Тамара Ляленкова: Тема сегодняшней передачи – любовный миф Москвы и Санкт-Петербурга – будет рассматриваться несколько необычно: в связи с климатическими и географическими условиями двух столиц. Как архитектура приспосабливается к ландшафту, так и человек зависит от топографии города, и не только в реальной жизни.
По мнению Рустама Рахматулина, краеведа и автора книги «Облюбование Москвы», любовный миф возникает в определенных районах города.
Рустам Рахматулин: Каждый дом есть причина или следствие любви, в каждом доме любят, но миф выбирает некоторые адреса. Эта избирательность выглядит как географическая. И вымышленные истории ложатся на карту определенным образом. Это не о том, где любится, а где не любится. Это о том, куда приходит миф и куда он не приходит. Этими вмещающими ландшафтами нового времени оказываются, например, Арбат, понимаемый широко – примерно от Никитской улицы до Москвы-реки и от Кремля до Лужников. Таким ареалом становится Кузнецкий мост, понимаемый тоже широко – от Тверской улицы до Лубянки, Сретенки и от Китай-города до периферии Неглинной в районе Сущево. Пространство между Никитской и Тверской – это левая Москва, Москва нового времени.
Арбатский миф, как правило, связан с социальным тождеством партнеров, с равенством. Это все-таки дворянский ареал. В отличие от Кузнецкого моста, где принципиальна тема неравенства – неравного брака или, может быть, неравенства национального, сословного, имущественного. И связано это, конечно, с природой Кузнецкого моста как французского анклава. Дом Анненковых, угол Петровки и Кузнецкого моста – это декабристская история. Сухово-Кобылин и три его жены – все иностранки. История убийства Луизы-Симон де Манж – Страстной бульвар. Здесь принципиально не только национальное различие, но и социальное неравенство.
Сюжетов гораздо больше, иногда травестирует, меняется мужское и женское местами. Скажем, княгиня Трубецкая и иностранец по происхождению, архитектор Осип Иванович Бове, который становится ее мужем и который живет в этой же части города и является оформителем этого мира, создателем его архитектурного образа после пожара 1812 года. Именно к этому пространству относится тема проституции, то есть та же тема, но заниженная. Здесь локализуется история Катюши Масловой, Скобелевская предсмертная история. То есть: предстояло взятие Константинополя, брак с последним или, точнее, первым из городов святой Софии. Представьте себе, Константинополь не способен защищаться, и в это время заключается перемирие под давлением Европы, и по этому перемирию русские офицеры имеют право ходить в город, то есть, не войдя в Константинополь, они ходили в него. И это, конечно, профанация священного брака, что бы они там ни делали. И когда Скобелев умирает в объятиях проститутки в Москве, генерал на белом коне, который должен был символизировать брак с Константинополем, то это, несомненно, иллюстрация даже не только его личной мистической судьбы, а иллюстрация не готовности петербургской династии к такому мистическому, а вовсе не военному событию.
И конечно, Арбат. Любовный миф Грозного, все, что происходит после смерти Анастасии Романовны, - шесть других жен, прелюбодеяния, не говоря уже про свалку и содом, - это все любовная мифология опричнины. Мы можем локализовать его символически на Арбате, на месте университета. И именно с этого бегства, с этого переселения в Арбат и начинается арбатский любовный миф. Он очень быстро берет паузу и возобновляется с Николаем Петровичем Шереметьевым, чей свадебный дом стоит в следующем квартале. Обычно эта история отождествляется с Останкиным и Кусковым. Между тем, свадебный дом Шереметьева и Параши – Воздвиженка, 8. И это – новое начало арбатского любовного мифа, в котором Шереметьев ведет себя именно как частное лицо, но его частность царственна. И конечно, любовную мифологию Арбата нового времени начинает Николай Петрович, подхватывает Пушкин. И после этого стремительно Арбат облюбовывается, завоевывается любовной мифологией. Вся земля, по которой течет в Неглинная с малыми речками или подземной водой, облюбована, она есть вмещающий ландшафт нового времени.
Скажем, любовь втроем Маяковского и Бриков происходила на Таганке, в Гендриковом переулке. Но ведь Москва об этом не помнит, потому что место неподходящее. Замоскворечье, предположим, - очень трудно локализовать в Замоскворечье какие-то любовные истории. Здесь очень характерен Островский с его безадресностью и с его антимифологичностью. В сущности, это тексты о том, как не складывается любовный миф в земской семье. Когда, например, «Чистый понедельник» Бунина приводит нас в Замоскворечье, то ведь нам что показывают? Нам показывают, что в Марфо-Мариинской обители герой встречает свою возлюбленную, любовь с которой протекала, во-первых, в прошлом, а во-вторых, на другом берегу Москвы-реки, то есть именно на Арбате. А в Замоскворечье, где он обнаруживает ее в числе общинниц марфо-мариинских, собственно, и оказывается, что эта арбатская любовь уже невозможна. Здесь-то как раз знак противоположный выставляется.
Но вот на Покровке, с внешней стороны бульвара, есть дом 22, дом-комод так называемый, самый красивый барочный дом Москвы – дом Трубецких. И по московскому преданию, это дом Алексея Григорьевича Разумовского, тайного мужа императрицы Елизаветы. Церковь, стоящая следом по улице, обезглавленная, была увенчана короной, и считалось, что это место тайного брака Елизаветы и Разумовского. Это некоторое продолжение темы царской любви на Яузе.
Вот, собственно, и получается, что есть территории, где ваша личная жизнь останется незаметной для мифа, а есть территории, где она имеет шанс оказаться заметнее.
