Александр Генис: Кончина основателя массового движения «Нравственное большинство» Джерри Фолуэлла вызвала поток публикаций, осмысляющих роль этого популярного религиозного деятеля в новейшей политике США. Среди историков уже начался ожесточенный спор о том, можно ли считать Фолуэлла движущей силой так называемой «рейгановской революции». (Скептики замечают, что в своих 800-страничных мемуарах Рейган упоминает его лишь однажды). Зато бесспорна огромная роль проповедника в избрании нынешнего президента. Именно Фолуэлл мобилизовал консерваторов-евангелистов, составивших наиболее лояльную Бушу-младшему группу избирателей в 2000-м году. Главное - в глазах его сторонников - достижение Фолуэлла состоит в том, что он сумел вернуть к активной политике самую верующую часть Америки.

Крупная американская журналистка, сотрудница «Ньюйоркера», лауреат Пулитцеровской премии Фрэнсис Фитцджеральд, которая хорошо знала покойного священника и много писала о нем, подвела итог яркой карьеры Фолуэлла следующем образом:

Диктор: «Еще в 70-е годы Джерри Фолуэлл произвел переворот среди политически индифферентных фундаменталистов Америки, когда призвал их спасти страну от аморализма и секулярности. «Для этого, - говорил он, – верующие люди, став юристами, политиками, финансистами, должны придти в Вашингтон и на Уолл-стрит, чтобы занять ведущее положение в стране». Постепенно движение «Нравственного большинства» объединило не только наиболее консервативных христиан, но и такие религиозные группы, как ортодоксальный иудаизм и мормонизм. Созданный Фолуэллом блок избирателей, в конечном счете, оказался решающей силой в политической борьбе на рубеже веков».

Александр Генис: Однако, как это постоянно случается, в короткой истории 21-го века очень многое в судьбе Джерри Фолуэлла изменила все та же роковая дата – 11 сентября 2001 года.

Ошеломленный случившимся, Фолуэлл имел несчастье публично сказать, что террористический налет стал наказанием Америке за ее грехи, а именно – «гомосексуализм, феминизм, защиту права на аборты и неоязычество».

Эту диатрибу Джерри Фолуэллу никогда не простили и не забыли – даже в некрологах, ни один из которых не обошел этот сакраментальный эпизод.

Особое место среди задетых Фолуэллом «грешников» занимают последователи самого, пожалуй, экзотического культа в широчайшем спектре американских верований – язычники, адепты официально признанной, но часто замалчиваемой религии Викка.

Чтобы узнать о ней побольше, «Американский час» пригласил эксперта, специалиста по неоязычеству, профессора социологии университета Вест Честер в штате Пенсильвания Эллен Бергер, с которой беседует Ирина Савинова.

Ирина Савинова: Что такое язычество сегодня в Америке? Викка, черная магия - часть язычества?

Профессор Хелен Бергер: Провести границы между всеми этими традициями довольно трудно. Скажем так: викканы - последователи одной из языческих традиций. В целом же, язычество – эмпирическая религия, подобная восточным, вроде буддизма или некоторых видов индуизма. Это - скорее ощущение божественного, чем вера или ритуальная практика.

Ирина Савинова: Насколько популярно язычество? Сколько язычников в Америке? Кто они?

Профессор Хелен Бергер: Статистические данные о язычниках трудно собирать. Это - своего рода тайная категория верующих, не афиширующих свои религиозные убеждения. Тем не менее, мы располагаем кое-какими данными. Университет города Нью-Йорк провел опрос, выявлявший религиозную принадлежность опрашиваемых. Это было сделано по телефону в 2001 году. То есть, шесть лет назад. Тогда причисливших себя к какой-либо форме язычества было 307 тысяч человек. Это число, наверное, не совсем точное, потому что кое-кто из опрашиваемых или соотносили характерные черты язычества с христианством и иудаизмом или, для простоты, записывались верующими в традиционные формы религии. Так что на самом деле их намного больше. Прошло шесть лет, и есть явные показатели, что популярность язычества растет. Я бы сказала, что во всей Америке сегодня есть пятьсот-шестьсот тысяч язычников, включая тех, кто скрывают свою религию, веру.

Ирина Савинова: Кто же эти верующие?

Профессор Хелен Бергер: Чтобы определить это, были проведены многие исследования, мое, в том числе. С двумя другими авторами я написала книгу «Голоса из переписи язычников». Мы провели общенациональный опрос. Опросы, проведённые другими группами ученых, дали сходные результаты. А именно: язычники - образованные люди, окончившие колледж. Процент таких среди язычников выше, чем среди остальных американцев. Они - либералы. И проживают, скорее, в городах и пригородах, чем в сельской местности. Женщин больше, чем мужчин. Впрочем, женщины во всех религиях представлены в большем количестве, чем мужчины, но в язычестве их участие в особенности заметно.

Ирина Савинова: Язычники поклоняются природе, и, наверное, можно сказать, что сторонники защиты окружающей среды близки по своей философии язычникам.

Профессор Хелен Бергер: Очень близки. Известно, что многие из них перешли в язычество из-за того, что язычество считает природу священной. Это у них общее в вере. Но, с другой стороны, многие боготворящие природу язычники, с пониманием относящиеся к идее защиты окружающей среды, не участвуют в экологическом движении. Так что язычники и зеленые близки, но не одинаковы.

Ирина Савинова: В Америке многие относятся с предубеждением к язычеству?

Профессор Хелен Бергер: В последнее время отношение улучшается. Это правда, что многие считали и считают их сатанистами. Отчасти в этом виновата символика. Пентаграмму часто принимают за символ сатанизма. Но пять сторон языческой звезды представляют собой элементы природы: землю, воздух, огонь, воду и дух природы. Группы сатанистов существуют отдельно, не в среде язычников. Сами язычники заявляют, что сатанизм – продукт христианства. Сатана упоминается в Священном писании, но не у язычников. Многие их них даже не признают его существования.

