«Год русского языка», объявленный президентом Путиным, почти подошел к своей середине. Поскольку обратить внимание на родную речь велело первое лицо государства, о лингвистике с готовностью принялись рассуждать не только специалисты, но и чиновный люд разного ранга. Здесь вот что примечательно: на многочисленных и, прямо скажем, не всегда научных конференциях все эти полгода разные докладчики не устают повторять несколько одних и тех же тезисов. Чаще всего рассуждают о том, что русский язык портится, а губят его в первую очередь иноязычные заимствования. Поскольку аргументации хватает не всегда, ее заменяет выспренняя лексика.
Надо сказать, серьезные языковеды всех этих опасений не разделяют. Так, недавно в Московском Доме национальностей был «круглый стол» на тему «Русский язык — достояние мировой культуры». Там выступил известный лингвист, ректор Государственного института русского языка имени Пушкина Юрий Прохоров, в речи которого трудно было не заметить отрезвляющие нотки — слишком уж эмоциональной была атмосфера мероприятия: «Вот говорят — нужно спасать русский язык. У меня возникает вопрос — от кого? А спасать его можно только от нас самих. Нет ли здесь какого-то противоречия? Мы, носители русского языка, мы, живущие за счет русского языка, поскольку он обеспечивает наше существование, мы же должны его спасать от самих себя! Иногда мы смотрим на русский язык только как на некую духовную сокровищницу, и всегда очень успешно убеждаем друг друга в том, что это сокровищница. Мы очень любим говорить: учите русский язык и будете читать подлинники Пушкина. Это самое проигрышное направление, которое может быть. В нашем институте студенты из 75 стран, все они учат русский язык, а вот мои внучки, которые добрались до "Евгения Онегина", точно знают, что комментарии к "Евгению Онегину", хоть Набокова, хоть кого-то еще, по толщине гораздо больше, чем "Евгений Онегин". И без них им уже очень трудно читать "Евгения Онегина" — это носителям русского языка, я так полагаю, из приличной семьи. Но для иностранцев это наиболее сложно.
Я согласен с тем, что очень удачно выбрано время для "Года русского языка" — по той простой причине, что в мире наблюдается хорошая, устойчивая, но вовсе не такая буйная тенденция интереса к русскому языку. Честное слово, это происходит не потому, чтобы можно было читать в подлиннике Пушкина, а для того, чтобы жить, кормить себя. Русский язык, кроме того, что это сокровищница, в Институте русского языка имени Пушкина еще и очень ценный товар. Приезжает студенты из разных стран, я им должен этот товар продать. Если я хорошо продам товар, они будут любить русский язык. Если я им плохо продам, они скажут — зачем мы потеряли время? Основной контингент в Европе, который сейчас изучает русский язык, это не филологи. Филолог — всегда некое своеобразное явление. Он, действительно, в итоге добирается до Пушкина, но это никогда не делает широким или нешироким изучение языка. Его делают другие, которые изучают его, как средство для существования.
Мы почему-то забываем историю двадцатилетней давности, когда окружающие нас социалистические государства все преподавали русский язык. Идешь по улице, тебе навстречу идет десять человек. Ты смотришь на их возраст и понимаешь, что девять из них учили русский язык, причем минимум шесть лет. Но восемь из девяти не могут говорить по-русски, а девятый просто обычно не хочет. Потому что ему надоело учить то, что бессмысленно. Вот сейчас как раз русский язык начинают учить очень осмысленно. Мы сами представляем такой же пример. Когда мы учили в школе иностранные языки лет 30 назад, мы знали несколько вещей: что его надо сдать, что мы никогда не будем общаться с носителем этого языка, тем более, в его стране. И есть хорошая фраза кого-то из наших юмористов, что я учил немецкий язык в 125 школе города Ленинграда и могу по-немецки говорить с любым, кто окончил эту школу. Вот сейчас самый большой контингент тех, кто изучает русский язык, это экономисты. В Польше во всех экономических вузах учат русский язык и английский. Потому что через какое-то время отрицания русского языка они вовремя сообразили, что они могут выжить, если будут посредниками на рынке между английским и русским языком. Выучило много экономистов. Следующая пошла тенденция — юристы стали учить, потому что экономисты так все хорошо выучили, что пора юристам в дело вступать. В ряде стран появился совершенно новый контингент, потому что наши экономически грамотные товарищи поехали в эти страны отдыхать. Поэтому там не только юристы возникли, а во многих странах есть курсы для полицейских. Во многих странах есть закон, что если в течение года есть 20 процентов туристов с определенным языком, то должен быть менеджер по русскому языку в этом отеле. Вот тут пойдут изучать русский язык!
