Алексей Пурин живет в Петербурге, редактор отдела поэзии журнала "Звезда". Автор книг "Евразия и другие стихотворения", "Созвездие Рыб", "Воспоминания о Евтерпе" (премия "Северная Пальмира"), "Апокрифы Феогнида" и других.
* * *
Жил на свете небогатый
русский барин молодой
под летящей белой ватой
и Полярною звездой.
Невысокий, смуглолицый,
резв и волосом черняв,
жил себе, певца Фелицы
лиру звучную приняв.
Путал Геную с Женевой,
дальше Риги не бывал
и с самой Марией-Девой,
греховодник, флиртовал.
И сочувствовал он смутам
европейским, нечем крыть.
И прослывший алеутом
всё хотел его убить.
И в конце концов от пули
нехорошей умер он –
так, что щеки враз надули
Царь, и Церковь, и Закон.
А потом попы-писаки,
сопричастные Столпам,
порешили: быть во мраке
стервецу, служить чертям:
он-де Богу не молился,
он не ведал-де поста,
не путем-де волочился
он за матушкой Христа.
Но Пречистая, конечно,
заступилась за него
и впустила в Царство Вечно
златоуста своего.
БАЛЛАДА
Приятель младший был у нас.
Хорош и в профиль, и анфас.
А уж стихи… едва ль ни гений!
Строптивый нрав. Боксерский шрам.
Питомец муз. Любимец дам.
(Но не поклонник словопрений.)
Был у приятеля отец –
щита ракетного кузнец,
крутой начальник по урану.
Любил и сына, и стихи,
но сыну не спускал грехи –
и, если тот валился спьяну,
в больничку тотчас отправлял:
лечил, колол и подшивал –
живого места не осталось
на парне к двадцати пяти…
(Пойми, как тошно взаперти!
Прикинь, как пацану досталось!)
И, вдруг – не вдруг, но вот успех -
две тыщи бэ и мокрый мех
сотрудниц значимых журналов…
Тут крыша съедет и не та:
«Тра-та-та-та! Та-ра-та-та!» -
снотворней всяких люминалов.
Но слава – что? – пустая пря:
звенит, карман не серебря.
И, гаже Нижнего Тагила,
грозит очередной дурдом.
И мир, коль завоеван, - лом…
И приняла его могила.
…Пять лет минуло с той поры.
Бросают разные шары
организаторы культуры:
та «против» кинет, эта – «за»,
и на глазу ее – слеза
(сто раз неправ, но обе – дуры!).
А мы, старье, живем себе,
катаемся на А и Б,
ликеры пьем, сигары курим
(все фишки раздает Старшой!) –
и с нашей маленькой душой
такого не набедокурим.
* * *
В пернатом каком-нибудь шлеме
до сказочных Индий дойти,
властителем стать надо всеми,
кто в дикости жил на пути,
и в Индии див и загадок
горячкой гнилой заболеть,
и – век небожителя краток –
совсем молодым умереть.
Достойная в целом картина.
Не то – европеец блажной,
смущающий взор Константина
Леонтьева шляпой смешной,
дурацкой жилеткой и тростью,
забывший и трепет и страх…
С обидой недетской и злостью
про шлем этот сказано, ах!
И прав, разумеется, злюка,
с какой стороны ни возьми:
для Шара Земного разлука
с войною и значит: с людьми.
И на европейских аренах
еще мы увидим размах
героев - в каких-нибудь шлемах,
в каких-нибудь пестрых чалмах.
КОНЕЦ ИСТОРИИ
Перегрызал ли зуб больной
булыжник? Больше нет ни зуба,
ни камня. Общий выходной.
Не шах, а мат (и площадной!).
Прощай, История-голуба!
Прощай, зазноба! Твой озноб
мы знали. Будет всё теплее –
пока не вгонят гвозди в гроб
и шар Земной не околеет.
Прощай, Язон! Прощай, Эзоп!..
И лишь Синдбады на коврах
летят из Персии, немного
смущая нас, внушая страх, -
как искры, как легчайший прах
дотла сгорающего Бога.
* * *
И Путин есть, и Буш, и Ельцин, и Хрущев,
и Горбачев, и Лигачев
в любом паноптикуме римского портрета
(хоть в Мюнхен поезжай, а хоть зайди и в наш
легкодоступный Эрмитаж),
зане в чертах владык – помпеева примета.
А Пушкина в тиши тех залов не найдешь.
Ни Блок, ни Мандельштам, ни Фет туда не вхож –
ни Тютчев, ни Кузмин. И, сколько б ни искали
мы (тыщи лет!),
ни Пастернака там, ни Анненского нет –
как в басне этой нет морали.
СТАНСЫ
Мне нечего сказать – ни греку,
который ехал через реку
и видел рака, ни тебе,
варяг. Всё скажет ФСБ –
и вам, как днесь речет чуреку.
Конец известен – будь ты грек
или варяг. Се – человек,
и вечности жерлом пожрется.
И только КГБ смеется,
живя Мафусаилов век.
Будь ты хоть греком, хоть варягом,
маши каким угодно флагом,
за пряник стой или за кнут –
тебя в бараний рог согнут, -
и тем же галсом ровным шагом.
Един лишь Человекобог,
как из варягов – в греки, смог
по неизгаженным дорогам
пройти, в гестапо не ступив,
туда, где мертв Он или жив,
Он, Бог – не Бог, пребудет с Богом.
* * *
…тем же галсом…
Пастернак
Ни Бухарин, ни Радек
не попросят, о, нет,
азиатских загадок
для смердящих газет.
То ли не до известий
им в зиянье вестей,
то ли мир в этом месте
на вождей всё пустей –
и волков не осталось
в ареале гиен –
лишь отсталость, усталость,
скука лжи и подмен, -
да и лес неумехам,
коль по зайцу пальнем,
не аукнется эхом:
дичь повывелась в нем…
Вот и ладно бы – норов
нам такой по душе:
за наркомвоенморов –
подпоручик Киже.
И блюдущие мести
(или те, что пасут) –
вместо шлепнуть на месте –
всё «под суд!» да «под суд!»…
Но пониже-пожиже,
а соблазн налицо –
и всё глуше, всё ближе
и всё гаже кольцо, -
так, с ленцой, не нахрапом,
правый-левый уклон
и смирится с сатрапом
за талон у колонн, -
и, как прежде, бездарен,
мрак пролезет тишком, -
и нелепый Бухарин
запасется стишком.
НА КАЗНЬ САДДАМА ХУССЕЙНА
Повесили: кровавый изувер!..
Как всякий курд и турок (например –
как Ататюрк). А если с Тамерланом,
с Наполеоном сравнивать – дитя,
вегетарьянец!.. Всё же, не шутя
повесили – согласно промфинпланам.
Ну, эти с пепси-колой – типа за
их небоскребы. Прочая мурза –
так, по-багдадски, видимо, по-свойски.
Но вы-то, чистоплюи из ЕС –
с х....й гражданских прав наперевес,
что чувствуете, драпая геройски?