Ирина Савинова: В 14-м веке у язычников России на севере культовым деревом была высокая, в 12-этажный дом, береза. А чему поклоняются американские язычники? Какие у них ритуалы?

Профессор Хелен Бергер: Конечно, у них есть ритуалы и культы. То, что происходило в России, очень похоже на то, что происходит здесь. Восемь раз в год они собираются на празднества. Происходит это в начале и в разгаре каждого из четырех времен года. Так они отмечают изменения, происходящие в природе. Когда это возможно, праздники устраивают на открытом воздухе, но это весной, летом и осенью. Зимой не так охотно покидают теплый дом. У нас на севере зима не такая холодная, как в России, но, все же... Зимой праздники справляют внутри помещений. Но я знаю многих язычников, которые и зимой, тепло одевшись, отмечают солнцестояние на открытом воздухе. Первого мая язычники празднуют Белтейн - день плодородия. Они образовывают магический круг, священное пространство, поют и танцуют вокруг него, восхваляя природу и плодородие. Я присутствовала на праздниках, на которых верующие посылали энергию тем представителям животного мира, чье существование под угрозой исчезновения, чтобы они могли размножиться.

Другая направленность их ритуалов – способствовать плодовитости людей. И не только в смысле производства потомства, но и творческой созидательности. Праздник русских язычников вокруг дерева пришелся бы и нашим язычникам ко двору.

Ирина Савинова: Как относится закон к язычеству?

Профессор Хелен Бергер: Американский закон предписывает не отдавать предпочтения никакой религии. Все имеют право на свободу вероисповедания. По закону все религии равны. Но еще есть осуществление этого права на практике. Это совсем другое дело. Возможно, вы знаете историю убитого в Афганистане американского солдата. Он был язычником, и его жена с детьми хотели, чтобы изображение пентаграммы было на его надгробном камне. Борьба за право сделать это длилась годы. Теперь этот знак принят в число допустимых для использования на кладбищах, наравне с другими религиозными символами, но семья сражалась за это несколько лет. К язычникам относятся и с явным, и с негласным предубеждением. Но доказать, что тебя дискриминируют, что тебя, скажем, не продвигают по службе потому, что ты язычник, трудно. Верующие опасаются открыто говорить, что они язычники, потому что не хотят, чтобы к ним или их детям плохо относились.

Ирина Савинова: Каково прошлое язычества в Америке?

Профессор Хелен Бергер: Существуют разные точки отсчета. Отдельные случаи преследования ведьм, подозреваемых в черной магии, зафиксированы в 17-м веке. Самым известным был, конечно, процесс над салемскими ведьмами из города в штате Массачусетс. Были ли они ведьмами - не известно, документов, доказывающих это, нет. Но история говорит, что они были христианками, обвиненными в том, что они ведьмы. В целом же, преследование ведьм в Европе было более распространенным, чем у нас. Как массовое, популярное религиозное течение язычество пришло к нам из Великобритании и расцвело в Америке в 1960-е годы. С тех пор оно продолжает бороться за признание. У язычества в Америке еще недолгая история.

Ирина Савинова: Какое будущее его ждет?

Профессор Хелен Бергер: Мы можем только предполагать. В настоящий момент, после вспышки популярности рост числа язычников замедлился. Однако интересен тот факт, что в Америке появились язычники во втором поколении - те, кто были воспитаны родителями-язычниками. Известны уже случаи передачи этой традиции и в третьем поколении. Религиозная традиция поддерживается семьей - как в любой религии. Язычество идет тем же путем. Я думаю, что оно останется религией меньшинства, но совсем не исчезнет, потому что язычество – отражение и проявление независимости современной духовности.

Александр Генис: В американский прокат вышел художественный фильм под названием «День ночь день ночь». Это яркая и очень необычная картина создана русской американкой Юлией Локтевой, приехавшей в Соединённые Штаты в 1979-м году вместе с родителями из Ленинграда. В Америке она стала независимым кинорежиссёром, и сегодня известна здесь под именем Джулия Локтев. Почти 10 лет назад она сделала свой первый фильм – документальную ленту «Момент удара», и вот её дебют в игровом кино - фильм на самую острую и актуальную тему: терроризм.

С гостьей «Американского часа» Юлией Локтевой, она же - Джулия Локтев - беседует Михаил Гуткин.

Михаил Гуткин: Безымянная героиня этого психологического триллера в самом начале сообщает, что ее решение окончательно: она приехала в Нью-Йорк, чтобы совершить терракт-самоубийство на Таймс-Сквер. Ее внешность не выдает этнической принадлежности – она говорит по-английски без акцента, а режиссер намеренно скрывает от зрителя ее мотивы или движущую ею идеологию. Кинематографический язык фильма лаконичен до предела. Сюжет картины Джулия Локтев позаимствовала из газетных сообщений.

Юлия Локтева: История вышла из статьи, которую я прочла в русской газете. Я была в 2003 году в Москве, просто приехала на неделю, как турист, и спустя неделю после этого случилась история в Москве с Заремой Мужихоевой. Эта история, которую русские зрители знают, но в Америке ее совершенно не знают, потому что почти ничего не случилось. Она шла по Тверской с бомбой. Детали истории довольно мутные: мы не знаем, что на самом деле случилось. Но то, что я изначально прочла в газете, меня очень заинтриговало.

Михаил Гуткин: Почему вы перенесли действие в Нью-Йорк?

