Алексей Кузнецов: «О друзьях-товарищах, драме «Известий» и распаде профессии!» – такой подзаголовок носит книга, которую смело можно назвать летописью одного из первых в новейшей российской истории конфликта в крупнейшем СМИ – газете «Известия». Конфликт этот был, как стало принято говорить позже, «спором хозяйствующих субъектов». Их череда практически разрушила многие газеты, журналы, телеканалы – взять хотя бы ставший уже классическим разгром НТВ или одного из самых независимых и ярких по мысли, но, увы, финансово слабых изданий – журнала «Новое время». К сожалению, один из авторов книги с печальным названием «С журналистикой покончено. Забудьте» – Анатолий Друзенко – уже скончался. Два его соавтора, коллеги по тем, старым «Известиям» – Альберт Плутник и Гагик Карапетян – мои сегодняшние собеседники.
Совсем недавно, буквально на этой неделе российский президент Владимир Путин встречался с учителями истории и обществоведения и очень много говорил о том, что история должна быть без искажений. Толкование истории во все века было одним из ключевых моментов общественной и вообще любой жизни. В этом плане ваша книга как раз очень показательна, ведь историю «Известий» будут рассказывать в будущем, в числе прочего, благодаря и вашей книге.
Альберт Плутник: Вот как раз сегодняшняя жизнь дает очень много примеров, доказывающих, что, даже говоря не об истории, а говоря о тех событиях, которые произошли при жизни нынешнего поколения, мы слишком часто отступаем от истины. И эту истину искажают, причем на глазах свидетелей этого времени. Мы в книге как раз и пытаемся взглянуть честно на то, чему были свидетелями.
Гагик Карапетян: Я, в свою очередь, тоже скажу о Владимире Владимировиче, потому что в те же самые дни, когда он встречался с учителями, в другой стране, в Германии, ему присудили премию уничтожителя журналистики. О том, что происходит в нашей газете «Известия», можно судить по тому, что в списке заместителей главных редакторов нынешнего созыва впервые в истории «Известий» они не указываются по алфавиту, а исключительно первую строчку занимает политический комиссар, присланный, командированный в «Известия» от «Единой России». Это первое. Второе, мы показали всю технологию уничтожения журналистики не только сверху, но и изнутри, самими журналистами. И это как бы очень подробно расписано, как сами журналисты ее угробили. И этот заголовок – лично я так это воспринимаю – к самому себе, потому что я этой книгой просто фактически закончил с журналистикой, и я забыл о ней, потому что сейчас журналистики как таковой нет. И когда со мной беседуют родители, чьи дети пытаются поступить на факультет журналистики, я говорю: «Не делайте больших ошибок.
Альберт Плутник: Та журналистика, которая связана с рассветом советских лет, может быть, она как раз и отличалась интересом к жизни простого человека, защитой этого человека, защитой от власти, от несправедливости, от всевозможных невзгод. И на этом она заслужила очень высокий авторитет в обществе, который, к сожалению, сейчас как будто теряется.
Алексей Кузнецов: К сожалению, не дожил до нашей сегодняшней беседы один их ваших соавторов и соратников Анатолий Друзенко, давайте сейчас вспомним о нем. Не его ли идея была создать эту книгу?
Альберт Плутник: Трудно сказать, была ли это персонально чья-то идея, но что его вклад в создание этой книги был, может быть, самым большим из нас троих, это несомненно. Он вообще отличался необыкновенно живым нравом и огромным интересом к жизни, к ее подробностям.
Гагик Карапетян: Толя-Друз, как мы его все называли в «Известиях», он был потрясающим рассказчиком, это все журналисты знают Москвы, и не только Москвы. И в день похорон мы с его сыном Егором Друзенко, тоже журналистов, преуспевающим сейчас издателем, такую идею с ним задумали и осуществили ровно через год, в первую годовщину после кончины Друза. Мы подготовили такой диск с его прямой речью, которая была выделена из наших 10 больших бесед, именно те куски, где он потрясающе рассказывает, где живой его голос звучит. Вот это был как бы наш вклад еще после выхода книги.
