Улица Ратко Младича? Или будущее отношений Сербии с военным трибуналом в Гааге
Ирина Лагунина: После формирования нового правительства Сербии десять дней назад, актуальным снова стал вопрос о том, когда будет арестован обвиняемый в геноциде и военных преступлениях в Боснии сербский генерал Ратко Младич. Правительство сообщило, что это один из пяти приоритетов государственной политики, а сербские националисты провозглашают Младича национальным героем. Об улице Ратко Младича рассказывает Айя Куге.
Айя Куге: На минувшей неделе на одной из улиц Белграда столкнулись две Сербии. Повод для этого был следующий: власти, по требованию тридцати тысячи граждан столицы, приняли решение назвать одну из самых современных магистралей Нового Белграда именем убитого четыре года назад премьер-министра Сербии, реформатора Зорана Джинджича. Вслед за этим решением, националисты расклеили ночью на этой улице плакаты с названием «улица Ратко Младича». Демократически настроенная молодёжь сняла эти плакаты, но потом, в субботу, ультранационалисты из Радикальной партии Сербии в организованном порядке, на митинге протеста, расклеили их снова, уже не под покровом ночи, а открыто. Звучали на этой манифестации речи о том, что в Сербии у власти антисербский, оккупационный режим, что предатели все те, кто выступает за арест обвиняемых в военных преступлениях сербских патриотов и самого «великого» из них – генерала Ратко Младича. Чуть дальше на той же улице собралась молодёжь из Либерально демократической партии, которая требовала покончить с военным прошлым. Полиция беспокоилась только о том, чтобы не произошло столкновения двух демонстраций. Многие наблюдатели считают, что в Сербии снова накаляется атмосфера, которая приводит к глубокому расколу между людьми. Директор неправительственной организации «За политическую самобытность» Соня Лихт считает, что атмосфера складывается нездоровая.
Соня Лихт: Одна демократия отличается от другой. Существует разница в политике, в идеологии, во мнениях – это нормально и даже желательно. Однако создавать глубокие расколы, даже вражду между людьми, которые принадлежат к разным партиям или имеют разные взгляды на то, в каком направлении Сербия должна двигаться, как развиваться – это уже не здорово. Такие призывы, на грани риторики ненависти, создают в обществе очень плохую атмосферу, направленную непосредственно против национальных интересов нашей страны. В этом случае политики, которые затеяли протесты, доказывают, что им не важны ни государство, ни нация, ни то, что будет с Сербией. Они не патриоты.
Айя Куге: Открытые манифестации поддержки военных преступников, генерала Ратко Младича, наносят большой ущерб Сербии в международных отношениях. Декан факультета политических наук Белградского университета Милан Подунавац.
Милан Подунавац: Возникает рад вопросов. Во-первых, каково наше отношение к прошлому, если мы считаем героем человека, который отвечает за убийство семи тысяч человек. Во-вторых: какой мы сигнал мы посылаем Европе и миру? Если кто-то думает, что это просто эпизод местного значения, он глубоко ошибается. Мир внимательно проследил за этими манифестациями и зарегистрировал происшедшее.
Айя Куге: Однако многие люди считают, что такие манифестации ультранационалистов закономерны, и что крайне правые слишком слабы, чтобы повлиять на общую политическую атмосферу. Ветеран в сербской политике, демократ Драголюб Мичунович.
Драголюб Мичунович: Есть старое изречение, что некоторые явления в истории повторяются дважды – первый раз как трагедия, второй раз как фарс. В девяностых годах такие собрания были началом трагедии, прелюдией вступления нашей страны в конфликты, войны и преступления. А то, что они делают теперь, – это фарс.
Айя Куге: Самые бурные дискуссии в Сербии вызвали не столько новая общественная активность националистов, сколько тот факт, что полиция их манифестации допустила, а прокуратура сообщила, что в этом нет уголовного правонарушения. Министр внутренних дел Сербии Драган Иочич, очевидно, не желая идти на конфликт с сильной в Сербии Радикальной партией, заявил, что их митинги протеста являются лишь выражением политической позиции и запрету не подлежат. Так ли это?
Главный редактор белградского журнала «Правовое обозрение», юрист Владимир Тодорич.
Владимир Тодорич: Это было и политическим событием, и выражением их позиции. Однако вряд ли кто может устраивать политические собрания, на которых люди будут прославлять, например, идеи Адольфа Гитлера и заявлять, что всех цыган и евреев в Европе нужно истребить. Это может быть чьей-то политической позицией, но существуют ограничения на свободу речи, потому, что каждая свобода отдельного человека ограничена свободой другого человека. Нельзя в своей свободе выступать с идеями нетерпимости, угрожать жизни и свободе других национальных, религиозных или этнических групп. Против Ратко Младича есть весомые доказательства, он подозревается в убийстве семи-восьми тысяч боснийских мусульман, которые были расстреляны только потому, что не были сербами. Ратко Младич - символ резни в Сребренице. Когда мы говорим о Ратко Младиче, мы говорим о своём отношении к массовому убийству в этом боснийском городе. Младич является символом ненависти по отношению к мусульманам. А если посмотреть на тех людей, кто пришел на протест радикалов, то видно, что многим из них жалко, что они не были в той стрелковой цепи, которая целилась в людей из Сребреницы.