Юлия Локтева: Эта история может сейчас происходить в любом большом городе мира. Я живу в Нью-Йорке дольше, чем я жила где-либо в моей жизни, этой мой город, это город, который я знаю, я всегда хотела снять фильм на улицах Нью-Йорка, который захватывает все то, что мне нравится: уличную жизнь, толпу нью-йоркскую. Я не хотела слишком думать на эту тему, где в Нью-Йорке снимать, я не хотела давать никому никакие оригинальные идеи, так что я выбрала самое очевидное место, какое я могла вообразить. Таймс Сквер. Это очень интересное место, потому это пересечение многих культур, пересечение мира. С одной стороны, это американское и нью-йоркское место, а с другой стороны, это принадлежит миру. Когда я записывала звуковую дорожку для фильма, я хотела поймать разные голоса на разных языках. Сначала я думала, что мне надо будет пойти в разные эмигрантские общины. Но потом я поняла, что мне надо встать на перекрестке Таймс-Сквер и просто слушать. За несколько дней я записала примерно 30 разных языков – бразильский, португальский, шведский, французский, фарси…

Михаил Гуткин: Почему вы даете так мало информации зрителю о контексте того, что происходит?

Юлия Локтева: Мне кажется, что зритель, который ходит в кинотеатр, уже приносит свой контекст. Зритель может вообразить, почему человек может сейчас, в наше время, стать шахидкой на Таймс-Сквер. Это каждый ньюйоркец и каждый человек может представить, мне кажется. Меня иногда даже обвиняют, что в фильме нет контекста. Но это невозможно, потому фильм окружен контекстом нашего мира, окружен газетами, окружен книжками. Я надеюсь, что я делаю фильмы, которые не замкнутый круг, а которые как ключ, который можно вставить в мир.

Михаил Гуткин: В первой половине фильма молодые люди в масках тщательно готовят героиню к финальному шагу в ее жизни. Во второй половине она оказывается лицом к лицу с реальностью Таймс-Сквер, со всеми ее соблазнами, и мы наблюдаем, как сомнения подтачивают ее, казавшуюся непоколебимой, веру. Эмоции сменяют друг друга на выразительном лице непрофессиональной актрисы Луизы Вильямс. Джулия Локтев говорит, что внимательно следила за новостями, но в газетных репортажах ее всегда привлекают детали, на которые мало кто обращает внимание.

Юлия Локтева: Может быть, это патология. То есть я понимаю главную историю, но меня всегда привлекают другие детали. Вот я прочла про другую чеченскую девочку, которая взорвала грузовик и сама взорвалась. Но на пути туда она остановилась на рынке и купила бананы. Про грузовик мы знаем, мы чувствуем, что мы это как-то уже понимаем, но бананы – более интересно.

Михаил Гуткин: Когда мы смотрим на мир глазами вашей героини, и когда мы видим какие-то маленькие детали, которые вы замечаете, это само по себе очеловечивает ее, мы с ней начинаем идентифицироваться.

Юлия Локтева: Я не хотела делать ее историю сентиментальной, чтобы мы верили в то, во что она верит, защищать ее - этого я не хотела делать. Но, действительно, она человек, и мне было интересно в ней то, что интересует в другом человеке – ее страх, ее одиночество.

Михаил Гуткин: Я понимаю, почему вы не хотели рассказать зрителю о той причине, по которой она решается совершить этот акт, но, посмотрев фильм, для меня ваша героиня все равно осталась загадкой.

Юлия Локтева: Мне самой интересны фильмы, где еще остается какая-то загадка. То есть мне не нравится, когда я выхожу после фильма и чувствую, что все поняла, и что я поняла это точно так же, как понял человек, который рядом со мной. Для меня это не интересно в фильме. Для меня это уже пропаганда. То есть фильмы, которые я люблю смотреть и фильмы, которые я надеюсь делать, они вопросы, они оставляют какую-то загадку. Для меня самое лучшее, что человек может сказать, это когда ко мне подходят и говорят: знаешь, прошло две недели, а мы еще с приятелем спорим про твой фильм, я до сих пор думаю, чтобы понять что-то. Это самый большой комплимент для меня.

Михаил Гуткин: Я вчера смотрел фильм в зале на 49-й улице и вышел практически на Таймс-Сквер. И я поймал себя на мысли, что я всматриваюсь в лица окружающих меня людей и, среди прочего, меня посетила мысль о том, как просто это было бы сделать. Я знаю, что вы не хотите кого-либо вдохновить на нечто подобное, но, тем не менее, мы знаем, какую роль сегодня играет телевидение, кино, образ, который проецируется на экран.

Юлия Локтева: Мне кажется, что мы каждый день окружены изображением этих действий. Каждый день мы открываем газеты и читаем про то, что происходит. То есть в контексте мировых новостей мой фильм не будет так широко показан, как ежедневно показано CNN . Фильм не об этом. Мне кажется, что радикальное это то, что внутреннее, то, что под кожей. Это фильм не о терроризме, а о человеке.

Михаил Гуткин: Создание фильма финансировало немецкое телевидение. Джулия Локтев намеренно предпочла работать вне системы американского независимого кино.

Юлия Локтева: Очень часто мне кажется, что те фильмы, которые называют независимыми, они просто подражают тому, что делает Голливуд, но это делается на меньшем бюджете и в чуть-чуть более модной одежде. Но истории очень похожи. И такое же понятие нарратива. Все становится понятно, все становится ясно, все объясняют всё, все действия объясняются какой-то травмой, которая была в детстве у персонажа. А я хотела сделать совсем по-другому, что-то более похожее на европейское кино, на азиатское кино, может, даже, на русское кино. У меня играет очень большую роль Годар, например, также мне очень важно, что в последние годы я много смотрела советское кино - Муратову, Германа. Совсем иной подход к кино, когда ты смотришь на это кино и на американское независимое кино. Это совсем другое понятие. И те фильмы русские, которые я смотрела, мне очень помогли.

Михаил Гуткин: Фильм «День ночь день ночь» уже удостоился нескольких призов на фестивалях - в Каннах, в Чикаго и в Монреале - и был отмечен премией на церемонии «Индепенданс спирит оверодз». Этим летом картина Джулии Локтев будет представлена на Международном кинофестивале в Москве.