Да, кого-то он потом будет привлекать как, действительно, явление общекультурное. Но этого, в принципе, никто не отрицает. Любой язык в той или иной степени — это сокровищница культуры. Можно плакать, скорее, не о том, как мы губим русский язык (мы его не губим, мы им пользуемся), а что погибают какие-то языки в силу малочисленности носителей».
Заимствования
А вот на каких житейских примерах Юрий Прохоров объясняет, что нет ничего возмутительного в заимствованиях: «Я вхожу с внучками в магазин. Они научились читать. Стоят три бутылки, на которых написано "минеральная вода", "квас" и "кока-кола". Я им что, должен объяснять, что "кока-кола" — это заимствованное слово? Оно одного порядка для них. Они спрашивают: "Дед, что вкусней?" Во фразе "Я студент филологического факультета", где русское слово-то? Аз есьмь, то есть Я, а все остальные слова заимствованы. Если мы заимствуем банковскую систему, то мы вынуждены пользоваться соответствующими терминами, а они пришли из английского. Потому что если ко мне подойдут и спросят на бирже — ты кто? — я скажу, что я человек, который имеет право путем привлечения собственных средств, а также средств, переданных в управление, производить продажу и покупку. Пока я буду говорить, он уже ушел. Но если я ему скажу, что я маклер, он скажет — а мне нужен дилер. Мы оба мгновенно поймем друг друга.
Точно тоже происходит, когда заимствуются наши какие-то явления. Во всех языках есть русские слова. В китайском языке города Харбина китайцы свято убеждены, что есть два китайских слова (почему-то только в Харбине) — "ло-па-та" и "бе-се-дка". Потому что, когда россияне выехали в Харбин, они первый завод построили, который производил лопаты, и построили на набережной беседку. Теперь это родные китайские слова!»
Потеря классической русской грамотности
Наиболее спорный сюжет, по мнению Юрия Прохорова, связан с потерей классической русской грамотности: «Знаете, это тоже наша специфика. Не так много языков, которые так жестко считают, что однозначно может быть только один вариант. Во многих языках допустима вариативность. Мы пока держимся очень жестко. Ну, и что мы получаем? Мы получаем в Интернете "албанский язык", который гораздо ближе к фонетическому написанию и который пока вызывает смех и доставляет удовольствие. Поживем — увидим. "Ятей" нет, и "десятеричного" нет, "ижицы" нет. Посмотрим, что дальше будет».
Особый разговор о том, что происходит с русским языком в бывших советских республиках и в среде русскоязычной эмиграции последних волн: «В Европе на любой улице можно остановиться, и если громко крикнуть по-русски, то тебе кто-нибудь, да ответит. Но эти люди находятся среди другого языка и другой культуры. Сейчас, например, очень много в европейских странах говорят о русском языке для детей русских, которые уехали туда, которые воспитываются в рамках другой культуры. И в рамках этой культуры у них в русском языке появляется все совершенно другое.
Возьмите любую русскоязычную зарубежную газету. Цитирую молдавскую газету. Прекрасный русский язык. Все хорошо. Первая статья начинается так: "Всего две недели осталось до повторных выборов в примаро муниципе". А как им еще-то назвать этот орган?!
Любой язык, попадая в любую действительность, начинает обслуживать меня в этой действительности. И вот мне кажется, что это чрезвычайно интересно. Потому что, с одной стороны, наша задача — это поддержать язык как хранитель культуры. Неслучайно сейчас этим детям пишут учебники, сказки, которые являются базовыми элементами.
Мне думается, что сейчас, в силу общественно-политических, социальных каких-то изменений в обществе, русский язык выходит на другой уровень. С одной стороны, он все больше и больше должен выступать хранителем культуры. Потому что он стал в других действительностях очень фигурировать. С другой стороны, русский язык все больше и больше варьируется, создавая нам условия существования в этом мире. Мы гордимся русским словом "дума". Но это слово в нашем речевом общении отсутствовало лет двести, триста. Была Боярская дума, потом никакой Думы не было. Она так и была Боярская дума. Потом — здрасте-пожалуйста — Государственная Дума появилась. Понадобилось слово, и оно вернулось из пассивного запаса».
Сейчас очень много таких слов возникает — утверждает Юрий Прохоров. Так что обновление русской лексики происходит отнюдь не только за счет заимствований.