Их протест, на котором прославляли человека, убившего тысячи людей, является разжиганием межнациональной ненависти. И поэтому есть основание завести против них уголовное дело.
Айя Куге: Сторонники Ратко Младича утверждают, что он невиновен, опираясь на то, что обвинения против него не доказаны перед судом.
Владимир Тодорич: Презумпция невиновности является одним из достижений цивилизации, достижением цивилизованного правосудия. Но ведь не каждый перед лицом обоснованного обвинения будет утверждать, что полностью невиновен, и тем более человек, который скрывается от суда. Ратко Младич на данный момент в правовом смысле ни в чём не повинен, кроме одного - он не отвечает на требование предстать перед судом. Однако и Пол Пот в Камбодже тоже никогда не был приговорён судом, хотя весь мир знает, что он совершил чудовищное убийство населения собственной страны. А сколько ещё других больших преступников последнего века не предстали перед судом! Поэтому в случае Младича презумпция невинности является политической манипуляцией.
Айя Куге: Принято считать, что существуют две Сербии – та, которая склоняется к демократическим ценностям, и та, которая поддерживает противоположный блок Сербских радикалов и социалистов Милошевича. Часто звучит тезис, что нельзя ссориться, нельзя идти на конфликт вокруг того, кто патриот, а кто изменник, ведь страна, дескать, находится в тяжёлом положении, она может потерять часть своей территории – Косово. Белградский юрист Владимир Тодорич.
Владимир Тодорич: Если взять этот случай протеста националистов как параметр разъединённости, раскола Сербии, если попытаться найти способ как-то примирить обе стороны, то при нынешней политической системе Сербии это невозможно. Ведь невозможно назвать одну улицу бульваром Зорана Джинджича и ожидать, что та, другая Сербия, не будет возмущаться. Есть и те, кто предлагает: давайте, назовём другую улицу, которая её пересекает, именем Ратко Младича, чтобы показать, что мы едины в том, что не стоит ссориться! Чтобы такие идеи не возникали, надо иметь государственную позицию. Именно в том, что такой позиции нет, отражается неуспех демократического блока, демократической элиты. Они неспособны представить обществу новое определение патриотизма. Что означает быть патриотом. Что это – быть хорошим сербом? А это что значит? Если ты хороший серб, ты должен иметь негативное отношение к мусульманам, к хорватам? Так? А может быть существует другой образ сербского патриота? Были попытки поменять старое представление о патриотизме, но они не были доведены до конца. Для этого нужны воля и энергичные действия государства. Посмотрите, что понималось под патриотизмом у нас в восьмидесятых годах, что в девяностых, как всё менялось. Сейчас представление о патриотизме меняется так, что государство встаёт за определённой системой ценностей и санкционирует уже неприемлемую предыдущую концепцию патриотизма.
Айя Куге: Вице-премьер правительства Сербии Божидар Джелич настаивает на том, чтобы Ратко Младич немедленно был арестован и чтобы общественность ясно поняла, что не может целая страна быть заложницей одного человека. Однако не до конца известно, разделяют ли его мнение все члены нового правительства.
Божидар Джелич: Все общество в целом должно яснее определить, какую атмосферу в стране оно хочет иметь, что для него хорошо, а что плохо. Нельзя быть толерантным к политическим действиям, за которыми скрываются опасные идеи. Этому надо однозначно противостоять. Республика Сербия в отношении Гаагского трибунала определилась, что сотрудничество с ним - один из пяти основных принципов действий нового правительства. Человек, против которого выдвинуты обвинения в совершении военных преступлений, не может иметь защиту и прославление в Белграде. На это правосудие должно реагировать.
Айя Куге: На следующей неделе в Белград прибывает главный прокурор Международного Гаагского трибунала по военным преступлениям, совершённым в бывшей Югославии, Карла дель Понте. Дель Понте много раз бывала в Белграде. Обычно встречи здесь у неё были неприятными. Новое на этот раз то, что она впервые приезжает по приглашению сербских властей. Может быть, Сербия действительно готовит для неё что-то большее, чем просто заверения, что власти хотели бы поймать Ратко Младича, но сделать это им пока не удается, очень сложно это сделать.
Как развиваются экономические отношения между странами СНГ. На примере России и Южного Кавказа
Ирина Лагунина: В рамках Содружества Независимых Государств в последние годы подписано множество соглашений, направленных на укрепление экономических связей между постсоветскими странами, в том числе между Россией и странами Южного Кавказа. На практике экономические отношения между Москвой и государствами этого региона только ухудшаются. О причинах, которые приводят к дезинтеграционным процессам в рамках СНГ, наш корреспондент Олег Кусов побеседовал с российскими и южнокавказскими политиками и экспертами.
Олег Кусов: Экономическое партнёрство, как утверждают многие российские политики, остаётся одной из главных задач Содружества Независимых Государств. Действующий Экономический совет СНГ, например, часто называют ключевым органом содружества. Однако в реальности экономического взаимодействия на межгосударственном уровне между постсоветскими странами почти не существует. Политолог Алексей Ващенко считает, что экономическое сотрудничество между странами имеет инерционный характер.
Алексей Ващенко: Эта интеграция по инерции частично сохранилась с советских времен. Там были и общие транспортные связи, железнодорожные, авиационные, автомобильные трассы, единая энергетическая система работала. Сейчас все это, конечно, порушено. Плюс то, что предприятия-смежники были, которые поставляли комплектующие изделия друг другу по всему Советскому Союзу. Сейчас, конечно, там остались крохи.