Александр Генис: С тех пор, как Америка отметила Memorial Day , день памяти погибших военных, с тех пор, как длинным праздничным уик-эндом официально завершилась слишком короткая в этом году весна, летний Голливуд решительно захватил нью-йоркские экраны. На них сейчас без устали резвятся расплодившиеся люди-пауки и карибские пираты. По-моему, соблазн этих фильмов сродни американским горкам: с одной стороны – ничего нового, с другой - скучно не бывает.

Однако даже летом не вся культурная жизнь города отдана детям любого возраста. Наоборот, как раз летом в Нью-Йорке часто устраивают самые необычные авангардные представления, собирающие элитарную аудиторию. На этот раз таким редким и труднодоступным (в прямом смысле – билетов не достать) зрелищем стал «Проект «Тристан», объединивший в одном зале оперу Вагнера с видеоинсталяциями Билла Виолы.

Надо сказать, что такой синтез подсказан эстетикой самого Вагнера, который всегда мечтал о тотальном произведении искусства: gesamkunstwerk . В реализации этой мечты Билл Виола, которого многие считают наиболее серьезным художником Америки, – очень подходящий партнер. В искусстве он преследует те же - метафизические – цели.

Во всех инсталляциях Виолы - главное не то, что нам показывают, а то, как мы себя при этом ведем. Автор приводит зрителя в состояние медитативного транса, завораживая мучительно медленными метаморфозами своих героев. Попав в тягучее, как деготь, время, его герои спускаются по эволюционной лестнице, возвращаясь от фауны к флоре. Каждый жест тут совершается с той же неторопливой грацией, с какой раскрывается бутон цветка. Почти незаметное, но неостановимое движение гипнотизирует тех, кто за ним наблюдает. Переход в другой режим меняет настройку сознания.

Я не раз замечал, что когда после этого освежающего акта выходишь на нью-йоркскую улицу, окружающее с трудом возвращается к нормальному, вернее, ненормальному, темпу жизни.

Не удивительно, что Рихард Вагнер и Билл Виола в конце концов нашли друг друга на сцене Линкольн-центр. О том, что получилось из этого союза, рассказывает ведущий нашего «Кинообозрения» Андрей Загданский.

Андрей Загданский: Зрелище, которое мне довелось посмотреть, не имеет прямого отношения к кино, но бесспорно сделано под большим влиянием кинематографа и является соединением двух видов искусств – музыки и визуального кино. Речь идет о проекте «Тристан», постановке оперы Вагнера «Тристан и Изольда», который шел сейчас на сцене Линкольн-Центра. Дело в том, что в обычную, традиционную постановку «Тристана» был введен совершенно новый элемент: видео художник Билл Виола сделал видеофильм, экранную скульптуру, можно сказать, которая должна была комментировать и сопровождать все течение оперы. А опера Вагнера, как вы знаете, не маленькая, и с перерывами все это действо продолжалось 5 часов. Полный зал, совершенно восторженная публика. Я только коснусь музыкальной части проекта. Но, с моей точки зрения, это был и совершенно блестящий оркестр, и абсолютно потрясающие голоса. Я все говорю такими восхитительными прилагательными, но так оно и было. Это состояние, когда музыка опьяняет. Кино – другое дело. Несколько слов о Билле Виоле. Я помню, что 7-8 лет тому назад, когда была его персональная выставка в Музее Уитни, некоторые инсталляции показались мне абсолютно гениальными и тронули меня на всех уровнях – и эмоциональном, и интеллектуальном. Они и загадка, и тайна. В первую очередь, это парадное искусство, обращенное к массам. Но, вместе с тем, у него есть совершенно камерные вещи. Если вы помните, в том же Музее Уитни, когда была его большая выставка, два монитора, которые смотрели друг на друга: на одном - лицо новорожденного ребенка, на другом - лицо умирающей старухи. И поскольку мониторы - зеркальные, то мы каждый раз видим одну жизнь, отражающуюся в другой. Это была маленькая, относительно камерная работа….

Александр Генис: Такой работе место в церкви.

Андрей Загданский: Во всяком случае, многие считают Виолу одним из самых интересных современных американских художников. Я склонен с этой точкой зрения согласиться, поэтому для меня в этом походе на Вагнера, в первую очередь, был интересен Виола. Вагнер, признаюсь, был второстепенным. Вышло наоборот. Я оказался в новых отношениях с Вагнером. Понял, что я, может быть, не настолько хорошо чувствовал и понимал его музыку до того, как я ее услышал в живом замечательном исполнении, а Виола меня разочаровал. И разочарование это было вдвойне огорчительно, поскольку я хотел, чтобы мне это понравилось. Сама концепция Билла Виолы, комментирующего Вагнера, мне казалась очень интересной.

Александр Генис: Тем более, что Вагнер ведь тоже медленный композитор. Особенно, «Тристан». Когда Тосканини в первый раз ее дирижировал, он сказал, что у итальянца уже было бы шестеро детей, пока он дирижировал эту оперу, а эти до сих пор никак не могут полюбить друг друга.

Андрей Загданский: Там нет музыкального разрешения.

Александр Генис: В этом весь фокус Вагнера.

Андрей Загданский: В этом весь фокус Виолы. Принципиальное влияние на Виолу, между прочим, оказал Андрей Тарковский.

Александр Генис: У него даже сына зовут Андрей.

