Природа. Моей Природе посвящаю
Из цикла «Парадоксы»
One thought fills immensity
Уже не каждый день, семестр, год
приходит мысль, зазубренная краем.
Вот почему я каждым звуком горд,
которым умален и умираем.
Размер не важен, скорость не верна.
Как сонник, бесполезны честь и нечесть.
И даже чувство. Ибо мысль одна
собой способна переполнить вечность.
Прибежище снегов ли, перевод
ли да на нет — мой разум не хозяин
ни ей, ни мне, покуда в силе Тот,
Которым измышлен и воскресаем.
*
Что путешествующим послабление —
Кто знал о том?.. И город-судия
Не полагал, что можно бы теплее,
Что — человечнее. Как вы да я.
На вывихнутые суставы
Зонтов и прочий пришлецов хитин
Уставясь, вы да я — мы были правы:
Мне в этот город дважды не войти.
И он застыл в своем воздушном пледе,
Печальный страж, ружейник без ружья…
Не до весны, не на тысячелетье,
А навсегда исчез. Как вы и я.
*
Человек — это то, на что он смотрит.
Рассудок ли фонарь у выхода в секс-шоп?..
Допустим: город Гент, луной алтынно-жёлт…
Нет, лучше Брюгге — лучший город на земле.
С дрожащими каналами суфле.
Ходи, хромая в трость, ажурный птицелов.
Европа безобидна, как аптека.
Катай в папье-маше булыжники голов.
И не ищи в пустыне человека.
Я что хочу сказать: брюзжа, лепя теней
элизиум, одним санджаром меряя,
я кое-что узнал о внешности своей.
Не более того. Но и не менее.
*
На чем тут, на каких шарнирах
Они вращаются, мои —
Не преисполненные мирных
Обетований что ли — дни?
Загадка мне. Но люди это люди,
Такие разные и верные себе;
Слепые, зрячие… Но неизменно — люстры
На винтовой светящие резьбе.
…………………………………………
Какой бы стороной к тебе — ab homo
Ступай, взыскуй обратной стороны.
И помни: се твоей синхронной формы —
И лишь ее — печать. Помилуй ны.
*
И. Егикову
Интуитивным одаренный полушарьем,
Преображенской площадью летя,
В охотку отпускаешь и на шару
Экспромт о музыке. Мол, музыке нельзя
Быть нравственной, равно корыстной; пусть уж —
Как белизна бумаги для письма —
Она пребудет выжженная пустошь
Для мысли. То есть времени. То есть сна.
Иным все спать и спать. Другим все помнить. Мне же
По самый гроб забытия, увы, —
Где музыки окажется не меньше, чем лжи.
А лжи не больше, чем любви.
Памяти большого зала
Он где-то здесь, источник вечной жизни.
Ну да, сперва в тебе, в тобой же и
Открытом опыте последней смертной жизни,
Чей хронотоп, как бритва и желе.
Но поднимись под потолок, на хоры: вот он
Амфитеатр класса «эконом».
Здесь музыки проявленные фото-
Пластины плавают в растворе звуковом.
Напетое, натрубное, насмоленное место…
Пространство переслушай крест-на-крест.
И — по струне, проворнее Гермеса,
Над лысыми приемниками — в оркестр!
Собаки в московском метро
Всем, ступающим нынче на эскалатор,
Касающимся его неподвижных частей,
Мажущимся чужими ферментами, реактивами, воспоминаниями,
Пропускающим себя сквозь душ языческого лета,
Я так скажу: к чертям собачьим социум,
В кукушках измеряющий свой век!
Я буду жить, пока тройное солнце
Из-под земли тройной выносит свет.
Я загадал: пока желток не выеден
Из вермишели мраморных ходов,
Я тут пребуду, видимо-невидим —
Подземных горожанин городов.
Собаки в московском метро (2)
…А сам сказал: «Прощайте!» — но не в смысле
ав-ав, бай-бай, адьё, хайр-хайр, хоп-хоп,
а — гнев на милый, зуб не тотчас, мы не
дай бог, чтоб на кого таить потоп.
Вот ваша булочка, сосиска, печень с кровью.
Весь фокус в том, что, смертью смерть поправ,
перестаешь быть целым — но и дробью:
летишь в ладонь, а попадешь в рукав.
Вот почему унизившись до правды,
самоубившись всклень, наемшись в сныть
любви и мелкой тли,
любви и горькой хны,
любви и больной пранды,
я прощена любить любить любить любить любить любить любить
Два утешения
Гори, моя листва. Бежи в тупик, строка.
Тебе, увы, не все едино, чья рука.
Терпи, совсем не боль. И лучшая финаль:
Когда опять пуста, когда чиста скрижаль.
Ведь на худой конец — сколь ни были темны —
Вот этот темный лес, вот эту Книгу мы
В таком порядке честь сумеем — и хранить, —
Какой запечатлен на уголках страниц.
Ведь цифра нас ведет логических загад —
Верней, чем эхолот. Смиренней, чем талант.
И нет у этих тел иных, чем эти, душ.
А ты всю жизнь был тем, к чему всю жизнь идешь.
Из цикла «Страшные сказки»
Сестрины
А смерть ребенку не нужна.