Олег Кусов: Официальная Москва до сих пор не выработала в отношении стран Южного Кавказа внятную политику, убеждён депутат Государственной думы России Сергей Глазьев.
Сергей Глазьев: Практически у нас разрушена взаимосвязь с Грузией, которая традиционно была одним из стратегических партнеров России. Это является следствием того, что у России в старое время и сейчас не хватает понимания смысла того, что мы хотим иметь на Кавказе. Вместе осмысленной политики иногда идут спонтанные реакции, иногда резкие, иногда грубые, иногда наоборот слабые. Нет стратегической линии и следствием этого является дезинтеграция нашего экономического пространства с Кавказом. Никакими декларациями не наверстать упущенные возможности.
Олег Кусов: Неуклюжие действия Москвы особенно проявились в отношении грузинского населения, которое, в отличие от властей Грузии, больше всего пострадало от блокады. Продолжает Сергей Глазьев.
Сергей Глазьев: Пострадали, во-первых, российские граждане, которые работают с Грузией. Во-вторых, пострадали грузины, которые работают с Россией. Это типичный случай удара по своим. Кто выиграл от того, что грузинские мандарины перестали пускать на российский рынок? Российский потребитель проиграл, нам теперь навязывают не те мандарины, которые мы привыкли потреблять, да еще дороже. А больше всего пострадали грузинские крестьяне, которые ориентированы были на Россию. И какое у них теперь отношение к России, которая по сути дела их разорила. Такого рода резкие действия ликвидируют остатки нашего влияния и вместо этого начинается бряцанье оружием.
Олег Кусов: Экономические отношения России с Азербайджаном и Арменией складываются более благоприятно, чем с Грузией, считает Сергей Глазьев.
Сергей Глазьев: Я надеюсь, что после серии контактов на высшем уровне между руководством России и Азербайджана мы нашли какое-то взаимопонимание. Долгое время между нами отсутствовало межгосударственное партнерство, хотя не нужно далеко ходить, достаточно сходить на московский рынок, чтобы понять, насколько сильно влияние Азербайджана в Москве и вообще в Российской Федерации. Наверное, нормализация и активное сотрудничество на межправительственном уровне было бы очень важно. Тем более, что мы на самом деле экономически друг у друга присутствуем достаточно серьезно, в особенности Азербайджан здесь. Ситуация с Арменией мне представляется более благоприятной отчасти потому, что мы единственный союзник у Армении в ее сложном положении. Трудности я вижу главные в том, что у нас нет стратегической линии.
Олег Кусов: По мере того, как слабеют экономические связи России и стран Южного Кавказа, крепнут региональные интеграционные отношения, считает эксперт по проблемам Южного Кавказа Алексей Ващенко.
Алексей Ващенко: Когда у Грузии бывают большие перебои с электроэнергией, то электроэнергию им поставляют через частично Азербайджан, частично Армения. Азербайджан через Грузию получает выход на Черное море и поступает туда различная продукция. Плюс система трубопроводов, допустим, Баку-Супса, Баку-Джейхан, эти трубопроводы идут из Азербайджана через Грузию на Черное море и к Средиземному морю. В связи с этой блокадой, которая объявлена со стороны России в сторону Грузии, грузины стали пользоваться воздушным транзитом через Армению, даже наш посол Коваленко добирался в Тбилиси через Армению. Грузины также ездят через Азербайджан поездом и самолетом через Баку добираются дальше. Армения держится за счет того, что через Грузию она имеет коридор - это выход на батумский и потийский порт. И сейчас, когда вице-премьер Иванов летал в Армению, он как раз с президентом Армении обсуждал вопросы транспорта. В том числе через Поти будет пускаться дополнительный паром, который позволит Армении выходить на Россию и на Украину. Есть небольшая экономическая связь между Карабахом и Азербайджаном по линии топлива. То есть там на неофициальном, полукриминальном пути идут поставки азербайджанского топлива в Карабах и именно в значительной мере благодаря этому топливу в Карабахе проходят сельхозработы.
Олег Кусов: Российско-южнокавказские экономические связи реанимировать ещё можно, в том числе и с помощью СНГ, убеждён Алексей Ващенко.
Алексей Ващенко: Если бы удалось восстановить железную дорогу через Абхазию. Но этот процесс идет вялотекуще с 95 года, когда были подписаны документы, уже 12 лет, но практически ничего в этом направлении не сделано. Можно, конечно, реанимировать автомобильное сообщение, которое существовало в советское время из Азербайджана в Армению через Грузию, Абхазию и далее в Краснодарский край. Эта идея не находит отклика, хотя она наиболее быстро может быть реализовано. СНГ важно тем, что оно дает все-таки надежду на то, что эти связи будут реанимированы. Другое дело, что во времена Путина отношения к этим проблемам СНГ стали более прохладными со стороны руководства Российской Федерации.
Олег Кусов: Так считает эксперт по проблемам Кавказа Алексей Ващенко.
Бывший министр внешнеэкономических связей России, депутат Государственной думы Сергей Глазьев убеждён, что позиция российских чиновников не способствует интеграционным процессам на постсоветском пространстве.