Андрей Загданский: Билл Виола всегда подчеркивал, что это главное влияние в его жизни. Андрей Тарковский и трагический опыт, который он пережил в своей жизни, будучи ребенком, когда он чуть не утонул, и эта близость к смерти в воде принципиально повлияли на него. И что мы видим на экранах? Мы все время видим вещи, связанные с огнем и водой. Уже столько раз мы видели воду и огонь, что возникает ощущение: а не работает ли он в области своих собственных же клише, своих наработанных вещей? Вторая часть, которая меня очень смутила, что здесь была некоторая чисто сценографическая проблема. Дело в том, что мы имеем сцену, оркестр (это не яма, а оркестр сидит на сцене) и перед оркестром мы видим исполнителей. На самом верху экран с субтитрами, поскольку опера идет по-немецки, нужно читать английский перевод наверху, и между самым верхним объектом внимания и нижним помещен экран. Очень трудно охватить эти три пространства. Ты хочешь смотреть на дирижера, поскольку ты сопереживаешь ему, он ведет все это, ты хочешь смотреть исполнителей, ты хочешь прочитать текст, и ты хочешь быть в курсе того, что же показывает Виола. Таким образом, это расслоение объекта внимания, это трудно просто технологически. Интересно, что в случае с Виолой у них была совершенно другая, техническая сложность, которую они, кстати, блестяще решили. И я думаю, что в этом смысле это был очень интересный опыт. Дело в том, что они работали не с записанной, а с живой фонограммой. Таким образом, акценты невозможно было заранее поймать. Поэтому, по сути дела, это было живой показ изображения. У его технических работников была возможность замедлять или убыстрять движение образов на экране для того, чтобы попасть в те или иные музыкальные куски.

Александр Генис: Для этогонужен второй дирижер.

Андрей Загданский: Совершенно верно. Вообще, думая о сложности и технических компонентах этого проекта, я восхищаюсь. Здесь очень много труда, очень много профессиональной изобретательности.

Александр Генис: Как вы думаете, есть будущее у этого нового вида искусства, которое рождается буквально на наших глазах?

Андрей Загданский: Я думаю - да. Несмотря на все мои критические слова, сказанные в адрес проектов, которые сделал Билл Виола, я думаю, что попытка найти синтез визуального ряда, видеоизображения, кино и музыки, живой музыки, построить живую связь между движущимися изображением, может быть, спонтанным, а, может, и нет, будет очень привлекательна. Я думаю, что наверняка будет много провалов, но, думаю, что, возможно, нас ждут и принятые и замечательные неожиданности в этой области.

Александр Генис: Хотя противостояние Белого Дома и конгресса наконец завершилось бюджетным компромиссом и деньги на войну отпущены, Америка недовольна ее ходом. Согласно последнему опросу общественного мнения, только 35 процентов полагают, что дела идут нормально, зато 61 процент считает, что Америка должна держаться подальше от Ирака. Как пишут обозреватели такие настроения объясняются тем, что все больше американцев приходят к выводу: Америка ведет чужую войну в чужой стране, история которой темна и непонятна. Теперь, однако, прошлое Ирака всем надо знать, хотя бы для того, чтобы понимать, с чем Западу приходится иметь дело.

О том, что такое Ирак, как и почему он возник, рассказывает книга Джорджины Хауэлл, которую нашим слушателям представит Марина Ефимова.

Georgina Howell

GERTRUDE BELL QUEEN of the DESERT, SHAPER of NATIONS

Джорджина Хауэл

«ГЕРТРУДА БЕЛЛ – КОРОЛЕВА ПУСТЫНИ, ОСНОВАТЕЛЬ НАЦИЙ»

Марина Ефимова: На обложке этой книги – фотография. Но фоне сфинкса сидит миловидная женщина в клетчатом платье и широкополой шляпе, окруженная мужчинами, среди которых можно узнать молодого Уинстона Черчилля и Лоуренса Аравийского. Эта женщина – героиня книги, офицер Британской военной разведки Гертруда Белл, которая сыграла огромную (если не решающую) роль в создании страны под названием ИРАК.

В фильме «Английский пациент», действие которого происходит во время Первой мировой войны, два британских офицера рассматривают карту, и один спрашивает: «Можем мы перейти эти горы?» Другой отвечает: «Карта Белла показывает, что можем», и первый говорит: «Будем надеяться, что этот Белл прав». Ошибка вполне извинительная, потому что даже сейчас захватывает дух, когда узнаешь, что это не мужчина, а одинокая женщина в начале 20-го века объездила на верблюде и составила подробные карты огромной части Месопотамии – от дальних уголков Сирии до берегов Персидского Залива. Рецензент книги Кристофер Хитченс пишет о Гертруде Белл:

Диктор: «Ее судьба снова ставит нас перед вопросом: что делает человека интернационалистом? Свойства личности? Обстоятельства жизни?.. Гертруда Белл начала жизнь типичной девушки из среднего класса Северной Англии. Правда, она чаще других ездила на экскурсии в Альпы и работала во время летних каникул в археологических экспедициях в пустынях, но, похоже, необычность ее судьбы определилась не столько юношескими интересами, сколько гибелью любимого жениха, убитого в Галиполи в 1915 году. Гертруда поставила крест на любви и в том же 15-м году поступила в военную разведку. Она стала там первой женщиной – офицером. Коллеги-разведчики называли ее «майор мисс Белл».

Марина Ефимова: Читая о Гертруде Белл, поражаешься не только тому, как быстро она освоила арабский язык, и даже не ее блестящим знанием географии арабских стран, их истории и культуры, сколько ее осведомленностью и интересом к политической борьбе в этих странах, которую даже большинство британских политиков воспринимало лишь в общих чертах – как «вечные свары кочевников»... Но мисс Белл - одна из немногих - поняла всю остроту борьбы между двумя главными силами в Месопотамии: вахаббистами Ибн Сауда и хашемитами Файзала, и мысленно отдала предпочтение Файзалу. Между тем, в 1918 году, с помощью британских и индийских войск, освободился от турок целый район, находившийся под их властью, - Месопотамия, включавшая в себя города Басру, Багдад и Мозул. Колониальные власти назвали этот район – ИРАК - (по-арабски) «глубоко укорененный».