Алексей Кузнецов: Несмотря на весь пессимизм вашего, Гагик, заявления и общей тональности книги, все же есть в ней, что называется, светлые пятна, и есть какая-то перспектива и понимание того, что жизнь продолжается и нужно что-то делать. Как говорится, делай, что должен, и будь, что будет. Что делать? Вы, Гагик, решили уйти из журналистики. Разделяете ли вы, Альберт, такой взгляд вашего коллеги, и если нет, то куда двигаться?
Альберт Плутник: Во-первых, как мне кажется, сама журналистика, российская журналистика, она с годами тоже все-таки претерпевает серьезные изменения, она уходит от чисто политической направленности и становится все ближе к той реальной жизни, которая сегодня в обществе не то что налаживается, но просто устанавливается. Мне кажется, что вот как русская литература вышла на новый простор, проявляя интерес именно к тому человеку, о котором в свое время писал и Гоголь, и Достоевский, так же, мне кажется, и журналистика на пути к повседневной жизни людей, к маленькому человеку, она опять добьется какого-то широкого народного признания. И те тиражи ничтожные, которые сейчас имеются, они, мне кажется, будут обязательно расти.
Гагик Карапетян: Журналистика не может развиваться просто в безвоздушном пространстве. При нынешних политических реалиях заниматься журналистикой, имея цензора в соседнем кабинете (начальника) и у себя в голове – это тяжело. Поэтому просто, видимо, надо переждать. В конце концов, есть, как говорится, на свете много других профессий, а просто портить бумагу или сидеть у микрофона, вещать и одновременно знать, что ты говоришь ложь, а не говоришь то, что ты думаешь, мне кажется, так можно довести человека до суицида.
Алексей Кузнецов: Печальный опыт многих советских граждан, в том числе и ваш, и мой тоже, как раз говорит о том, что многие люди, работая в журналистике, и «известинцев» тех лет можно назвать, ряд величайших имен – Аграновский хотя бы взять, вот люди, находясь в условиях жесточайшей цензуры, жесточайшего внутреннего сопротивления, тем не менее, что-то такое создавали, и то, что было создано, вошло в историю советской, я надеюсь, и российской журналистики. Имея такой опыт, наверное, все-таки можно что-либо противопоставить сегодняшней политической реальности России. Я не знаю, что произойдет в 2008 году, но, может быть, тот опыт и поможет людям старой закалки сохранить себя.
Альберт Плутник: В общем-то, эти перспективы имеются, они, конечно, просматриваются на основании исторического опыта российской журналистики. Короленко работал в таких условиях, знаете, когда тоже приходилось от многого отказываться, для того чтобы сохранить свою независимость.
Алексей Кузнецов: Да и Белинский, например, взять – тоже тяжелейшая ситуация была.
Альберт Плутник: Да. То есть примеров много. Тот же Аграновский говорил, что он устареет на следующий же день, как объявят свободу слова. Он, действительно, умел в тех условиях, в которых находилась журналистика и вообще свободное слово, умел найти не то что лазейки, но какие-то пути выражения мыслей, которые являлись понятными для наиболее передовой части общества. Они были, в общем-то, в тех условиях крамольными. Если просто избавиться от всей этой словесной шелухи и просто выразить те мысли, которые заключены в том или ином сочинении, то получалось именно так. Сейчас же, мне кажется, мы очень много сетуем по поводу положения журналистики, но мне кажется, что возможности сегодняшней журналистики не используются и наполовину. И именно потому, что слишком уж все напрямую связывается с властью, к критикой власти, напрямую с конкретными личностями. А если идти от той жизни, которая создана в силу этих политических условий, этой системы, на местах и рассказывать честно об этой жизни, то это будет та самая критика снизу, которая, в общем-то, поставит под сомнение все самые благие политические установки.
Алексей Кузнецов: Альберт Плутник и Гагик Карапетян – известинцы, так сказать, старого закала – рассказали о своей книге «С журналистикой покончено. Забудьте» и вспомнили своего коллегу и соавтора Анатолия Друзенко. Мне же остается надеяться на то, что с печальным и весьма категоричным названием авторы все же несколько поторопились. Историю «Известий» будут помнить во многом благодаря их книге, да и профессия журналиста в России, кажется, еще жива…