Сергей Глазьев: Нам нужно пытаться удержать кавказские государства в СНГ. То, что СНГ сегодня себя, мол, не проявило или не оправдало надежд, как некоторые считают, даже это почти официальная точка зрения, я могу сказать, что это по одной только причине, потому что мы этим вопросом всерьез не занимались. Я вижу, как сейчас формируется единое экономическое пространство с желающими его создать, я могу сказать, что главный проблема по созданию единого пространства с Белоруссией, Украиной и Казахстаном находится в Министерстве экономического развития Российской Федерации. Там не хотят этого. Не хотят, потому что это слишком сложно, нужно делиться полномочиями, нужно согласовывать таможенные тарифы. Нашим господам-министрам не хочется ни с кем ничего согласовывать ни внутри страны, ни тем более с соседями. А во-вторых, они очень боятся частичной потери власти. Я как человек, который пробил сквозь нашу бюрократию идею создания зоны свободной торговли в СНГ, и в 92 году мне довелось вести переговоры, подписывать соглашение о свободной торговле со всеми республиками СНГ, включая кавказские республики. И с Грузией я не видел особых проблем, с Азербайджаном тоже. Все понимали, что таможенные пошлины на границе нам не нужны. Когда речь идет о соблюдении общих взаимовыгодных интересов, кажется, все понятно. Как только мы доходим до практической реализации, возникают очень серьезные подводные камни. А главный противник интеграции всегда была таможня. Таможенный комитет всегда находил массу причин, почему нельзя ликвидировать таможенную границу.
Олег Кусов: Так считает бывший министр внешнеэкономических связей России, депутат Государственной думы Сергей Глазьев.
Проект СНГ себя не оправдал, убеждён бывший советник президента Азербайджана по внешней политике Вафа Гулузаде.
Вафа Гулузаде: Россия после развала Советского Союза хотела посредством СНГ вновь воссоздать Советский Союз, но уже в новом, модернизированном виде. А для этого уже надо было создать наднациональные структуры, и на каждом саммите СНГ эти наднациональные структуры, которые предлагались Москвой, отвергались всеми новыми независимыми государствами. В лидерах шла Украина, а после Украины все остальные. Поэтому СНГ не смогло создать наднациональной структуры, а взаимоотношения между государств друг с другом развивались как между независимыми государствами чисто на двусторонней основе. То есть процесс суверенизации новых независимых государств усилился, их связи с Западом укреплялись и зависимость от Москвы уменьшалась. То есть фактически бывшие колонии стали де-факто независимыми государствами. Поэтому, я считаю, что этот процесс воссоздать Советский Союз через СНГ не удался и он никогда не удастся, потому что Советский Союз развалился не потому, что Горбачев и Ельцин оказались предателями, как многие консерваторы склонны считать, Советский Союз развалился потому, что его основа была заложена неправильно. После развала царской империи большевики воссоздали эту империю. Вместо того, чтобы создать сильное русское государство, отпустить те национальности, которые стремились к своей независимости, в то время Россия могла бы с ними создать новые отношения, отношения истинного содружества. Мир пошел бы по другому пути совершенно.
Преимущества свободного программного обеспечения.
Ирина Лагунина: Может показаться странным, но компьютерные пираты в последнее время превращаются едва ли не в союзников крупных производителей программного обеспечения. Если бы не они, многие организации всерьез задумались бы о переходе на свободное программное обеспечение. Острее всего вопрос легализации софта стоит сейчас в государственных организациях. И здесь в ближайшее время должны приниматься решения: потратить миллиарды долларов на лицензии, или поменять программы на свободные. О преимуществах свободного программного обеспечения для государственных организаций рассказывает директор компании Линукс-Центр Павел Фролов. С ним беседует Александр Сергеев.
Павел Фролов: Сейчас в связи с делом Поносова и вступлением в ВТО во всех государственных заведение, в том числе в образовательной среде все программное обеспечение должно быть лицензионным, его нужно срочно покупать. Потому что в 80% случаев программное обеспечение установлено нелегально. Нужно вынуть из бюджета десятки миллиардов долларов. Считается, что в государственных учреждениях используется порядка двух миллионов единиц компьютерной техники. Нужно в среднем хотя бы тысячу долларов на компьютеры. Плюс давайте посчитаем школы.
Александр Сергеев: Переучить всех пользователей, везде все переустановить, везде все перенастроить. Не дороже ли это будет, чем купить лицензии?
Павел Фролов: Когда вы покупаете лицензию на программное обеспечение, написанное западным разработчиком, вы отправляете деньги в другую страну. Когда вы мигрируете на Линукс и платите деньги за обучение ваших сотрудников, вы оставляете деньги в вашей стране. Кроме того это поможет программистам. Сейчас большинство лучших программистов России работают в компаниях, которые делают разработки для западных.
Александр Сергеев: Оффшорное программирование.
Павел Фролов: Что это означает? Что люди работают за зарплату, порождают продукт, который отправляется на Запад, упаковывается в красивые коробочки и нам уже продается за миллиарды долларов.
Александр Сергеев: То есть мы можем вместо этого вкладываться в общую копилку свободного программного обеспечения.
