двух племянничков он и придушил, но не Владимир Ильич, который «стрелять, стрелять, уничтожать, стрелять, уничтожать…» И стреляли, и уничтожали, и все делали. Если бы у меня были силы и дали бы мне такую роль, вот это я бы хотел. А еще раз повторить, какой он был великий, — нет, не хочу.

Сложно ли вообще играть вождей?
— Я не знаю, как вождей играть. Хоть я и наиграл много всяких вождей, я играл и Стеньку Разина, и Ленина, и Сталина, и Жукова, и Наполеона. Я понимал ответственность, но я работал на этими ролями, исходя из человеческой их платформы, а не царственной или королевской. Например, Наполеон, которого я играл у Эфроса, выезжает на белом коне, все падают ниц, завоевал всю Европу, черт знает сколько уничтожил народу, но приходил к Жозефине — и превращался в мужичка, которого она топтала, как хотела, и он ничего с ней сделать не мог. Вот Стенька Разин — бандит, убийца, кровопийца, абсолютно жуткая фигура, а если взять — время такое было. Я играл спектакль, который мы поставили с Гариком Черняховским, и я играл не этого вот кровососа, а человека, который не понимает, что с мужиком делать. Он понимает, что мужик плохо живет, но он не знает, как ему помочь. Ну, порубил он Прозоровских, ну, поднял на пики всех бояр — а что дальше? Ну, ворвется он в Москву, ну, прольет еще крови… Еще раз говорю, он не знает, что делать, в растерянности. И вот это интересно.

Сам Михаил Ульянов, несмотря на то, что блистательно играл на сцене и на экране героев с сильными характерами, в жизни был очень мягким и добрым человеком. Он сам в этом не раз признавался.
— Есть легенда, что я человек с железным характером. А я как раз в обратную сторону. Я отнюдь не железный человек. Играю я всегда только таких, играл — в общем, такая легенда и создалась: входит такой Жуков и наводит тут же порядок. Ничего подобного. Я вон сейчас с театром такое хлебаю…