Диктор: «В начале Первой мировой войны Лондон обещал независимость арабским племенам, если те помогут им в войне с турками. Но это был лишь дипломатический ход. После войны багдадские газеты писали: «Лондон обещал нам арабское правительство с британскими советниками, а создал британское правительство с арабскими советниками». Среди британских арабистов-идеалистов возмущение этим обманом было так сильно, что один из них - Т.И. Лоуренс - сменил свое имя на Ша и стал, как известно, «Лоуренсом Аравийским». Гертруда Белл тоже считала, что в Месопотамии государство должно быть основано на принципах взаимного уважения, но она при этом проявила прагматизм истинного дипломата. Она всеми силами и связями поддержала шаха Файзала, который был сунитом и, по мнению Белл, гораздо больше подходил для создания стабильного правления, чем представители курдов или шиитов, известных своей неистовостью и бунтарством. И с помощью Гертруды Белл король Файзал установил в стране конституционную монархию, продержавшуюся с 1921 по 1958 год»

Марина Ефимова: Понимая, как много английских политиков и дипломатов будут настроены против ее действий, Гертруда Белл поселилась в Багдаде. Она помогла организовать первые выборы, она составила текст конституции Ирака, она нанесла на карту довольно, правда, нечеткие границы Ирака с Саудовской Аравией и Кувейтом, она основала «Национальный Музей Ирака» и даже написала «Обзор гражданской администрации Месопотамии», сравнимый по добросовестности с подобными трудами в Англии.

Ее многие ненавидели в Англии. Одни историки считают, что ее врагами были ксенофобы и шовинисты, другие – что ими были политики-реалисты, умевшие заглядывать далеко вперед... Так или иначе, сохранилось письмо о встрече с Гертрудой Белл известного дипломата и политика сэра Марка Сайкса, автора секретных соглашений с Россией и Францией относительно зон влияния на Среднем Востоке. Он писал жене:

Диктор: «Пересекся с глупой, самонадеянной, плоскогрудой, болтливой не то женщиной - не то мужчиной, трясущей своей задницей по всему свету»...

Марина Ефимова: Остальное – нецензурно. Надо сказать, что даже Т.И.Лоуренс, который относился к Гертруде Белл с большим уважением, написал, узнав о ее смерти: «Ирак – это, конечно, прекрасный монумент, но я боюсь (а иногда надеюсь), что он недолго продержится». И резюмируя это высказывание Лоуренса Аравийского, рецензент книги пишет:

Диктор: «С годами его циничное суждение приобрело некоторый смысл, но все же хочется отдать дань восхищения и Гертруде Белл, и самому Т.И Лоуренсу, и поэту-дипломату Уилфреду Бланту, и всем тем англичанам имперского периода, которые считали, что другие нации тоже заслуживают место под солнцем».

Александр Генис: Нью-Йорк, как Париж, - город, знаменитый своей богемой. Ирония судьбы заключается в том, что именно бедные, амбициозные и талантливые художники диктуют цены на нью-йоркском рынке недвижимости. Первыми открывая новые городские окраины, они превращают убогие пустыри в центры авангардного искусства. Вслед за нищей богемой сюда бредет средний класс, заинтересованный водоворотом идей и стилей. Ну а потом приходят богачи, миллионеры, звезды. Цены взлетают, район становится не по карману тем, кто его обжил, и все начинается сначала. Уже на моей памяти такая трансформация произошла с моднейшим районом Сохо. 30 лет назад здесь жил Раушенберг с друзьями, несколько бездомных и множество крыс. Теперь тут уже и галерей мало осталось – только самые дорогие магазины. Новая богема перебралась в Бруклин, но и там за ней уже охотятся маклеры, знающие, что жить рядом с искусством интересно и престижно.

Этот непрестанный городской круговорот начался с любимого района нью-йоркцев - Гринвич Вилледж. Соединив в себе соблазны Монмартра и Латинского квартала, он стал родиной американской богемы - и ее музеем. Особенно - если искать прошлое там, где оно обросло слухами, преданиями, легендами, то есть, в здешних литературных пабах, бережно хранящих память о своих знаменитых завсегдатаях.

Недавно мы уговорили (без особого труда) нашего специального корреспондента Раю Вайль совершить экскурсию по самым интересным питейным заведениям Гринивич Вилледжа и рассказать об этом слушателям.

Рая Вайль: Гринвич Вилледж до сих пор считается районом богемным, артистическим. И хоть не каждой богеме по карману сегодня здесь снять квартиру, походить по улочкам, и посидеть в каком-нибудь местном баре, где выпивали Марк Твен, Фенимор Купер, Скот Фицджеральд, О Генри, Эдгар Аллан По, и многие другие литературные знаменитости, не возбраняется никому. Можно, обложившись справочниками, и самому побродить по Гринвич Вилледжу: литературному, театральному, художественному. А можно записаться на частную экскурсию, которую проводят по субботам местные актеры. Вот это меня и подкупило.

Молодые актеры из театральной компании «Бакерлоу Проджект» не только проводят тур по литературным местам Гринвич Вилледжа, но и включают в него живые представления: чтение стихов и отрывков из произведений тех писателей, о которых рассказывают. И все это за 15 долларов, причем, весь доход идет на развитие местных театров.

Встреча была назначена в таверне «Белая лошадь», одном из четырех самых известных литературных баров Гринвич Виллиджа. Собственно, к ним и сводится этот веселый, познавательный тур, представляющий собой театр одного актера. На протяжении трех часов истории, стихи, литературные анекдоты, шутки, тосты, и в большом количестве пиво и виски (за отдельную плату, естественно). Нашего гида зовут Эрик, и, когда все расселись за столики, он начал с рассказа о том, как в Гринич Виллидже, во второй половине 19-го века, вдруг резко упали цены на недвижимость.