Павел Фролов: Да, и деньги оставлять в России. Более того, не стоит думать, что так уж сложно научиться. Да, это в масштабах страны задача может быть не очень простая быстро обучить 50 тысяч учителей информатики, но и она решаема, потому что сейчас все школы подключены к интернету или будут подключены в ближайшее время. Существуют сайты, на которых можно пройти бесплатные учебные курсы, в том числе по Линукс-технологии, совершенно бесплатно лежат курсы по Линуксу. Но это когда речь идет про учителей, которые должны досконально знать предмет, чтобы учить других. Что касается простого пользователя, были уже сделаны нами тесты. Человек начинает комфортно работать примерно через две недели. Он сразу же может работать, то есть он сразу выполняет все свои рабочие задачи. Конечно, медленно, но через две недели не задает никак вопросов.
Александр Сергеев: Когда я пытался работать с Линуксом некоторое время назад, у меня возникла проблема: я не мог перенести информацию из одной в другую. Тот самый буфер обмена, которым мы привыкли пользоваться Windows, перетаскивая информацию из одного окошка в другое. d Windows один на всех , а в Линуксе у каждой программы свой.
Павел Фролов: Это было год назад. Год назад проблема была исправлена, сейчас про нее уже все забыли.
Александр Сергеев: Некоторые государственные организации в других странах переходят на Линукс. Вы рассказывали про историю, которая произошла в Азербайджане.
Павел Фролов: В какой-то момент правительство Азербайджана озаботилось очень низкой компьютерной грамотностью в стране. И выяснилось, что у пользователей Азербайджана проблема с английским языком. То есть чтобы выучить компьютер, надо выучить сначала английский язык. И было принято решение, что Азербайджану нужна система на азербайджанском языке. Они пошли в компанию Microsoft и попросили перевести Windows на азербайджанский язык. Microsoft сказал, что с удовольствием это сделает, но это будет стоить больших денег, настолько больших, что правительство Азербайджана решило их не выделять, а вместо этого нашло альтернативу в лице Линукса. Они взяли одну из версий и за очень небольшие деньги и очень быстро полностью перевели на азербайджанский язык. Microsoft , увидев, что происходит, уже бесплатно перевел Windows на азербайджанский язык, открыл в Азербайджане представительство и сейчас активно борются, потому что получилось, что они потеряли целую страну. Я думаю, что в итоге там будет соседствовать и Windows и Линокс, и это хорошо. Пусть пользователи видят альтернативу - это будет заставлять разработчиков Линукса не расслабляться. Очень много сейчас учебных заведений работают на Линуксе, очень много вузов сейчас получило распоряжение ректоров о том, что к первому апреля в вузе не должно быть ни на одном компьютере ни одной нелицензионной программы, как хотите, так и делайте. В результате, естественно, вузы обратили свой взор в сторону Линукса. Например, пермский государственный технический университет недавно объявил, что переходит на Линукс-2007.
Александр Сергеев: А не получится так, что сменив платформу с платной на бесплатную, я заработаю себе целую серию проблем, которые потом буду вынужден за деньги решать?
Павел Фролов: Если мы возьмем даже гипотетически ситуацию - во все школы было закуплено лицензионное программное обеспечение. Все мы знаем, что есть такая вещь, как домашние задания и в школах, и вузах. Соответственно, школьник получает задание на дом сделать что-то в Microsoft World , потом нарисовать картинку в Adobe Photoshop , а в вузе бывают задания еще покруче - написать бизнес-план в программе, где учащийся взял все программы, стоящие у него на домашнем компьютере. Получается так, что система образования методически подталкивает учащихся к воровству программного обеспечения. И единственный способ перевести общество в сторону большей легальности – это когда преподаватель может дать ученику программу для выполнения домашнего задания. Что касается свободного программного обеспечения, то тут никаких проблем нет. Любой школьник может получить от преподавателя диск со свободным программным обеспечением.
Александр Сергеев: То есть дома у него стоит тот же Windows , на котором папа работает, но он приносит из школы диск с Линуксом, с него запускается, делает домашнее задание и убирает этот диск, никому ничем не мешая.
Павел Фролов: Именно так это работает.
Александр Сергеев: А что нужно сейчас сделать в России, чтобы идеи из области свободного софта внедрить на практике в государстве?
Павел Фролов: Люди, когда получают информацию о том, что имеют альтернативу коммерческому программному обеспечению, во-вторых, когда как она выглядит и где ее взять, они с удовольствием на нее переходит. Самая большая проблема в нашей стране - это отсутствие информированности. По телевидению в связи с делом Поносова ни разу не прозвучало слово Линукс. Когда это увидели, мы огорчились, решили поговорить с представителями телеканалов, даже провели круглый стол на тему преимуществ Линукс перед Windows , сняли ролик, отнесли просто показать сотрудникам телеканалов и встретили непонимание. То есть самая большая проблема сейчас то, что журналисты не знают, что есть альтернатива. Или те, кто продвинут, они помнят, как Линукс плохо работал пять или десять лет назад. Кроме того, многие люди не знают, что в компьютере есть какие-то программы. Нажал на кнопку, он включился, работаешь на компьютере, а то, что там стоит Windows , Линукс, лицензии - это для многих очень трудно объяснить, что же это такое. Сейчас главная проблема просветительская, чтобы людям объяснить, что есть программа, есть лицензия, что за программу надо платить или не платить, есть другие программы.
Александр Сергеев: На сегодняшний день, как я понимаю, популярность Microsoft у нас как раз вызвана этим самым пиратским распространением. Сама компания Microsoft c совершенно не препятствует пиратству.