Тамара Ляленкова: Если московская топография невидимым, но очевидным образом влияет на создание любовного мифа, то петербургский ландшафт выстраивает совершенно иной принцип отношений. И свой следующий вопрос я адресовала Елене Петровой, психологу из Санкт-Петербурга.
Как влияет достаточно сложный петербургский климат на мужчин и женщин?
Елена Петрова: Начну с такого традиционного сравнения культур двух городов. Если московский молодой человек, приезжая в Питер, будет действовать так, как он привык действовать в Москве, то он встретится с большим недоумением со стороны представительниц противоположного пола. По московской культурной норме молодой человек лет 20-25, увидев симпатичную девушку, может встретиться с ней глазами, обменяться легкими невербальными коммуникациями и после этого либо принять решение о знакомстве, либо выйти из этого обмена. По питерской культурной норме если два человека встретились друг с другом глазами, то это очень серьезное действие, которое влечет за собой серьезную развернутую коммуникацию, то есть просто так выйти из контакта нельзя. Поэтому приходится говорить: «Извините, я обознался» - это единственное условие, при котором ты можешь безболезненно выйти из контакта. А так, в общем, тебе могут и что-нибудь нелицеприятное сказать.
Этот пример показывает, как климат влияет на гендерное поведение в аспекте встречи полов. То есть в Москве климат более теплый, более позитивный, более располагает к личностному общению, и люди, встречаясь глазами, затевая небольшую игру, получают от этого удовольствие, и потом принимают на основании этого решение о том, будут они продолжать отношения или нет. В Питере климат более холодный, более трагический – ветер, холодно, сыро, близость моря влияет таким образом, что погода меняется каждые несколько часов – и первый контакт это всегда контакт настроения. То есть неэтично, не принято сразу вступать в контакт телом. Сначала должны люди настроиться друг на друга, синхронизироваться, начать разговор и только после этого заглядывать друг другу в глаза.
Тамара Ляленкова: Вот такое явление, достаточно уникальное, как белые ночи, оно как влияет на мужчин и женщин, на девушек?..
Елена Петрова: Санкт-Петербург – единственный крупный город (Стокгольм все-таки гораздо меньше), который находится в секторе белых ночей. И поведение людей во время белых ночей становится измененным поведением. Сначала жители города долго ждут белых ночей, они и зимой, в декабрьские дни темные, вспоминают, что где-то есть белые ночи, и это кажется вполне нереальным. Когда в середине мая начинаются светлые ночи – «май жестокий с белыми ночами», даже тот, кто не читал Блока, начинает понимать, что надо выходить на улицу. И примерно с 15-20 мая люди начинают вечером стремиться оказаться в центре города, причем в центре не просто где-нибудь, а около Невы. Нева – широкая река, там блеск воды, отражающей небо, вода кажется светлее, чем небо, и люди, как завороженные, ходят вокруг Невы, смотрят и переживают всякие слабые, смутные, но таинственные чувства. А как известно, именно кризисные ситуации, когда что-то странное, что-то непривычное, что-то смутное происходит, очень благоприятствуют влюбленности. Человек выходит за привычные рамки и попадает в область непредсказуемого.
Тамара Ляленкова: Но это же состояние обманчивое. Может быть, оно потом проходит ровно так же, как проходят белые ночи?
Елена Петрова: Это правда, это обманчивое состояние, это состояние полусна. Окружающий мир в белые ночи похож на мир сновидений: приглушенный свет, меньшее количество людей, чем днем, полусумрак, дающий разглядеть общие черты, но не дающий разглядеть детали. Это похоже на то, как если бы твой внутренний мир, мир сновидений развернулся в материальном облике. Но белые ночи – это не место для создания отношений. Белые ночи – это место для зацепки, для того, чтобы раскрылись обычно закрытые дверцы души. А затем есть шанс либо продолжить эти отношения, либо их остановить. То есть в некотором смысле я проведу аналогию с совсем другим явлением, которое как бы полярно ему, - это курортный роман.
А разводные мосты питерские – это вообще отдельная культурная история. Человеку всегда летом надо знать, разводятся мосты или не разводятся. Сколько браков образовалось из-за того, что поздно было ехать, потому что мосты развелись, человек решил остаться переночевать, а там как-то уже решил, что можно остаться и навсегда. То есть это традиционная питерская мифология. Но что существенно, когда человек находится на мосту, мост вибрирует, человек испытывает легкую тревогу, и он думал, что эта тревога – волнение чувств, связанное с собеседником или собеседницей. То есть в этом плане мосты, конечно, соединяют. Сначала ты ждешь, что их разведут - это же совершенно романтическое занятие. А потом ты так же ждешь, что мосты сведутся, и по ним можно проскочить. То есть в обыденную размеренную жизнь вносится такая ясная динамика, дающая повод к ночным разговорам, к ночным приключениям. Поэтому для Питера, конечно, разводка мостов является своеобразным культурным фактором. Мне иногда кажется, что если бы у нас не было в городе такого события, то демографическая ситуация в Питере была бы просто отвратительной. Потому что в нашем холодном климате зимой кто же вообще будет в состоянии познакомиться с кем-то?
Тамара Ляленкова: Так получается, что мистическое, благодаря климату, обаяние Петербурга влияет на отношения людей самым прямым образом. Тогда как московский любовный миф зависит от структуры самого города. Об этом в сегодняшней программе говорили писатель, краевед Рустам Рахматулин и психолог Елена Петрова.