Эрик: Тогда-то, в 1880-м году, здесь и началось богемное движение, которое продолжалось почти до 60-х годов 20-го столетия. Потом цены вновь подскочили, и уже немногие писатели и поэты могли позволить себе здесь жить, но в тот период этот район был художественным центром Америки. На заре 20 столетия здесь, говорят, создавалось 90 процентов всей англоязычной прозы и поэзии.

Рая Вайль: Таверна «Белая лошадь», открывшаяся более ста лет назад, практически не изменилась. Та же деревянная облицовка, и та же простая, американская еда: жареная картошка и сочные гамбургеры. Поначалу у «Белой лошади» никаких литературных амбиций не было. Здесь собирались моряки, портовые грузчики, строители. Но, начиная с 40-х годов прошлого – 20-го - века «Белая лошадь» вдруг стала центром богемы: Генри Миллер, Джеймс Болдуин, Норман Мейлер, Анаис Нин, Аллан Гинзберг, Джек Керуак были здесь завсегдатаями. Позднее «Белая лошадь» стала родным домом для актеров популярного телешоу “ Saturday Night Live ”. Джон Белуши, Ден Эйкворд, вся команда бывала здесь почти каждый вечер. Здесь Эд Салливан впервые услышал замечательных музыкантов, братьев Кленси, и пригласил их на свое шоу, после которого они обрели фантастическую популярность не только в Америке, но и за рубежом. В «Белой лошади» начинала свою карьеру и Мери Треверс из популярного в 60-е годы трио «Питер, Пол и Мери». Здесь работал какое-то время бартендером Стив Маквин, а Мерилин Монро, когда училась в местной театральной студии, подрабатывала в «Белой Лошади» поющей официанткой. Эта студия, кстати, существует и поныне, и очень популярна среди молодых актеров. Днем народу в «Белой Лошади» немного, и мы, а на экскурсию записалось человек 20, полностью оккупировали один из двух небольших залов, стены которого украшены портретами и фотографиями легендарного Дилана Томаса.

Эрик: Из всех писателей Дилан Томас, которого привел в «Белую Лошадь» шотландский поэт, художник и писатель Ривен Тодд, был, пожалуй, самым известным. Многие вообще считают его одним из величайших английских поэтов 20-го столетия.

Рая Вайль: Тут, надо сказать, произошла забавная ситуация. Последние слова нашего гида сильно не понравились пожилому мужчине. Он возмущенно замахал руками, пытаясь остановить рассказчика, и стал что-то выкрикивать из своего угла. Надо отдать должное Эрику, он сразу понял, в чем дело, и спешно поправился. Вы абсолютно правы, сэр. Дилан, а все его звали только по имени, был великим валлийцем, принцем Уэлльским от поэзии, истинно народным бардом, выросшим на кельтском фольклоре, виртуозным мастером метафоры и стихотворных фантасмагорий. Однако валлийского языка он не знал, и все свои произведения писал на английском.

После такой поправки, мужчина успокоился, и уже миролюбиво пробормотал: зато пил он, как истинный валлиец. Напряжение спало, все развеселились, и заказали виски в память о великом валлийском поэте.

Эрик: Его поэзия была основана на звучании слов. Чтобы читать его стихи правильно, говорил сам Дилан, надо сначала читать их громко, вслух, а уже потом думать о смысле. Он приезжал в Нью-Йорк четыре раза, и каждый раз начинал свой тур с «Белой лошади». Здесь он был самым знаменитым литературным алкоголиком. Часто, напившись, он вскакивал на стол и начинал читать свои стихи, пока бартендеры не предупреждали, что если он не угомонится, его попросту выставят, невзирая на всю его славу. Дилан хорошо зарабатывал в Америке, но почти все пропивал, в основном, в той же «Белой лошади». В Нью-Йорке, у него был статус рок-звезды, культовой фигуры. Люди следовали за ним из города в город, только для того, чтобы послушать, как он читает.

Рая Вайль: Сам Дилан называл свои стихи «заявлениями по дороге к могиле». Параллельно, он писал и прозу, а за месяц до смерти закончил пьесу «Под сенью молочного леса», над которой работал в общей сложности 10 лет, и которая стала его последним выдающимся произведением.

Эрик: 4 ноября 1953 года Дилан Томас провел вечер, как обычно, в «Белой лошади». В тот раз он выпил особенно много, и в какой-то момент, взобравшись на стол, прокричал, что установил собственный рекорд: 18 рюмок виски подряд, по 50 грамм каждая. Не слабо. Неудивительно, что по дороге домой, в гостиницу «Челси», где он жил, Дилану стало плохо. Его отвезли в больницу Святого Винсента, где на следующий день он и умер. Как определили врачи, от пневмонии, осложненной алкоголизмом.

Рая Вайль: Мы говорили о Дилане еще долго. И о других литературных пьяницах, включая Джека Керуака, который в то время жил со знаменитой моделью Джоан Хаверти, и писал на рулоне телетайпной ленты, часто прямо в «Белой лошади», свой знаменитый роман «На дороге». Как и Дилан, Керуак так сильно здесь напивался, что его неоднократно в буквальном смысле выносили из «Белой Лошади» на руках. В своей книге «Ангелы запустения» он описывает, как, заходя здесь в уборную, каждый раз обнаруживал на стенах надписи: «Джек Керуак, уходи домой!». Уже на улице, я подошла к тому мужчине, который выразил неудовольствие, когда Эрик назвал Дилана Томаса английским поэтом. 80-летний Хью Кук оказался профессором литературы из Уэльса.

Хью Кук: Мне интересно все, что связано с Диланом Томасом, потому что я преподаю его творчество в университете. Возмутился же я потому, что на родине Дилана никому и в голову никогда не придет назвать его английским поэтом. А что пил много, это точно, его трезвым редко можно было увидеть. Но вся культура Уэльса пропитана алкоголем, все крутится вокруг виски и светлого эля, без которых не мыслит себе жизни ни один настоящий валлиец. А Дилан был настоящим валлийцем. Говорят, виски его и доконало. Это неправда, он умер от диабета. Врачи в больнице не смогли поставить правильный диагноз, и в результате он умер.