Павел Фролов: Недавно официально объявили, что пиратство им выгодно. Это дело прошло по всем новостным сайтам, сейчас у них такая официальная позиция.
Александр Сергеев: То есть дело Поносова, претензии были не со стороны Microsoft?
Павел Фролов: Это была прокурорская проверка школы, которая выявила нарушения в использовании лицензии. Надо понимать, что это не одна проверка, таких проверок по стране тысячи. Есть области, в которых в неделю заводится по двести уголовных дел по статье «компьютерное пиратство». Никто не заинтересован, чтобы эти истории выплывали в прессу. Самим компаниям, которых ловят за руку, что они используют ворованное программное обеспечение, им стыдно и они не хотят, чтобы про это писалось. Они в судебном порядке урегулируют все претензии, покупают все лицензии и дальше сидят уже тихонечко. Было много случаев, когда штрафовались компании, и они обиженные уходили в Линукс, потому что их обидели. Очень крупные торговые сети в Питере так поступили. У них был солидный штраф - сотни тысяч долларов, и они решили, что раз вынужден заплатить штраф, то точно теперь не заплатят за лицензии и уехали жить в Линукс, причем отлично себя чувствуют.
Александр Сергеев: Все-таки во многом выбор в пользу лицензионного программного обеспечения от крупных фирм, особенно в больших компаниях и в государственных структурах, мотивируется следующим образом: большая фирма, большие деньги, на это можно положиться. А свободное программное обеспечение, за ним не стоит никто практически по сути дела, какие-то программисты, для которых это чуть ли ни хобби. Может ли государственная организация, скажем, образовательная структура, тем более оборонная структура полагаться на программный продукт, сделанный любителями?
Павел Фролов: Если говорить про безопасность использования коммерческого программного обеспечения, то ситуация ставится вообще по-другому. Я не говорю про компанию Microsoft , она большая и скорее всего просуществует долго. Вы выбрали поставщика какого-то коммерческого программного продукта, а он взял и через три года закрылся. И сидит какая-то государственная структура, она поверила компании, которая сделала ей систему документооборота. Этой компании нет, что теперь делать? Коды все закрыты, их не передали, остается только повторно заплатить другой компании, которая через три года может сделать то же самое. Когда речь идет о свободном программном обеспечении, во-первых, заказчик, государственная структура, она сразу получает исходные коды, а во-вторых, собственно эти исходные коды написаны на деньги налогоплательщиков и совершенно правильно и разумно, чтобы они были под свободной лицензией и были доступны обществу, чтобы позволить обществу сделать следующий шаг, еще больше улучшить программные продукты и ими пользоваться. В случае, если конкретная компания для какого-то заказчика государственного что-то разрабатывала, она куда-то делась, решила, что она больше не занимается разработками или разорилась или ее кто-то купил, коды остаются, нанимается другая компания, которая продолжает дело первой. И тут уже остается только правильно выстроить процесс, чтобы была необходима документация, чтобы программа оперировала открытыми стандартами обмена информации и легко поддавалась дальнейшему изменению даже при передаче другому разработчику. Это просто нужно прописать в условиях госзаказа. Таким образом, это гораздо безопаснее.
Конец школьного года – время выбирать профессию.
Ирина Лагунина: Конец школьного года у старшеклассников всегда связан с волнениями по поводу экзаменов и выбора профессии. Ребенку не всегда легко понять, в какой сфере он хочет и, главное, может успешно работать. Эта проблема стоит перед детьми во всем мире. Об особенностях России - Татьяна Вольтская.
Татьяна Вольтская: С игрой "Кем быть" ребенок начинает знакомиться задолго до школы, перебывав последовательно и врачом, и учителем, и солдатом, и поваром; девочки часто проходят стадии актрис и манекенщиц, мальчики - шоферов и пожарников, но когда школа подходит к завершению, приходится выбирать по-настоящему. И вот тут часто выясняется, что далеко не все дети - и не все родители, между прочим, к этому готовы. Нередко у старшеклассников возникают иллюзии в отношении того, чем они будут заниматься в своей взрослой жизни, несколько профессий сливаются в голове в туманный образ: сижу в офисе, отвечаю на звонки, общаюсь, езжу в командировки, налаживаю контакты, веду активный и интересный образ жизни и получаю много денег. При этом совершенно ускользает содержание профессии, - говорит начальник отдела профконсультации петербургского Центра содействия занятости и профориентации молодежи "Вектор" Ирина Полякова.
Ирина Полякова: Под такую обобщенную марку попадают юристы, экономисты, менеджеры, связи с общественностью и вот это все в одном флаконе. И человеку кажется, что его ждет безоблачное красивое будущее, еще высокооплачиваемое. Наша задача в индивидуальном работе и с ребенком, и с родителями разобраться в этой каше и найти ниточку, за которую дернуть, и можно распутать огромный клубок. На что тут нужно опираться? Во-первых, сформированы или не сформированы профессиональные интересы, на способности, которые у каждого свои к своему виду деятельности и с опорой на вещи можно, по крайней мере, говорить о том, в каком направлении лучше двигаться.
Татьяна Вольтская: Действительно, почему многие дети за 10-11 школьных лет оказываются не в состоянии определить своих интересов и склонностей? Говорит заведующая кафедрой педагогики и психологии семьи института детства Российского государственного университета имени Герцена Ирина Хоменко.