Он и без нее хорошо растет.
Он и там прекрасно себя чует.
Младенцы Муравина Вера (1.06.2002—5.06.2002)
и Муравина Леся (1.06.2002—9.06.2002)
покоятся здесь.
Такие имена не могут исчезнуть.
Их уже не остановить.
И у моего сына (он старше сестер на 2 года и 2 месяца) будет выбор.
Леся или Вера?
Вера или Леся?
Вера станет врачом и вылечит всех-всех.
Леся увлечется флористикой, поэтому замуж выйдет довольно поздно.
Но выбор будет и у нее.
Сынок, динь-динь, ехать пора.
Из цикла «Песни о любви»
Снова мои братья
Снова мои братья дождевые
Вышли на дорогу подышать.
В их подзорные, раздвижные
Легкие весь майский купол сжат.
Чем рассвет — забиты виноградом
Поры их жилищ. Чем белый день —
Каждый первый кажется мне братом
Каждому второму из людей.
Путь на электричку. Что мне в малых
Сих? Куда важнее без тебя
Лето, что набрякло, словно манна
И вот-вот прорвет купель тепла...
Но: не также ль, выйдя на дорогу,
Выверяю прямоту угла,
Чтоб стрела, вернув себя истоку,
Точка в точку поразить нашла?..
Потому, целуя — ни настолько
Вот не жмурюсь, что, живя в упор,
Сам двоякодышащий, а то и
Боле — по числу открытых пор.
Мне бы легкости
Мне бы легкости взять для восхода —
Не у бабочки и самолета,
Не в листве выходного дня,
А в твоем основанье, Природа,
В темном царстве, где нет огня,
Где ни воздуха, ни меня…
Только тут и простор для веры —
Я хочу быть понятым верно —
Только тут и гнездится бог-
Экстраверт: между мной и прошлым,
Сном и памятью, меньшим — большим,
Кем угодно — самим собой.
Я хочу быть понятым. Точка.
На хрена мне другая боль?
Время есть во все стороны то, что
Разбегается из одной
Тьмы-потьмы. Вот на сём и встану,
Прикормив губам своим стаю
Новых звуков, листвы иной,
Точно вешенка обрастая
Выраженьем икры земной…
Ни мечты, ни вины, ни скорби —
Лишь змея в запаянной колбе
Как молчания перегной.
Ты всегда меня больше
Ты всегда меня больше вчера
будешь знать, чем сегодня, а завтра
просыпаться — такая игра,
что без веры нельзя. И азарта.
Ибо все остальное — куда
как верней лунных ядрышек почта,
а в сравненье со мною вода —
чем не почва!
Мы — изгой среди клеток и крыс,
а любовь не ярмо и поборы,
но — цветок, вырезаемый из
времени маникюрным набором.
Ничего, с чем при жизни я свык-
ся, следовательно, вот сверток
моей памяти: кость или жмых…
(«Выбирай!»)
Но в своих измереньях четвертых
ты не встретишь меня ни в живых,
Ни — тем более — мертвых.
И я слежу
И я слежу во все свои глаза
твоих суставов плавную работу;
как, точно в бездну хрупкая лоза,
спускается луна по пищеводу.
Я этой кожи тайный землемер.
Твоих ручьев и клеток летописец.
И не прозрел еще один Гомер,
чтоб этот Сад возведать и возвысить, —
«Я знаю, я»… А что такое я
сам, как не хромосома «форте — пьяно»,
в которой с детства наблюдает явь,
как я кристаллизуется неявно?
Во мне самом вот-вот возгонит кровь,
черты подправив, генная машина…
Но столь же неисповедима роль
хорька в мешке или в кармане шила.
…………………………………
Да, предков обозначится устав,
проступит дедов соль и бабок эхо…
Но ведь и прах почудится, воспряв,
иных каких-то псов и человеков.
На день грядущий
На день грядущий ставлю тему
Артемьева, чужой среди
своих, чем сообщаю телу
желанье Пепельной Среды.
Так и дышать отныне тем, что
в себе ни воли, ни чутья,
но летней спяч-, но зимней течкой
отлично от любых меня.
Не наследи: отныне память —
коню телега — впереди.
Однако же хоть след оставить —
не здесь, но и не свой среди
чужих — не хочешь, а придется;
в плавильне — лёд, в давильне — плод:
и то, что время, пусть не дёсна,
но прикус яблочный спасет.
Открыть вино, окно, и светом
дышать, дышать, как в первый день.
Влезть на стремянку, там и этам —
по дню на каждую ступень.
Раскрыть Дюма, с пером усесться
по локоть в ванне, mon ami, —
и с тем готовить свое сердце
к работе веры и любви.
Кончается словарь
Кончается словарь, но чур не битва!..
Черемуховый пар плотнее мяса.
Ты чересчур жива, чтоб не влюбиться,
И слишком влюблена, чтоб не меняться.
нем с весны — несрочной, велеречной.
меняю все ее пароли,
Ночей суглинок, высоту скворечен,
Цвет и состав твоей медвяной крови.
не заметишь, как почти без боли
сместится у вещей душа и мера.
Что изменю, то отпущу на волю —
Себе оставлю то, что неизменно.