Рая Вайль: Почему Дилан Томас не говорил и не писал на родном языке?

Хью Кук: Его отец преподавал английский язык в Суонси, на юге Уэльса, где родился Дилан. Сам-то он говорил на валлийском, но не учил ему сына, потому что в то время валлийский считался языком низших классов. И если ты хотел чего-то в жизни добиться, то должен был говорить по-английски. К сожалению, я и сам плохо знаю валлийский, потому что принадлежу к тому же поколению, что и Дилан.

Рая Вайль: В Гринвич Виллидже, куда не пойдешь, обязательно выйдешь на Бликер Стрит. Может, поэтому Эрик назвал ее хребтом, или, если угодно, позвоночником этого района. Сегодня здесь, в основном, магазины и музыкальные бары. В некоторых из них начинали свою карьеру Джанис Джоплин, Саймон и Гарфункель, Билли Джоэл, Брюс Спрингстин, и, конечно, Боб Дилан, один из лучших рок-поэтов современности. Кстати, псевдоним молодой автор Роберт Циммерман взял себе в честь обожаемого им Дилана Томаса. Тут Эрик прервал свой рассказ, чтобы прочесть одно из самых известных стихотворений поэта «Не гасни, уходя...».

Эрик:

Не гасни, уходя во мрак ночной.

Пусть вспыхнет старость заревом заката.

Встань против тьмы, сдавившей свет земной.

Рая Вайль: На углу Бликер Стрит и Мак-Дугл, в знаменитом в свое время кафе «Сен-Ремо», в начале 50-х годов можно было встретить всех четырех основоположников движения битников: Уильяма Берроуза, Керуака, Аллана Гинзберга и Грегори Корсо. Увы, от этого богемного кафе осталась лишь история - на его месте давно уже открыли китайский ресторан. А вот кирпичное здание на Мак-Дугл, рядом с Вашингтон Сквер парком, в котором одно время жили вместе Теодор Драйзер, Джек Лондон и Эптон Синклер, назвавшие свою обитель «Дом гениев», никто, слава Богу, закрыть не в состоянии. Во-первых, цены на недвижимость здесь только растут, а, во-вторых, историческая достопримечательность, как дома, в которых жили и писали Марк Твен и Фенимор Купер, как колокола виллиджевских церквей, вдохновившие Эдгара Аллана По на создание одноименного стихотворения - Bells .

По переехал в Гринвич Вилледж в 1844-м году, жил на Уэверли Стрит, работал в газете «Нью-Йорк ивнинг миррор», где впервые была опубликована и его лучшее стихотворение «Ворон», и многие другие стихи и рассказы, включая «Путешествие с воздушным шаром» и «Падение дома Эшеров».

Мы остановились у мрачноватого двухэтажного домика на углу Четвертой Стрит и Шестой Авеню.

Эрик: Здесь О'Генри написал самый короткий и самый поэтический свой рассказ - «Последний лист». Он занимает всего несколько страниц, и стоит того, чтобы его прочитать. А когда будете читать, представьте себе его героев, которые жили в этом районе, среди этих стен.

Рая Вайль: Наконец, мы подошли к историческому бару «Чамлис» - 86 Бедфорд Стрит. Отсюда, оказывается, и пошло выражение «эйти сикст». Я часто слышала его, но не понимала, что оно значит. Спасибо Эрику, объяснил. Когда бартендеры произносят эйти сикст, это значит, что пришло время выставить из бара напившегося до чертиков посетителя. Но вернемся к «Чамлис», о котором нам рассказал гид.

Джудит Малина крутила здесь любовь с молодым Джеймсом Аги, который в прямом смысле допился до смерти пока писал свой автобиографический роман «Смерть в семье». Писатель, поэт, сценарист, и один из самых влиятельных кинокритиков своего времени, он умер в 1956-м году, а в 57-м этот роман издали, и Аги был награжден за него Пулитцеровской премией, посмертно, естественно. Часто бывал здесь и Юджин О'Нил - главный драматург труппы «Провинстаун Плэйерс», первого экспериментального театра Нью-Йорка, в котором играла и для которого писала стихотворные пьесы Эдна Сент-Винсент Миллэй, один из лучших лирических поэтов своего времени. Она приехала в Нью-Йорк в 1917-м году, поселилась в Гринвич Виллидже, жила здесь во многих местах. За свой сборник «Сплетающая струны для арфы и другие стихотворения» Эдна Миллэй также была удостоена Пулитцеровской премии.

Эрик: Она была культовой фигурой в Гринвич Виллидже. Первая женщина, получившая Пулитцера, она была любима мужчинами и женщинами, получала удовольствие от их внимания, и частенько использовала это внимание для своих сексуальных экспериментов. Во многих своих стихах она писала о женской любви, да так откровенно, что тогдашняя чопорная публика приходила в ужас. Как она может писать про это?! Очень просто может, причем - под копирку.

Рая Вайль: Следующие две остановки – популярный и сегодня бар «Минетта», расположенный на Мак-Дугл Стрит и «Кэттл оф Фиш» на Кристофер. Здесь тоже были истории о литературных алкоголиках, анекдоты, шутки. Но время поджимало, и, наконец, Эрик произнес прощальный тост:

Эрик: За вранье, измену, воровство и пьянство. Если врете, то врите во имя спасения друга, если изменяете, то изменяйте смерти, если крадете, то сердце любимой, а если пьете, то пейте за меня!

Рая Вайль: Ну, а я закончу свой репортаж песней об Эдне Сэнт Винсент Миллэй, которая верила в друзей и не доверяла.