Ирина Хоменко: В системе образования нужно вводить в курс, в учебные планы, в содержание образования какую-то часть, связанную с социальным развитием ребенка. Это и его профессиональные навыки, социальные навыки, навыки безопасности, так называемая функциональная грамотность, когда ребенок может отличить профессию юриста от профессии экономиста, я имею в виду по видам деятельности. Поэтому нужна грамотная государственная политика в области среднего школьного образования. Здесь, я считаю, что, конечно, ребенок должен часть жизни посвящать знакомству с трудом и профессией. У нас классные руководители, например, порой не знают, чем занять классные часы. Есть воспитательная работа, на поверхности лежит – возьми, отведи ребенка отведи ребенка в организацию или в «Макдональдс». Еще лучше, отвести не всегда получается, пригласи человека, который расскажет о своей профессии, как он там оказался, какие плюсы и минусы. Мы у нас делаем на факультете это с нашими студентами, приглашаем издателей, редакторов, танцоров, гинекологов, людей вообще разных профессий, которые могут рассказать студентам о своей деятельности, поскольку известно, что студенты не все идут работать по профессии, пусть хоть выберут осознанно что-то.
Татьяна Вольтская: Студенты-первокурсники хорошо помнят, как проходила профориентация у них в школе. Говорит Света.
Света: Ярмарки профессий были, приезжали представители, мы выезжали со школой.
Татьяна Вольтская: Это давало что-то?
Света: Там были в основном не престижные вузы, в которых маленький набор. Пришли, посмотрели, ушли.
Татьяна Вольтская: Зато и выбор профессии у Светы не назовешь осознанным.
Света: Чисто случайно. Поступала на другой факультет и сюда параллельно.
Татьяна Вольтская: У Ольги в школе все выглядело по-другому, но результат не менее плачевный.
Ольга: У нас были тесты профориентации, там выбирали. Я хотела одно, а мне сказали, что я должна быть ветеринаром.
Татьяна Вольтская: А вот свидетельство Полины.
Полина: Я из Калининграда, у нас вывешивали дни открытых дверей в нашем округе калининградском, и были одни из самых известных питерских вузов и московских, чтобы люди знали, когда будут дни открытых дверей. Люди туда летали, смотрели.
Татьяна Вольтская: Это немножко другое. А чтобы понять, что есть какая-то профессия.
Полина: Ничего такого не было. Это личное дело каждого, как ты будешь выбирать. В основном родители. Я съездила в лагерь, поняла, что я хочу быть учителем.
Татьяна Вольтская: А вот как выбирала будущую профессию Женя.
Женя: Я смотрела экзамены, которые я могу сдать и выбирала так. Выбрала несколько вузов, где проходные экзамены, которые я могу сдать.
Татьяна Вольтская: Честно говоря, на профориентацию это не очень похоже. При таком подходе очень легко сделать ошибку при выборе профессии. Говорит начальник отдела психологической поддержки центра "Вектор" Татьяна Шевченко.
Татьяна Шевченко: Причин здесь очень много, прежде всего даже неинформированность самих детей. Не знание того, что каждая профессия предъявляет какие-то требования, в частности, состояние здоровья. То есть медицинский аспект, рекомендация профессии, специальности, максимально соответствующая общему физическому развитию и состоянию здоровья. В наш отдел чаще всего обращаются подростки, которые или неправильно выбрали профессию, или имеют серьезные хронические заболевания. Кстати, сейчас отмечается значительный всплеск заболеваний у подростков. 3-5% только составляют абсолютно здоровые дети.
Татьяна Вольтская: То есть некоторые подростки не могут рассчитывать на определенную работу из-за рекомендации врача, у некоторых в сознании складываются мифы не только о работе, но и об учебе.
Татьяна Шевченко: Я приведу пример такой: заканчивает 9 класс ребенок, успеваемость не очень хорошая, хочет оборвать образование в школе поступать, к примеру, в техникум. В результате тестирования психологического мы понимаем, что у него западают результаты, которые необходимы для сдачи экзаменов, все-таки это среднее учебное заведение. И между прочим, в техникуме учиться значительно сложнее, чем в школе. А у подростков как раз представление, что если он закончит школу и скорее переведется в другое учебное заведение, ему будет легче. А здесь присутствует продолжение среднего образования, появляются спецпредметы, затем территориальный признак имеет значение, переезды. А если со здоровьем не все хорошо, то, конечно, это не тот оптимальный вариант, целесообразный, который он выбрал. Приходится переубеждать, переориентировать, что тебе неплохо в силу тех или иных причин остаться в школе.
Татьяна Вольтская: Сегодня многие говорят о том, что система профтехобразования развалена, что в разных сферах, особенно в строительной, приходится работать мигрантам, а местных квалифицированных рабочих катастрофически не хватает. Что же делать подросткам в этой ситуации? Раньше, я помню, как всех из школы чуть ли не насильно загоняли в профтехучилища, в ПТУ, а теперь другая крайность - негде учиться, некому учить. Говорит заместитель директора центра "Вектор" Людмила Величко.
Людмила Величко: Это очень сложный вопрос, который не только наш центр должен решать. Потому что сегодня возникают вопросы с обучением. Количество учащихся все меньше. К тому же идет подушевое финансирование в школах, а это значит, что каждая школа борется, чтобы количество школьников у них было большое. Это значит, что в систему профтехобразования будет идти все меньше и меньше количество людей. Но, безусловно, все понимают, что необходимы квалифицированные рабочие кадры. Дело в том, что ориентир на систему только профтехобразования, он тоже не совсем верен. Мальчики, они, как правило, после окончания идут в армию. Значит возникает вопрос, на кого же надо ориентироваться. Значит надо возвращаться к какой-то подготовке непосредственно плюс на производстве. Затем вопрос о внутрифирменном обучении. Очень серьезный подход. Есть разные программы обучения.
Татьяна Вольтская: Людмила Ивановна, вы согласились, что система профориентации сейчас не в лучшем виде - все-таки кто виноват и что делать?
Людмила Величко: Во-первых, профориентация должна начинаться, как многие говорят, с детского сада. Но это, конечно, не профориентация, а разговор о профессии. Второй этап – начальные классы, здесь тоже должны быть игровые моменты, где дети должны познавать те или иные профессии. И к 9 классу, безусловно, ребенок должен быть подготовлен, в какой-то мере иметь основной и запасной варианты профессионального плана. К сожалению, сегодня не всегда бывает. У нас была великолепная программа «Ориентир», которая была разработана нашим центром 20 лет назад. Так вот в этой программе «Ориентир» отслеживался каждый ученик и каждый класс. В какое учебное заведение идет, допустим, основной ориентир техникум радиотехнический, а запасной вариант профессиональное училище радиотехническое. Стояли медицинские показания, насколько он может по этой профессии, и как результат, конечный вариант, куда же он попал. Эта программа «Ориентир» необходима как контроль за работой школы, медицины и всех заинтересованных организаций, кто призваны заниматься профориентацией.
Второй, кто виноват – наверное, родители. Потому что они своевременно не выбрали профессию или говорят: пойдешь туда, куда я хочу. Третий вариант, кто виноват– за компанию хорошо пойти. Вот мой друг Коля пошел в училище, а я пойду с ним тоже в училище или педагогический институт. Мы с первого класса учимся, как же мы разойдемся, как мы расстанемся. А потом получится, что у Коли есть способности к педагогике, а у меня нет, но я за компанию пошел. Коля не поступил, а я поступил. Бывают и такие ошибки. В результате оказывается, что по ошибке человек пошел не туда. И на третьем курсе он начинает понимать: ой, куда же я попал? Это совершенно не то, что мне нужно. И бежит: караул, помогите.
Татьяна Вольтская: Ирина, я так понимаю, что бегут непосредственно к вам, чем же вы можете помочь?
Ирина Полякова: В данном случае нужно провести диагностику и отличить ошибочный выбор профессии от кризиса обучения. То есть есть такое понятие, как кризис третьего-пятого курса - этот феномен описан в литературе. Иногда человеку кажется, что он не туда попал, а просто трудности в учебе не дают ему возможности продолжить образование по этому профилю. Иногда мы видим, что ребенок не туда попал, тогда мы взвешиваем все за и против и думаем, что делать в этом случае.
Татьяна Вольтская: Но все же самая острая проблема - это здоровье, - считает Людмила Величко.
Людмила Величко: Ребенок полностью выбрал профессиональный план, согласовал с родителями, все определилось. Он пошел в среднее училище профессиональное и вдруг медицинская комиссия говорит: извини, Сережа, ты не подходишь нам по состоянию здоровья. Как, что, почему и куда же бежать?
Татьяна Вольтская: Какая же главная задача профориентации?
Людмила Величко: Чтобы каждый школьник был подготовлен к рынку труда. Для этого нужно разрабатывать единую программу профориентации в городе. Ее как таковой нет. Мы считаем, что нужна единая координация профориентации – это раз. Второе: внутри каждого района должны составляться межведомственные комиссии по профориентации, координационные планы, взаимодействие всех структур, которые занимаются профориентацией.
Татьяна Вольтская: Самое интересное, что на Западе такой проблемы вообще не существует, - считает Ирина Хоменко, имея в виду свои наблюдения над американскими детьми.
Ирина Хоменко: У нас стоит вопрос, как заставить детей работать или увидеть другие профессию или втянуть в информацию. Там этого не требуется, потому что ребенок изначально растет в такой системе, которая предлагает разные способы, то есть дифференциация идет по видам деятельности, ребенок может изначально выбрать. То есть он поработал тут, он поработал там, он увидел то, он увидел се на самых мельчайших работах, которые не требуют квалификации. И там люди движутся сами, там энергия идет снизу, энергия познания.
Татьяна Вольтская: Работают в кафе, в ресторанах, на тех же мойках, помогают родителям в бизнесе?
Ирина Хоменко: Во-первых, дома. Там же есть очень четкая система, я не говорю, что у всех, но так принято, что ребенок, например, посуду моет за всеми бесплатно, а например, та работа, которая выполняется другими людьми приглашенными, например, постричь газон, сводить собаку на прививку, специальные дела, для которых требуется наемная сила, эта работа очень часто отдается детям, даже не своим, а соседским. То есть мой ребенок работает у соседа, стрижет газон, а соседский, что он умеет делать, он делает, например, у нас. Поэтому там поощряется оплачиваемая деятельность детей, которая приносит пользу социальному окружению. Поэтому здесь, мне кажется, нет такой необходимости профориентации.
